Коллектив авторов - Поляна № 1(1), август 2012
Вот говорят – «еврейский вопрос», шутка ли. Включите телевизор. На траурную годовщину Бабьего Яра в Киев съехалось множество народа. Старый-престарый еврей в кипе – очевидец событий. Среди почетных гостей – посол России Черномырдин. «В Бабьем Яру, – говорит Черномырдин, – убивали не только евреев. Но и русских, украинцев, поляков. А сколько было уничтожено военнопленных. Так что, – заключает он, – это действительно трагедия».
«Была глухая ночь, когда я проснулся и вспомнил, что…» – начал сочинять X., но больше ничего не придумал, хотя думал месяцев семь или даже восемь.
Начинающий литератор X. написал рассказик, который начинался фразой: «Жизнь – это история, рассказанная между двумя кружками пива…» Немного погодя его приятель, начинающий литератор Y., написал рассказик, который начинался фразой: «Жизнь – это не история, рассказанная между двумя кружками пива…» X. пришел в ярость: «Это плагиат! Ты был обязан дать ссылку!» И что вы думаете, они потом лет двадцать друг с другом не здоровались. Нет, все-таки плагиат – очень серьезная проблема!
Литератор всю жизнь страдает от хронического болезненного состояния – вечного несоответствия потребностей в уединении и общении, почти никогда не находя золотой середины. «Я хочу, чтобы меня не трогали. Но и чтобы – не совсем оставили!..» Точнее не скажешь.
Y. любил эдак помечтать с тещей за обедом, как получит нобелевскую премию и чего они накупят на эти деньжищи.
Совет начинающему: не пиши лучше главного редактора журнала, в котором собираешься напечататься.
X. абсолютно убежден, что в литературе не может быть ничего нового. В юности вычитал, что вся литература зиждется на нескольких сюжетах, и теперь эти сюжеты тасует. Со временем даже выработал свою формулу: «Вся литература – это испорченный телефон». То есть каждый автор по-своему переиначивает подслушанный по цепочке сюжет.
Z. пишет абстрактные рассказики. Про слепых тараканов и глухонемых попугаев. Ты, говорит язвительно, пишешь про женщин, потому что у тебя с женщинами проблема. Возможно, отвечаю. А ты пишешь про глухонемых попугаев.
X. в детстве мечтал стать микробом. Его никто не видит, но все трепещут. Как часто пишущего мучает этот идиотский вопрос: «Зачем жить, если все равно помрешь?..» Чтобы посадить писателя в лужу, лучше всего задать ему этот вопрос. Наверняка, выдаст какую-нибудь тошнотворную банальность. А ведь писатель обязан быть оригинальным… Только один писатель сумел дать на идиотский вопрос соответствующий идиотский ответ. Не Лев Толстой. Не Федор Михалыч… Веничка Ерофеев. «Раз уж родился, нужно немножко пожить…»
X. одно время листал философов, а потом бросил: «Они отличаются от меня только тем, что знают больше ненужного…»
Злобный критик, разносящий в прах бездарные произведения, подобен гастроному, специализация которого дегустировать различное дерьмо, плеваться и рассказывать всем, что «дерьмо – это дерьмо». Хотя бы и по долгу службы. Хотя бы и за деньги…
«Писательство – такое же занятие, как любое другое. В меру бессмысленное. И плоды его вряд ли послужат утешением на смертном одре».
Большинство святых людей вообще ничего не писали.
«Каждый человек не идет к истине своим путем».
У Y. иногда проскальзывает мудрое: «Есть вещи, в которых, будучи гением, никак нельзя быть первым среди современников… Это, безусловно, относится к писателям…» Умерил гордыню, или действительно так оно и есть?
«Иду по улице. Замечаю, прохожие на меня оглядываются. Вот, думаю, наконец-то, слава!.. Потом обнаружил, что вышел в комнатных тапочках… Ну и что?.. Зато хоть пять минут ощущал, что такое слава!»
«Если бы деньги платили за то, что я не написал, я бы был богат как Крез!»
Писатель ищет смысла жизни. То еще занятие. Если у писателя в душе еще есть хоть капля любви, то в конце концов он приходит к глубоким выводам типа: смысл жизни в любви к людям, смысл жизни в детях, смысл жизни в труде и т. д. В противном случае приходит к выводу, что смысла в жизни вообще нет. Докопавшись до таких истин, писатель некоторое время чувствует себя гением, а затем всю оставшуюся жизнь – придурком. «Ну и что?..» – обычно говорят такие писатели, читая чужие произведения. И все у них «ну и что?» Слепые смотрят на солнце не щурясь.
