Демьян Бедный - Том 2. Стихотворения 1917-1920

Ну-тка, братцы, все в кружок
На зеленый на лужок.
   Трында-брында, трында-брында,
   На зеленый на лужок.

Я вам песню пропою
Про деревню про свою.
   Трында-брында, трында-брында,
   Про деревню про свою.

Все деревни обошел,
Нигде лучшей не нашел.
   Трында-брында, трында-брында,
   Нигде лучшей не нашел.

Как у нас-то кулаки,
Они все не дураки.
   Трында-брында, трында-брында,
   Они все не дураки.

С ними дело-то веди,
Пальца в рот им не клади.
   Трында-брында, трында-брында,
   Пальца в рот им не клади.

Потому – народ такой, –
Палец сцапают с рукой.
   Трында-брында, трында-брында,
   Палец сцапают с рукой.

Мастера они орать
Да декреты разбирать.
   Трында-брында, трында-брында,
   Да декреты разбирать.

Вмиг сумеют отличить:
Надо «дать» иль «получить»?
   Трында-брында, трында-брында,
   Надо «дать» иль «получить»?

«Получить» – декрет хорош,
«Дать» – цена декрету грош!
   Трында-брында, трында-брында,
   «Дать» – цена декрету грош.

Города нас извели:
Коммунизму развели!
   Трында-брында, трында-брында,
   Коммунизму развели!

Как Перфильев наш Кузьма,
Оборотлив он весьма.
   Трында-брында, трында-брында,
   Оборотлив он весьма.

Перед миром лебезит,
Коммунистам всем грозит.
   Трында-брында, трында-брында,
   Коммунистам всем грозит:

«Не ходите по следам.
Я вам Митьки не отдам!»
   Трында-брында, трында-брында,
   Я вам Митьки не отдам.

А Митюха у Кузьмы
Дома прячется с зимы.
   Трында-брында, трында-брында,
   Дома прячется с зимы.

Дезертир – сынок родной –
Прохлаждается с женой.
   Трында-брында, трында-брында.
   Прохлаждается с женой.

То скрывается в лесу.
Ан беда-то на носу.
   Трында-брында, трында-брында,
   Ан беда-то на носу.

Дезертирам всем беда,
Не уйти вам от суда!
   Трында-брында, трында-брында,
   Не уйти вам от суда!

Дремлет Митя на прогалинке лесной.
Хорошо лежать на травушке весной,
Эх, на травушке-муравушке лежать,
Резвы ножки то раскинуть, то поджать.
Смотрит Митя: рядом возится жучок,
Настоящий работяга-мужичок,
Копошится у навоза целый день;
Муравьи в труху изъели старый пень,
То туда бегут мурашки, то сюда,
После общего веселого труда
В муравейник мчат – порядки там навесть.
Муравьиная коммуна, так и есть!
Тронул Митя муравейник сапогом,
Муравьи из муравейника – бегом.
Дружно кинулись в атаку на врага,
Митя – смахивать рукой их с сапога,
Ан мурашки лезут тучей из травы,
За коммуну не жалеют головы, –
Храбрецы уже у Мити на руке.
Как ожженный, Митя бросился к реке,
Наступивши по дороге на жука.
Раскраснелася у Мити вся рука.
Раздеваться стал наш Митя – весь в огне,
Слышит – бегают мурашки по спине.
Окунулся Митя в речку с головой:
«Муравейник-то, одначе, боевой.
Что бы делал я, когда бы не вода?»
Ай, мурашки! Коммунисты хоть куда!

Митька, одевшись, сидит над рекой,
Мокрые волосы гладит рукой,
С маслицем хлеб уплетает,
Митьке невесело. Митька сердит.
На воду Митька печально глядит.
   Думушка где-то витает.
Гложет Митюху и стыд и тоска:
   «Где-то там красные бьются войска…
   Бьются за правое дело…
Спутал мне голову тятенька Мой…»
Вечером Митька плетется домой.
   Ноет усталое тело.

Дома Митюхе, одначе, не спать:
Будет всю ночь лихорадка трепать,
   Будет то слева, то справа
Слышаться лай растревоженных псов,
Топот и звуки чужих голосов:
   «Не на меня ли облава?»
Митька все чаще ночует в лесу.
   «Глаша, еды принеси». – «Принесу».
«Режь мне потолще краюхи».
Глаша смеется. Мигает свеча.
Эх, и сноха ж у Кузьмы Лукича!
   Сам выбирал… для Митюхи.

Митька прятался умело.
За потворство же ему
Волостной совет «на дело»
Приневолил стать Кузьму.

Муж на фронте у Малашки,
Неуправка ей самой, –
По наряду ползапашки
Ей запахано Кузьмой, –

Уделить пришлось навозу,
Нарубить, привезть дрова.
Затаил Кузьма угрозу:
«Вот они пошли права!

