Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Я в землю вернусь — и стану землею,
Всем, что дышит, звенит и живет,
Стану деревом, зверем, травою,
Стану небом и даже луною,
Той луной, что над нами плывет.

Обернись и взгляни — неужели,
Как бы жизнь ни была хороша,
Ты поверить могла в самом деле,
Что лишь в нашем стареющем теле,
Только в нем и ночует душа.

Я бессмертен и я бесконечен!
Стану степью — и встречусь с тобой,
Стану морем, и смуглые плечи,
Как и в прежние годы при встрече,
Обниму набежавшей волной.

Стану ветром — таким же счастливым,
Как и тот, что над нами теперь
То замолкнет, то вновь торопливо
Говорит с длиннолиственной ивой…
— Я стану таким же. Не веришь? Проверь!

Ненасытны глаза — мне, пожалуй, и жизни не хватит
Наглядеться вот так, чтоб вполне, до конца, разглядеть,
Как вдали облака превращаются в птиц на закате
И как пролитый по небу мед переплавился в медь.

Никогда не устанет мой слух отзываться на голос
Недоступной, но все же мне близкой природы, когда
К замерцавшей звезде паутины таинственной волос,
Как струну, запевая, протянет другая звезда.

Никогда, никогда мне не хватит скупого дыханья,
Чтоб до самого сердца проник аромат зацветающих лип
И вполне насладились бы пальцы — мое осязанье —
Ощущеньем горячей, шершавой и милой земли.

И когда я приникну к траве и прохладные росы
Обожгут мне и нёбо, и мой пересохший язык, —
Мне покажутся вовсе нелепыми злые вопросы,
Утвержденья, что в чувство шестое я — нет, не проник.

Не проник. Мне довольно того, что дала мне природа,
Чем богато дыхание всех благородных искусств,
Только б мне удалось сохранить полноценной свободу
И высокую мудрость пяти человеческих чувств.

В конце беспокойной дороги
Мы часто подводим итог
Минутам высокой тревоги
И сереньким дням без тревог.

Колонками цифры построив
То справа, то слева, спешим
В уме подсчитать золотое
И черное нашей души.

И, вычтя одно из другого,
Из радости темную боль,
Вполголоса мертвое слово
Шепнем прозаически: «Ноль…»

Но вдруг — по квадрату страницы
Все цифры скользнут и, ожив,
Танцуя, взлетят вереницей
Вне логики правды и лжи,

И, музыке странной покорна,
Как воздухом, ею дыша,
В родные, земные просторы
Живая вернется душа.

Розоватый рыжик спрятан в хвою.
У него под шляпкой младший брат.
Воздух леса на смоле настоян,
Он хмельнее хмеля во сто крат.

Тишину лесную видно глазом,
Слышно ухом — в золоте листва,
Слышно, как мгновенные алмазы
Зажигает в росах синева.

И таким дыханьем необъятным
Насыщается моя душа,
Что, спеша, уходит на попятный
Смерть от жизни, на попятный шаг.

Не утолить страшной жажды, о, сколько ни пей!
Как в минувшие дни почерневшие, жадные губы
Тянутся к влаге стихов, к обжигающей влаге твоей —
О песнопенье! ты нас воскрешаешь и наново губишь.

С каждой новой рожденной строкой умирает душа
И возрождается снова из пепла — легка и крылата —
Феникс! — пока не иссякнут на дне золотого ковша
Светлые росы восхода и дымная лава заката.

Сквозь горловину узкого пролива,
Взрываясь на зубцах подводных скал,
Несли валы растрепанные гривы
К залысинам прибрежного песка.
В тот день противоречье всех течений
Вдруг стало явным, и казалось мне,
Что некий образ светопреставленья
Уже возник в надводной вышине:
Из дальней тучи рогом носорога
К воде тянулся смерч. Он был черней
Воды. Я думал вот, еще немного,
И он, как зверь, соединится с ней.

Вдали, могучее вздымая тело
И встречных волн сминая суету,
Девятый вал, как призрак черно-белый,
Провел внезапно длинную черту.
Весь горизонт покрылся дымной пеной.
Вода как будто встала на дыбы,
И, влажных скал обняв нагие стены,
В огромное вместилище борьбы
Она ворвалась и слилась с прибоем,
И, перекрыв весь видимый простор,
Зажгла, к смертельному готовясь бою,
К угрюмым тучам рвущийся костер.

Девятый вал вздымался выше, выше.
Казалось, он до боли напрягал,
Подобно бегуну, тугие мышцы
И, щерясь, сам себя перерастал.
Ристалище приливов и отливов,
Грозящий, обнаженный лоб волны,
С хребта срываемая ветром грива,
Вся сила океанской глубины —
[Как счастлив я, что человек не может
Еще не может покорить морей,
Что океан, сверкая влажной кожей,
Еще исполнен волею своей!]

Время за минутою минуту ко дну
Тянет — словно воду на порогах, —
Но, быть может, все-таки сегодня,
Средь ненужных, тусклых, хромоногих,
В дверь мою войдут четыре строчки,
Те четыре, новых, некрасивых,
Те, что мой легко сломают почерк,
Жизнью скованный, себялюбивый.
Перед ними я, как мальчик, встану,
Перед долгожданным новым словом:
Пусть оно врачует или ранит,
Только пусть оно сорвет оковы
С пленной мысли, с нашей пленной воли.
Все деревья в мире умирают,
Жизнь земли сроднилась с вечной болью,
Только слово времени не знает.
Нет, никто в ночи не скрипнул дверью,
Новое «сегодня» смотрит в окна.
Я, как прежде, жду, люблю и верю
Ожиданью нет и быть не может срока.

Влага стихов — воркованье струящихся гласных —
Камни согласных оденет звенящей росой,
И первобытное слово становится ясным,
И синее небо сливается с черной землей.

Сеятель ссыпал в кошелку шуршащие зерна.
Даль, а в дали прислонились к земле облака.
Как дышит земля, как дыханье ее благотворно,
Как от звуков и слов тяжелеет сегодня рука!

Поле распахано, в борозду падает семя,
И, если случатся дожди и оно прорастет,
Высоко меж плевел подымется колос, и бремя,
Как ветошь, на землю с натруженных плеч упадет.