Даже самые проницательные и горячие почитатели Гоголя не могут внятно объяснить, для чего Николаю Васильевичу понадобилось уродовать «Мертвые души» вставной повестью о капитане Копейкине. Почтмейстер, Бог весть зачем рассказывающий историю о пресловутом Копейкине и делающий странный вывод о том, что Чичиков и есть этот самый капитан, ужасно конфузился, когда ему резонно указывают, что Копейкин был увечным, безруким и скакал на деревяшке. Между тем именно после нелепого вывода почтмейстера слушатели-обыватели (а вместе с ними и читатель) по-настоящему осознают дьявольскую непознаваемость ситуации и начинают трепетать от священного ужаса пред той черной мистической бездной, которая маячит за личностью Пал Иваныча Чичикова. Дарование любого большого мастера сродни мастерству повествователя-почтмейстера. Его субъективные выводы еще реже соответствуют реальному положению вещей – зато вгоняют самодовольного читателя в почтительный трепет и, поколебав закоснелые представления о жизни, дают почувствовать мистическую перспективу невообразимого.
X. соглашается: – Не пишите, не пишите! Все равно никто не читает. Даже меня!
Одна писательница (безусловно, на данный момент самая известная, плодовитая и высокооплачиваемая) так и заявляет: все, что нужно для писательства – чугунная жопа, а у меня их, говорит, две! Умное, самоироничное, наконец, смело-правдивое заявление. Но, увы, ничего не меняющее.
Сойдутся неудачники-литераторы и ну, бедные, грызть друг друга… Какое грустное зрелище! Но еще ужаснее, когда начинают «читать» друг другу и хвалить.
Хороший сюжет: некто наконец все понял, но умер.
Друзья-писатели рассуждали за бутылочкой:
– Если бы ты стал редактором, ты бы скурвился? То есть если бы я написал говно и принес тебе, ты бы по дружбе напечатал?
– Ни фига бы я тебя не напечатал.
– Вот молодец! И я бы тебя не напечатал…Знавал я одного коллекционера марок, который жаловался: «Совсем нет времени думать, нужно марки собирать…» Так и наш брат-писатель: нет ему времени думать, нужно книги писать… С другой стороны, если уж садишься писать, то лучше действительно не думать.
X. живет в крохотной квартирке, забитой барахлом, да еще куча родственников, кошки, собака. Рядом с письменным столом у X. стоит большущий чемодан с рукописями. На чемодане надпись: «В случае пожара спасать в первую очередь!»
X. решил не суетиться и спокойно дождаться, пока у него в голове родится блестящая идея для настоящей книги. Долго ждал. Кажется, до сих пор не дождался.
Грустная картина. Хороший писатель, затюканный, одинокий, не выдержал, написал дерьмовую книжку, принес в издательство, издающее сплошное дерьмо, так его не только не напечатали, но еще и принялись совестить и позорить, хохоча: «Глядите, какое дерьмо написал!»
Бывало, пытаюсь дозвониться главному редактору или издателю. Или президенту. Все безуспешно. «Недоступен, – отрубает секретарша, – на совещании у руководства!» Долго потом хожу в недоумении и трепете. Главный – у «руководства»? У Господа Бога, что ли? Сколько же раз ему, бедному, пришлось прорываться на аудиенцию, слышать это вечное «Недоступен!..» А если не у Бога, то у кого?.. Что ж, у всякого есть свой начальник. Только неприкаянный и одинокий русский писатель – ничей.
«Если еще есть люди, которые мечтают стать писателями, то живут они, конечно, не в России. Может, в Америке, а может, в Монголии. У нас-то люди напрочь утратили способность удивляться – вот в чем беда. А без этого читать книжки – все равно, что изучать вчерашнюю программу передач. Нужно, если хотите, быть немножко дурачком. А у нас – либо одни умные, либо полные болваны».
Начинающий литератор X., прекрасный человек и семьянин, серьезно размышлял над проблемой: нужно ли эротическому писателю посадить себя «на голодную диету», чтобы фантазия кипела, или, наоборот, он обязан пуститься во все тяжкие, чтобы узнать жизнь. Он также размышлял: «Неужели я пишу, чтобы как-то восполнить однообразие, примитивность моей реальной жизни? Ведь гении писали от избытка жизни и впечатлений…»
Профессиональный литератор, в отличие от просто одаренного, отлично знает свои сильные и слабые стороны. Достоинства выпячивает, а недостатки (которые, пожалуй, найдутся у всякого) искусно маскирует.
Похвала талантливого человека – опасная штука. Ведь талантливые легко зажигаются, во всем видят красоту и талант. В том числе и в собственных неудачных местах… А частенько собирают вокруг себя такую толпу расхваленных бездарностей, что и сами со временем ужасно тупеют.
Z.: «Какое счастье! Написал томов десять прекрасных вещей. Дожил до того, что могу, наконец, вообще не писать… Хрен с ней, с вашей литературой!»
