Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

Лето сгорело в дыму сентября.
Пепел был ветром по крышам развеян.
И неподвижно стояла заря
Над ледниками прозрачных кофеен.
— О, пожалей, не любовь, не себя —
Эту покорную вечность над нами,
Мелким смычком напоказ теребя
Медленным сном нисходящее пламя.
Мир твой поет и гудит вокруг.
С этой незримой улыбкой звездной
Ты воскресаешь, мой вечный друг.
Бледные руки подняв над бездной.
— Крылья мне! Крылья!..Полуночный сон
Дышит изменой над кровлями хижин
И высоко в небеса вознесен.
Черный твой лёт над бульварами выжжен.
Но, засыпая у лунной груди,
В тихом затменьи полуночной грусти,
Любовь моя, жизнь моя, — о, погоди.
Верить таинственным знакам предчувствий.
Сложены крылья к ногам твоим.
Мир переполнен лязгом оружья.
Видишь, за окнами ночь и дым.
Слышишь — их голос грозит снаружи…
Свищет стрела. Летит копье.
Полночь выходит и видит развязку:
Это странное тело твое
Молча снимает любовь, как маску.

Жгучий голос трепещет на копьях ограды,
И аллеи, как чаши, полны
Черным блеском горячей твоей серенады
И серебряным ливнем луны.
О, Певец! О, испытанный голос коварства!
Пощади эту жизнь и любовь пощади!
Ты приходишь, как враг, разрушающий царства,
И, как Демон, поешь и томишься в груди.
Вот ты назван. Но ты не боишься названья.
Этот миг, этот вечер — он больше не мой!
Ты протянешь мне руку, и жар расставанья
Ляжет пеплом на сад, и пустой и немой.
Я его не узнаю — все мелко, все низко…
Как здесь жить, как здесь петь, как любить навсегда?
А над этой пустыней так ясно, так близко.
Так пронзительно сладко сияет звезда…

Стучался дождь. Я говорил — Войдите.
А он стоял, прозрачный и слепой.
Стеклянною, струящейся толпой
Подкладку туч насквозь прошивших нитей.
И все не двигался за рамой, как портрет,
И бледный лик слегка кривил и хмурил,
Как будто ждал — а бури нет и нет,
И с нею радости от пережитой бури,
Когда сквозь сетку разоренных гнезд
Ты видишь мир и слышишь шелест звезд.
Чтобы с волненьем счастья и испугом
Войти на зов и стать бессменным другом.

Ты отступаешь в тень своей судьбы,
Ты умолкаешь, бедный брат мой Авель.
Слабеет день и гаснет без борьбы.
И дождь идет, по трубам шепелявя.

Ты остаешься в комнате, без сна.
Костер времен еще горит над крышей,
И бледная столичная весна
Еще цветет, еще дрожит и дышит.

О,как легки часы любви твоей!
А в ветре был гортанный ветер юга.
Он предлагал щемящий сок ветвей,
Лазурь небес, покой и руку друга.

Но жизнь тебе дана не для утех.
И тень весов скользит на небосводе.
Пока, синея, дым твой выше всех
Над утренними трубами восходит.

С полями — в дружбе, с городом — в родстве,
Ряды домов, асфальт и тощий ясень,
Где ветры тайно шепчутся в листве
О том, что мир — огромен и прекрасен,
О том, что страшно жить так много лет
В одном квартале и в одной квартире,
Где нет ни отблеска, ни отзвука в ответ
На вихрь и свет, давно идущий в мире.
С экватора иль с полюса — Бог весть,
Но легкий гул, как дым, плывет над крышей
И говорит — Один ответ лишь есть:
Идти на зов, когда тот зов ты слышишь.

Где волосы твои, Самсон, Самсон!
Полночный ветер веет на могилы.
Ты упоен. Ты спишь и видишь сон:
Лязг ножниц и запястия Далилы.