Митька, слышишь? Ваших пару
Подрядить бы молодцов:
Пусть-ка всыпят комиссару,
Чтоб не мучили отцов.

Мямли, будь вам разнеладно!
По другим-то волостям
Комиссаров беспощадно
Оптом бьют и по частям!»

На свирепого папашу
Митька жалобно смотрел:
«Так-то так… Заваришь кашу, –
Угораздишь под расстрел!»

Пришло из города в деревню «обращенье»:
Мол, дезертирам всем объявлено прощенье
      В последний раз.
Все, кто не явится исполнить долг свой честно,
   Караться будут повсеместно, –
      Таков приказ.

Дается льготный срок. А после – не взыщите:
Тому, кто отказал республике в защите,
      Пощады нет.
И кто предателя подобного укроет,
   Тот сам себе могилу роет.
      Один ответ.

Все, в «перелетчики» попавшие случайно,
Те были льготою довольны чрезвычайно:
      Пришли на сбор.
Кулацкие ж сынки и сволочь всякой масти
   Решили дать Советской власти
      Лихой отпор.

У Митьки-бегунца приятели нашлися,
К нему с винтовками молодчики сошлися
      В лесной отряд.
Митюха дробовик отцовский взял с собою.
   «Слышь, не сдавайсь, сынок, без бою;
      Всади заряд!»

Ватага молодцов, Вавила – коноводом,
А как рискованно в своих местах с народом
      Стать на ножи, –
Ушли в чужой уезд. В лесу, в деревне, в поле
   Пришлось пуститься поневоле
      На грабежи:

Где выкрадут коров из-под чужой повети,
Где унесут добро, хранившееся в клети.
      В конце концов
Сумели насолить так трудовому люду,
   Что мужики пошли повсюду
      На бегунцов.

О Колчаке ходили слухи.
Росли надежды кулачья.
«Большевики, едят вас мухи!
   Что Волга? Чья?»

Читая каждый день газеты,
Кузьма Лукич глядел орлом:
«Чать, скоро, братцы, все советы
   Пойдут на слом.

В Москве дошло до забастовок,
Шумят рабочие, хе-хе!»
Кузьма на радостях обновок
   Привез снохе.

В лес дезертиры перестали
Крестьянских угонять коров:
Держаться все поближе стали
   Своих дворов.

Но вот пошли другие вести.
Вновь кулаков тоска грызет:
«Колчак отогнан верст на двести…
   Нет, не везет!

Знать, счастья долго дожидаться».
Пришла худая полоса.
И бегунцам пришлось податься
   Опять в леса.

Ванька, Фролка,
Пров, Николка
   Да Панкрат,
Клим, Епишка
Да Микишка
   Крепко спят.

Митька, Петька,
Гришка, Федька
   У костра
Трубки курят,
Балагурят
   До утра.

Вот светает,
Быстро тает
   Синь-туман.
Лес проснулся.
Не вернулся
   Атаман.

«Эх, Вавила!»
Охватила
   Всех тут жуть:
«Поднимайтесь,
Собирайтесь,
   Братцы, в путь!»

«Эх, Вавила!»
Приуныла
   Вся семья.
Гнутся ветки.
«Гей, вы, детки!
   Вот и я!

Из разведки
Прямо редкий
   Вышел прок.
Эвон, сколько –
Жрите только! –
   Приволок.

Тише, Гришка:
Тут кумышка,
   Не пролей.
Кто потянет,
Сразу станет
   Веселей.

В сборе все ли?»
Парни сели
   На траве.
Пили смело,
Зашумело
   В голове.

На кумышку
До излишку
   Налегли.
«Эх калина!»
«Эх малина!»
   «Ай люли!»

«Сдобна, пряна,
И румяна,
   И бела
Наша тетка,
Что лебедка,
   Проплыла!»

Фролка пляшет,
Шапкой машет:
   «Ну ж дела!
Слышь, ребята:
Женка брата
   Родила!»

Фролка скачет,
Митька плачет,
   Сам не свой
Весь трясется,
Оземь бьется
   Головой!

«Ой, лесные вы ребятушки, зеленые,
Вы головушки-головки забубённые,
Дезертиры, бегуны вы все проворные,
А настали дни-денечки нынче черные,
Пробежало лета больше половинушки,
А куда теперь податься нам, детинушки?
Возле Питера войска разбиты белые
И колчаковцы бегут, как ошалелые.
Войско красное с Урала как воротится,
По лесам оно за нами поохотится,
Покарает дезертиров всех без жалости,
Половину расстреляет нас по малости.
Уж и так-то мы в лесу боимся шороху,
А придется, видно, нам понюхать пороху,
А придется передаться нам Деникину.
Я, Вавилушка, флажок зеленый выкину,
Будь что будет, раз такое положение.
Не пошлют авось нас сразу же в сражение.
Той порою, может, смута и уляжется:
Как Деникин победителем окажется.
Все домой вернемся с честью мы с великою:
На коне донском, с нагайкою и с пикою!»

