Велимир Хлебников - Том 2. Стихотворения 1917-1922

Так, душу обмакнув
В цвет розово-телесный,
Пером тончайшим выводить.
Как бисер, паучки блестят водою пресной.
Ты кистью, я пером
С тобой вдвоем,
И воробей подслушивает мысли
Летунчики, летящие за выси.
И мы вдвоем, и голубой и карый,
Под кровлею одной, земли пророки,
Ловили до зари руками рока токи.
Ты Евский, я Хлебной.
Так хорошо вдвоем
Ловить лучи зари и солнца блестки днем.
Лежу я на твоем ковре
Тулупчик мой со мной, на мне.
И синь небес над головой.
Лазурью дышишь ты,
Я ж слышу волчий вой
Пустой, косой,
Такой безбрежный.

– Святче божий!
Старец, бородой сед!
Ты скажи, кто ты?
Человек ли еси,
Ли бес?
И что – имя тебе?
И холмы отвечали:
Человек ли еси,
Ли бес?
И что – имя тебе?
Молчал.
Только нес он белую книгу
Перед собой
И отражался в синей воде.
И стояла на ней глаголица старая.
И ветер, волнуя бороду,
Мешал идти
И несть книгу.
А стояло в ней:
«Бойтесь трех ног у коня,
Бойтесь трех ног у людей!»
– Старче божий!
Зачем идешь?
И холмы отвечали:
– Зачем идешь?
И какого ты роду-племени,
И откуда – ты?
– Я оттуда, где двое тянут соху,
А третий сохою пашет,
Только три мужика в черном поле!
Да тьма воронов.
Вот пастух с бичом,
В узлах чертики –
От дождя спрятались.
Загонять коров помогать ему они будут.

Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на ты.
Мы, воины, строго ударим
Рукой по веселым щитам:
Да будет народ государем
Всегда, навсегда, здесь и там!
Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподданном Солнца
Самодержавном народе.

Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею вместе шагая,
Беседуем с небом на ты.
Мы, воины, смело ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем!
Всегда, навсегда, здесь и там!
Свободу неси нищетам!
Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподданном Солнца
Самоуправном народе.

Вчера я молвил: «Гуля! гуля!»
И войны прилетели и клевали
Из рук моих зерно.
И ящер-зеленак на стуле
Целует жалом ноготь крали.
Но в черных чоботах «оно».
И два прекрасных богоеда
Ширяли крыльями небес.
Они трубили: «Мы – победа,
Но нас бичами гонит бес».
И надо мной склонился дедер,
Покрытый перьями гробов,
И с мышеловкою у бедер
И с мышью судеб меж зубов.
Смотрю: извилистая трость
И старые синеющие зины,
Но белая, как лебедь, кость
Вертляво зетит из корзины.
Я вскрикнул: «Горе! Мышелов!
Зачем судьбу устами держишь?»
Но он ответил: «Судьболов
Я и меры чисел самодержец».
Но клюв звезды хвостатой
Клевал меня в ладонь.
О, жестокан, мечтою ратуй,
Где звездной шкурой блещет конь.
И войны крыльями черпали мой стакан
Среди рядов берез.
И менямолки: «Жестокан!
Не будь, не будь убийцей грез!»
Кружась волшебною жемжуркой,
Они кричали: «Веле! Веле!»
Венчали бабочку и турку
И все заметно порыжели.
Верхом на мареве убийца войн,
Судья зараз, чумных зараз,
Ударил костью в синий таз.
Но ты червонною сорочкой
Гордися, стиснув удила,
Тебя так плаха родила,
И ты чернеешь взоров точкой.
Сверкнув летучей заревницей,
Копытом упирался в зень.
Со скрипкой чум приходит день
И в горло соловья кокует.
И то, где ты, созвездие, лишь пенка,
В него уперлися два зенка.
А сей в одежде ясных парч
Держал мой череп, точно харч.
И мавы в лиственных одеждах,
Чьи зебри мяса лишены,
И с пляской юноши на веждах
Гордились обликом жены.
Как рыбы в сетях, – в паутинах
Зелено-черных волосов,
На лапах шествуя утиных,
Запели про страну усов.

