Борис Поплавский - Сочинения
Париж. 10.1.1925
«Мы молока не знаем молокане…»
Э.А.П.
Мы молока не знаем молокане
Но камень канун не един для всех
Как мрет наш брат а как Американе
И как лошак сожрав иглу в овсе
Игру мы затеваем напеваем
Напаиваем хорошо паять
Кто не больны Тебя обуревают
Рвут разрывают наверху на ять
Такой рукой мы шевелимы мало ль
Валимы в потрясающий покой
Кой новоявлен не расслаблен кой
Убережен от жала от кинжала
Жаль иностранец неумел и страшен
Пошел пошел я от него молчу
Чу слышу я бегут агу мурашки
Но так и след как чудный плед лечу
Ну что ж Христос мне говорит Ты грит
Давно со мною не напился чаю
Я говорю так точно сухари
Мы ваше бродье он же мне на чай
Так знай Святой старшому отвечай.
январь 925
«Тэнэбрум марэ — море темноты…»
Небытие — чудесная страна
1923Тэнэбрум марэ — море темноты
Пройдя, пролив чернила, мы в тебе.
Две каравеллы наши — коровенки две.
О средства передвиженья бедноты!
О беспредметной бури вялый шум.
Мы видим дно, вдали, вдали под нами.
Мы в пустоте, но валимся, пляшу.
Конь невидимый, чёрт меж стременами.
Но ох, мы тонем, о-о-ох, летим.
Бесцветный воздух надувает парус.
На парашюте нам не по пути.
Вновь мы на море, моря над — о ярость.
Летят утопленники в волнах пустоты.
В тэнэбрум марэ — море темноты.
Морской змей
J’alai voir mes testes de morts
Bluet d’ArbelleПо улице скелеты молодые
Идут в непромокаемом пальто
На них надеты башмаки кривые
То богачи иные, без порток.
А пред театром где гербы, гербы,
Шкелет Шекспира продает билеты
Подкатывают гладкие гробы
На них валят белесые жилеты
Скелеты лошадей бегут на скачках
На них скелетыши жокеев чуть сидят
Скелеты кораблей уходят в качку
Скелеты туч влачатся к нам назад
На черепами выложенном треке
Идут солдаты щелкая костьми
Костями рыб запруженные реки
Остановились не дождясь зимы
А франты: бант завязанный хитро
Перчатки палки витеватые и вдруг
Зрю: в рукаве моем белесый крюк
Ан села шляпа на нос как ведро
Болтаются ботинки на костяшках
В рубашку ветер шасть навеселе
Летит монокля на землю стекляшка
Я к зеркалу бросаюсь: я скелет
Стою не понимая но снимает
Пред мною шляпу восковой мертвец
И прах танцовщицы развязно обнимает
Меня за шею как борца борец
Мы входим в мавзолей автомобиля
Где факельщик в цилиндре за рулем
И мы летим средь красной снежной пыли
Как карточная дама с королем
Вот мюзик-холл… неистовствуют дамы!
Взлетают юбок веера в дыму.
Проносят пиво бесы с бородами
Где яд подлит подсыпан ко всему
Охо! оркестр! закажите танец
Мы водкою наполним контрабас
Но лук смычка перетянул испанец
Звук соскочил и в грудь его бабац!
И вдруг из развороченной манишки
Полезли мухи раки и коты
Ослы, чиновники в зеленых шишках
И легион проворной мелкоты
Скелеты музыкантов на карачки.
И инструменты захватив обвив
Забили духи в сумасшедшей качке
Завыли как слоны как сны как львы
Скакали ноты по тарелкам в зале
Гостей таская за усы носы
На люстру к нам карабкаясь влезали
И прыгали с нее на тех кто сыт
Запутывались в волосах у женщин
В карманы залезали у мужчин
Стреляли сами револьверы в френчах
И сабли вылетали без причин
Мажорные клоны кусали ноги
Сороконожки нам влезали в рот
Минорные хватали осьминоги
Нас за лицо за пах и за живот
Был полон воздух муравьями звуков
От них нам было душно и темно
Нас ударяли роковые руки
Котами и окороками нот
И только те что дети Марафона
Как я махая в воздухе пятой
Старались выплыть из воды симфоний
Покинуть музыкальный кипяток
Но скрипки как акулы нас кусали
Толкались контрабасы как киты
Нас били трубы медные щиты
Кларнеты в спину на лету вонзались
Но все ж последним мускульным броском
Мы взяли финиш воздуха над морем
Где дружеским холодным голоском
Дохнул нам ветер не желая спорить
И мы за голый камень уцепись
Смотрели сумасшедшими глазами
Как волны дикий исполняли пляс
Под желтыми пустыми небесами
И как блестя над корчами воды
Вдруг вылетала женщина иль рыба
И вновь валилась в длинные ряды
Колец змеи бушующей игриво.
