Всеволод Рождественский - Стихотворения

Мне снились березы, дорога большая.
Там, где-то на Каме, в глухом городке,
Тебя над остывшею чашкою чая
Я видел с письмом, позабытым в руке.

Метель надо мною кружилась, стонала,
Катился орудий разбуженный гром,
А мне всё казалось, что в грохот вокзала
Спеша, задыхаясь, мы рядом идем.

Я видел себя на площадке вагона
В суровой шинели (ремни вперехлест),
Я слышал твой голос, почти заглушенный
Растущим безжалостным стуком колес.

И я просыпался. В холодные щели
Врывалась поземка. От взрывов дрожа,
Всё так же роняли угрюмые ели
Морозную пыль на окно блиндажа.

Ворчал, закипая в печурке чугунной,
Над розовым пламенем мой котелок,
И вновь погружался я в сумрак безлунный,
И снова от вьюги уйти я не мог.

Но утро настало. И, слушая длинный
Уже утихающей бури рассказ,
Всё так же лечу я равниной пустынной
Над пылью снегов, разделяющей нас.

Конверт твой у сердца в моем полушубке…
И что это — пальцев любимых огонь
Иль только тепло чуть дымящейся трубки
Привычно согревшей сухую ладонь?

Весь день метель кружилась на раздолье,
След заметая легким рукавом,
Шатался лес, и мутно было в поле…
Но месяц встал над дремлющим селом.

Широкий двор перерезают тени,
Блестит окна холодная слюда…
На мягкие, пушистые ступени
Глядит зеленоватая звезда.

А там, средь туч, в бегущие туманы
Высокий месяц правит свой челнок,
И кажется — украдкою Светлана
Скользит к воротам бросить башмачок.

Заветный час и тайны и гаданья…
Как хрупок воздух, заковавший даль!
Одно неосторожное дыханье —
И зазвенит он, рухнув, как хрусталь.

Что загадать? Какой поверить тайне?
Как воскресить забытое давно?
В такую ночь тревожней и печальней
Здесь на полу начерчено окно.

В такую ночь мне на сердце ложится
Колючей пылью легкий звездный свет.
В такую ночь и ей давно не спится…
Мой дальний друг… разлуки словно нет!

День угасал, неторопливый, серый,
Дорога шла неведомо куда,
И вдруг, под елкой, столбик из фанеры —
Простая деревянная звезда.

А дальше лес и молчаливой речки
Охваченный кустами поворот.
Я наклонился к маленькой дощечке:
«Боец Петров» и чуть пониже — год.

Сухой венок из побуревших елок,
Сплетенный чьей-то дружеской рукой,
Осыпал на песок ковер иголок,
Медлительно скользящих под ногой.

А тишь такая, точно не бывало
Ни взрывов орудийных, ни ракет.
Откуда он? Из Вологды, с Урала,
Рязанец, белорус? Ответа нет.

Но в стертых буквах имени простого
Встает лицо, скуластое слегка,
И серый взгляд, светящийся сурово,
Как русская равнинная река.

Я вижу избы, взгорья ветровые,
И, уходя к неведомой судьбе,
Родная, непреклонная Россия,
Я низко-низко кланяюсь тебе.

В годину лихих испытаний,
Великих утрат и невзгод
Мне легче, как только затянет
Любимую песню народ.

Живое наследье столетий,
Она родилась не из книг.
Сложил ее лучший на свете,
Правдивый и смелый язык.

Когда запевают про Волгу,
Про гордый конец Ермака,
Дорога не кажется долгой
И всякая тяжесть легка.

В солдатской обветренной доле
Поем мы — и сердца не жаль! —
Про ласточку в синем раздолье,
Про девичье горе-печаль,

Про месяц в решетке острожной,
Про топот полночных копыт
И тот колокольчик дорожный,
Что вновь под дугою звенит.

Ее чудотворная сила
Всегда нам о самом родном —
О русской душе — говорила
Свободным своим языком.

И я служу народу моему…
Быть может, той единственной строкою,
Которую твердит, готовясь к бою,
Артиллерист в грохочущем дыму;
«И я служу народу моему!»

Когда в ночи, взрывая дождь и тьму,
Взвивается сигнальная ракета,
Чтоб взять на цель последнюю тюрьму, —
Строкою, славящей победу света,
И я служу народу моему.

И в час, когда на солнечной поляне
Сойдемся мы при кликах ликований,
Я, как заздравный кубок, подниму
Строфу мою. — В годину испытаний
И я служил народу моему!

В простой бревенчатой избушке,
В сугробах, в сумраке лесном
Недостает нам только кружки
Да Родионовны с чулком.

Вот так же волком вьюга злится,
Метет поземкой у ворот,
Да где-то за морем синица,
О нас не думая, живет.

Темно в окошке. Вдруг ракета —
Косого света полоса —
Прорежет высь, и дрогнут где-то
Тяжелым грохотом леса.

Снег отряхнув на полушубке,
Друзья к нам сходятся порой,
Чтоб у печурки сесть и трубки
Зажечь лучинкой круговой.

Мы помним дружбу фронтовую,
Избушку в пляшущем огне.
Вот почему я так пирую
Сейчас с тобой наедине.

А если снова расставанье
Сулит нам ладожская гать,
«Ну что ж! — скажу я. — На прощанье
Дай по-мужски тебя обнять!»

Когда слова случайны и просты
И медленно беседы ткется пряжа,
Чужие, непривычные черты
Мне кажутся подобием пейзажа.

Есть лица, где проходят облака
Над сонною холмистою равниной,
Есть лица — как вечерняя река,
Где дремлет город с крепостью старинной.

В одни посмотришь — голубым дождем
Сверкает сад, сбегающий отлого,
В другие — тускло светит старый дом
И тянется осенняя дорога.

Но у тебя, не знаю почему,
Такой простор коричневого взгляда,
Что я гляжусь в него — и не пойму,
Откуда в нем и сумрак и прохлада.

Совсем простое русское лицо —
Уж кажется, чего на свете проще,
Но словно утром вышел на крыльцо
В росу и щебет соловьиной рощи.

Я узнаю и солнце, и дожди
В твоем лице — всю русскую погоду,
И, что бы ни случилось впереди,
Люблю его всё больше год от году.

Быть может, ты лишь тем и хороша,
Что лишь в тебе с веселой простотою
Живет моя вечерняя душа
И вижу только я тебя такою!

Ты хочешь знать, как это было,
Как ты пришла ко мне во сне?
Судьба, должно быть, так судила
В глухой болотной стороне.

Так горестно, неутомимо
Тебя искал я в дни тревог!
Но ты скользила тенью дыма
Вдоль фронтовых моих дорог.

Порой касатки быстрый росчерк
По небу, полному огня,
Напомнит легкий, смелый очерк
Бровей, коснувшихся меня.

То в глуби озера лесного
Ты улыбнешься, как восход,
То горько сказанное слово
На сердце льдинкой упадет.

Но в этот раз всё было проще,
Не так, как виделось уже.
Был язычок коптилки тощей
В сыром и темном блиндаже.

Запела дверь. Хочу привстать я —
И вижу: луч висит сквозной.
А в том луче, в знакомом платье,
Ты — как тогда, перед войной.

Да, это ты! Твое дыханье,
Твои шаги… И, так легка,
Мне на плечо в ночном сиянье
Легла горячая рука…

Но тут проснулся я, не веря,
Не понимая, где я сам.
Шла ночь. Из чуть прикрытой двери
Тянуло стужей по ногам.

Сверкала ель. Луна сжигала
Снега безжалостным огнем.
И в том молчанье ясно стало,
Что вновь друг друга мы найдем.