За окном — полночных лип
Вещий шелест и тревога.
Половиц иссохших скрип
Замирает у порога.
Ночь угрюма и пуста,
Догорая, тухнут свечи.
Тсс… — Закрой рукой уста…
Видишь каменные плечи?
Бледный свет дрожит у лба
И скользит все выше, выше.
Это звездная судьба
Смотрит в окна через крыши.
Это ропот мертвых душ,
Это стран надзвездных холод.
Это — скука, тьма и глушь,
Это — жажда, это — голод.
Это — памятник тому,
Что в гробу лишь множит муку,
Что теперь идет сквозь тьму
И протягивает руку…

Открыв окно и сердце в ночь,
Все двери распахнувши настежь,
Я так хотел тебе помочь —
Войти под кровлю от ненастья,
Из раковин, где голос бурь
Гудит таинственно над ухом
И шепчет мне — глаза зажмурь,
Живи лишь памятью и слухом…
Ты слышишь? — Сердце без конца
Стучит немую телеграмму
И видит бледный нимб лица,
Стеклом оттиснутый за раму,
За расставанье, за черту
Извне веденную годами,
Где память вспомнит — но не ту,
Что в снах беседовала с нами…
А теплый ветер на висках
Шуршит ночным хрустящим шелком
И скажет — шах, давая мат,
И ничего не вспомнит толком…

Ночью глухо гудела высь.
— Любовь моя, счастье, проснись, проснись!

Ты слышишь? Из окон, сквозь пол, со стен
Льется и крушится голос сирен.

Голос, как в ветре согнутая ветвь.
Голос, пронзительнее, чем смерть.

Без сожалений и без пощад,
Голос, из рая зовущий в ад.

— Любовь моя, счастье, бежим, бежим,
Через огонь и через дым,

Через всю муку двух тысяч лет.
Безмолвно глядящих за нами вслед.

Из этого мира, где тяжкий гром
Падает смертью в наш тихий дом.

Любовь моя, верь мне — смерти нет.
Это лишь только — мерцающий свет.

Медленным звуком колеблемый слух.
Смерть — это наш раздвоенный дух.

Почила тень по улицам густым
И притаилась в углубленной нише.
Предупреждающий встал трубный дым, —
День поднялся и занялся чуть выше;
И разобщившись с сумраком пустым,
Угодьями позеленели крыши.

Богатством отуманенных окон
Прельстилося междоусобье зданий.
Столетий поредевших испокон
На погребах замок и цепь преданий.
И, сев на позабывшийся балкон,
Занялся день, еще немного ранний,

По Карлову мосту, вздымая воз,
Конь шел над потонувшими быками.
Катилися, как с пира на погост,
Колеса за спешащими ногами,
И, грохнувши о едущий помост,
Свернулись бочки добрыми друзьями.

На плоскогорья побрели дворцы.
Чтобы, сростясь, не показаться уже.
Асфальтами заменены торцы,
Чтобы моторы выбегали глуше.
Трамваев отдаленные концы
Чуть сблизились в осенней стуже.

В газонах чародейные цветы
Рассыпали мертвеющие пряди.
Льют темное обилие листы
На заживо зарытый в землю радий.
Алхимиков согбенные персты
Рвут гроздья в Королевском винограде.

Полиняли цветы. Улыбаясь беззубо,
На изнанке небес солнце светит иначе…
Мне сегодня в лесу стало ясно, как в лупу.
Что души отлетел одуванчик…

И, притихнув, я долго лежала в траве,
Облаков торопливых следила гримасы
И как в них — точно ловкий пастух на овец —
Шустрый ветер метал невидимое лассо.

Я ведь знаю, что сменят иные цветы
Мой веселый смешной одуванчик,
И опять через поле, холмы и сады
Жизни бегло покатится мячик…

Но порой этот путь, привлекая, пугает.
Я вперед с недоверьем взгляну исподлобья
И печально глазами слежу — провожая
Уносимые ветром последние хлопья…