«Ваше выс-с-превосходительство!
Верьте истинным словам,
Вы – законное правительство,
И явилися мы к вам!»
                   «Мо-лод-цы!»

«Мы не красные, – зеленые,
Натерпелися мы бед.
Все в побегах закаленные:
Не угнать за нами вслед».
                   «Мо-лод-цы!»

«Мы от красных отбивалися,
Отбивались день и ночь:
По лесам густым скрывалися,
Удирали во всю мочь».
                   «Мо-лод-цы!»

«Еле-еле к вам пробилися,
Трудный сделали мы путь,
Все ужасно истомилися:
Нам бы малость отдохнуть!»
                   «Мо-лод-цы!

Был бы отдых вам, ребятушки,
Если б враг не напирал,
Все вы – бравые солдатушки, –
Ухмыльнулся генерал: –
                   Мо-лод-цы!

Вашу доблесть в полной мере я
Оценю само собой,
Всех зеленых – в знак доверия –
Назначаю в первый бой!
                   Мо-лод-цы!»

Перекосились рожи сразу
У всех «зеленых молодцов»:
По генеральскому приказу
Ведут в окопы бегунцов.

Дрожат в руках у них винтовки,
И сердце так щемит-щемит,
А красный враг без остановки
Их артиллерией громит.

В груди у Митьки все упало.
А сзади хохот казаков:
«Учили вас, чертей, да мало…
Сменять – на что?! – большевиков!»

«Ох, Митя, – плачется Вавила:
Раскис зеленый атаман, –
Могила всем нам тут, могила!..
Полезли сами мы в капкан!

Слышь? Тут, что ночь, то перебежки:
К большевикам бегут донцы!»
А сзади злее все насмешки:
«Эй вы, лесные храбрецы!

Вон там, за рощей, „враг“ укрылся,
Идти в атаку ваш черед!»
Со страху в землю б Митька врылся,
Не то что двинуться вперед!

Все зеленые вояки
Доигрались до конца:
Не вернулись из атаки,
Кроме… Митьки-бегунца!

«Вместе, Митя, плутовали, –
Вместе будем помирать!»
Но Митюху – Митькой звали:
Умудрился вновь удрать!

Засверкали только пятки.
Криков сзади не слыхал.
Верст полсотни без оглядки,
Не присевши, отмахал.

В поле прятался за рожью
Иль в оврагах по кустам, –
Мчал, как волк, по бездорожью,
По неведомым местам.

Как-то утром заблестела
Перед Митькою река.
Камышами шелестела
Мутно-желтая Ока.

Тут дорожка уж знакома.
Огляделся бегунец:
«Скоро, скоро буду дома,
Скоро мукам всем конец.

Повинюся перед миром,
К комиссару сам приду.
Был, скажу я, дезертиром, –
Покарайте по суду.

Пусть я совесть успокою.
Смерть? Расстрел? Не задрожу,
Жизнью подлою такою
Больше я не дорожу.

Был досель в отцовской воле,
У отца на поводу.
По его указке боле
Я уж – баста! – не пойду.

Пощадить меня решите?
Дайте милость лишь одну:
Мне на фронте разрешите
Кровью смыть свою вину!»

Входит Митя, словно вор,
   На отцовский двор.

Никого среди двора.
   Поздно. Спать пора.

«Глаша, Глаша… Сколько дней
   Не видался с ней.

Рада будет как теперь!»
   В дом открыта дверь.

Митя, ставши на порог,
   Устоять не мог, –

Захватило сразу дух,
   Свет в очах потух.

Старый свекор и сноха…
   Нет для них греха!

Позабывши честь, закон,
   Не стыдясь икон…

Глаша шепчет старику:
   «Дверь-то… на крюку?!»

Митька бросился, как зверь:
   «Вот те, стерва, дверь!»

«Ай, спасите!» – Глаша в крик.
   Зарычал старик.

В горло сын отцу впился:
   «Вот где правда вся?»

Старина тряхнул плечом:
   «Все мне нипочем!»

Подвернулся тут топор.
   Кончен сразу спор.

Глаша вопит у ворот.
   Прибежал народ.

Смотрит, ахает, скорбит:
   Сын отцом убит!

Могилка свежая. И крест. А на кресте,
   В сердечной простоте,

Под образком, глядящим кротко,
Каракулями кто-то вывел четко:

«Поплачьте все над Митей-бегунцом.
Боялся смерти он. Скитался дезертиром.

И дома смерть нашел: убит родным отцом.
Спи, дорогой товарищ, с миром!»