Париж, 1925
«Глубокий холод окружает нас…»
Глубокий холод окружает нас.
Я как на острове пишу: хочу согреться,
Но ах, как мысли с головы на сердце,
Снег с потолка. Вся комната полна.
Я превратился в снегового деда.
Напрасно спорить. Неподвижность. Сплю,
А сверху ходят, празднуя победу,
Морозны бесы, славный духов люд.
Но знаю все: замерзшим очень жарко.
Я с удивлением смотрю: песок, и сквозь песок
Костяк и череп, челюсть и висок.
И чувствую: рубаха, как припарка.
Идет в ныли, качаясь, караван.
Не заболеть бы, ох, морской болезнью:
Спина верблюда не в кафе диван.
Дремлю. Ведь сна нет ничего полезней.
Ток жара тычет в спину. Больно. Шасть,
Приподымаюсь; над водою пальмы
Качаются, готовые упасть.
Заспался в лодке, в воду бы, но сальный
Плавник вдруг трехугольный из воды.
Акула это, знаю по Жюль Верну.
Гребу на берег, где на все лады
Животные кричат. Но ах, неверно.
Он изменяется, он тает, он растет,
Он белый камень. Айсберг недоступный.
Смотрю: не лодка — самодельный плот.
Сидит матрос, к нему бросаюсь: труп.
Схожу на лед, прозрачен он и тверд.
Я каблуком — звездится от удара.
Но ах, кружится подо мною твердь,
Валюсь: вода взревает, как гитара.
Плыву на дно: мне безразличны Вы.
Тону: необходимы. Просыпаюсь.
Рычат кареты за окном, как львы.
Я за ружье чернильное хватаюсь.
«Я отрезаю голову тебе…»
Я отрезаю голову тебе
Покрыты салом девичии губы
И в глаз с декоративностию грубой
Воткнут цветок покорности судьбе
Вокруг власы висят как макароны
На вилку завиваться не хотят
Совсем не гнется кожа из картона
Глазные груши источают яд
Я чувствую проглоченная спаржа
Вращается как штопор в животе
В кишках картофель странствует как баржа
И щиплет рак клешнею в темноте
Я отравился я плыву средь пены
Я вверх густой нечистотой несом
И подо мною гаснет постепенно
Зловещий уголек твой адский дом
И в красном кубе фабрики над лужей
Поет фальшиво дева меж колес
О трудности найти по сердцу мужа
О раннем выпадении волос
И над ручьем где мертвецы и залы
Гудит гудка неистовый тромбон
Пока штандарт заката бледно-алый
С мороза неба просится в альбом
И в сумерках декабрьского лета
Из ядовитой и густой воды
Ползет костяк огромного скелета
Перерастая чахлые сады.
«Рассматривали вы когда друзья…»
Рассматривали вы когда друзья
Те вещи что лежат на дне ручья
Который через город протекает.
Чего чего в ручье том не бывает!
В ручье сидят чиновник и скелет
На нем штаны и голубой жилет
Кругом лежат как на диванах пары
Слегка бренчат хрустальные гитары
Убийца внемлет с раком на носу
Он держит револьвер как колбасу
А на камнях фигуры восковые
Молчат вращая розовые выи
Друг друга по лицу перчаткой бьют
Смущаются и не узнают…
Офелия пошла гуляя в лес
Но уж у ног ее ручей-подлец
Ее обвил как горничную сонник
Журча увлек на синий подоконник
Плывет она как лапчатый листок
Кружит как гусь взывает как свисток
Офелия ты фея иль афера
Венок над головою Олоферна.
В воде стоит литературный ад.
Открытие и халтурный клад
Там храбро рыбы стерегут солдаты
Стеклянный город где живешь всегда ты
Там черепа воркуют над крылечком
И красный дым ползет змеей из печки.
Плыву туда как воробей в окно
И вижу под водой сияют лампы
Поют скелеты под лучами рампы
И кости новые идут на дно
О водяное страшное веселье
Чиновники спешат на новоселье
Чета несет от вывески калач
Их жестяной сапог скрипит хоть плачь
Но вдруг кутилы падают как кегли
Вкатился в желтом фраке золотой
Хозяева среди столов забегали
И повара поплыли над плитой
И вот несут чешуйчатые звери
Архитектурные чудовища блюда
И сказочное дефиле еда
Едва проходит в мраморные двери
Вареные сирены с грудью женской
Тритоны с перекошенным лицом
Морские змеи бесконечной лентой
И дети в озеро столкнутые отцом
И ты лежишь под соусом любови
С румяною картошкою вокруг
На деревянном блюде с изголовьев
Разваренных до пористости рук
Стучит ножами разношерстный ад
Летает сердце как зеленый заяц
Я вижу входит нож в блестящий зад
Скрежещет вилка в белу грудь втыкаясь.
Посвящение