Вчера я молвил: «гулля! гулля!»
И войны прилетели и клевали
Из рук моих зерно.
И надо мной склонился дедерь,
Обвитый перьями гробов,
И с мышеловкою у бедер
И с мышью судеб у зубов.
Крива извилистая трость
И злы седеющие зины.
Но белая, как лебедь, кость
Глазами зетит из корзины.
Я молвил: «Горе! Мышелов!
Зачем судьбу устами держишь?»
Но он ответил: «Судьболов
Я и мерой чисел ломодержец».
И мавы в битвенных одеждах,
Чьи руки кожи лишены,
И с пляской конницы на веждах
Проходят с именем жены.
Кружась шуршащею жемжуркой,
Оне кричали: «веле! веле!» –
И, к солнцу прилепив окурок,
Оне, как призраки, летели.
Но я червонною сорочкой
Гордился, стиснув удила.
Война в сорочке родила.
Мой мертвый взор чернеет точкой.

Русские мальчики, львами
Три года охранявшие народный улей,
Знайте, я любовался вами,
Когда вы затыкали дыры труда
Или бросались туда,
Где голая львиная грудь
Заслон от свистящей пули.
Всюду веселы и молоды,
Белокурые, засыпая на пушках,
Вы искали холода и голода,
Забыв про постели и о подушках.
Юные, вы походили на моряка
Среди ядер свирепо-свинцовых:
Он дыру на котле,
Вместо чугунных втул,
Локтем своего тела смело заткнул.
– Русские мальчики, львами
Три года охранявшие русский народный улей,
Знайте: я любовался вами.

Ты же, чей разум стекал,
Как седой водопад,
На пастушеский быт первой древности,
Кого числам внимал
Очарованный гад
И послушно скакал
В кольцах ревности,
И гада покорного свисты и корчи,
И свисты, и скок, и шипение
Кого заставляли всё зорче и зорче
Терновники солнц понимать точно пение,
Кто череп, рожденный отцом,
Буравчиком спокойно пробуравил
И в скважину, как колос, вставил
Душистую ветку Млечного Пути
– Колосом черных лугов,
В чьем черепе – точно в стакане – была
Росистая ветка полночного Бога,
– Вселенной солому от зноя богов
Кто косо на брови поставил,
Я, носящий весь земной шар
На мизинце правой руки,
Тебе говорю: Ты!..
Так я кричу,
Крик за криком,
И на моем застывающем крике
Ворон совьет гнездо,
А на руке, протянутой к звездам,
Проползет улитка столетий.

Ты же, чей разум стекал,
Как седой водопад, на пастушеский быт первой древности,
Кого числам внимал
Очарованный гад
И послушно скакал
В кольцах ревности,
И змея плененного
Пляска и корчи,
И кольца, и свист, и шипение
Кого заставляли всё зорче и зорче
Шиповники солнц понимать точно пение,
Я, носящий весь земной шар
На мизинце правой руки,
Тебе говорю: Ты.

Ты же, чей разум стекал,
Как седой водопад,
На пастушеский быт первой древности,
Кого числам внимал очарованный гад
И послушно скакал в кольцах ревности,
И змея плененного пляска и корчи,
И кольца, и свист, и шипение
Кого заставляли всё зорче и зорче
Шиповники солнц понимать точно пение,
В том черепе, точно в стакане,
Жила росистая ветка Млечного Пути,
А звезды несут вдохновенные дани,
Крылатый, лети!
Я, носящий весь земной шар
На мизинце правой руки,
Тебе говорю: Ты!
Так я кричу, каменея.
И на руке, протянутой к звездам,
Проползет улитка столетий.