Антология - Песни и романсы русских поэтов

Буря море раздымает, ветер волны подымает,
Сверху небо потемнело, кругом море почернело, (2)
Во полудни, как в полночи, ослепило мраком очи,
Один молний свет блистает, туча с громом наступает, (2)
Волны с шумом бьют тревогу, нельзя смечать и дорогу.
Ветру стала перемена, везде в море кипит пена, (2)
Начальники все в заботе, а матрозы все в работе,
Иной летит с верха к низу, иной лезет с низа к верху, (2)
Тут парусы подбирают, там веревки прикрепляют,
Нет никому в трудах спуску, ни малейшего отпу́ску. (2)
Одолела жажда, голод, бессонница, нужда, холод,
Неоткуду ждать подпоры, разливные валят горы. (2)
Одна пройти не успеет, а другая свирепеет.
Дружка дружку рядом гонят, с боку на бок корабль клонят. (2)
Трещат райны, мачты гнутся, от натуги снасти рвутся,
От ударов корабль стонет, от волненья чуть не тонет. (2)
Вихрем парусы порывает, меж волнами нос ныряет,
Со всех сторон брызжут волны, вси палу́бы воды полны.(2)
Ветром силу всю сломило, уж не служит и кормило.
Еще пристань удалела, а погода одолела. (2)
Не знать земли ниоткуду, только виден остров с груду,
Где сошлося небо с понтом и сечется с горизонтом. (2)
Нестерпимо везде горе, грозит небо, шумит море.
Вся надежда бесполезна, везде пропасть, кругом бездна.(2)
Если кто сему не верит, пускай море сам измерит,
А когда в том искусится — в другой мысли очутится. (2)

Лишь только занялась заря и солнце взошло вверх, горя,
И осветило земной круг, пошла пастушка с стадом в луг
        К потокам чистых вод.
Где виден был на дне песок, понравился струиный ток;
Раздевшись, стала мыться в нем, не видима нага никем,
        Плескалася водой.
Вдруг в сторону простерла взор — идет пастух с высоких гор,
Который ею был пленен и часто духом возмущен;
        Из струй спешила вон.
Пастух уже к струям прибег, а ей еще далек был брег;
Она не знала, что начать — казаться или утопать,
        Смутившись в мыслях вся.
Нашла стыд скрыть единый путь — чтоб, бросясь в глубину, тонуть.
Пастух узреть лишен красы, уж видит чуть одни власы,
        Кидается с брегов.
Где делось платье, где свирель, нагой влечет нагу на мель,
Страх гонит стыд, стыд гонит страх, пастушка во́пит, вся в слезах:
        «Забудь, что видел ты!»
«Какую дашь мне плату ты, что спас я твои красоты?»
И стал припадши увещать, пастушка начала молчать,
        Сердяся на него.
«К чему ты мя привел, случа́й, — кричала, — ах, не докучай,
Я не могу свирепа быть, и не хочу я так любить,
        Как хочется тебе».
Не долго продолжала речь, как начала любовь ту жечь,
Не молвит уж ни да ни нет, потом вскричала: «Ах, мой свет!
        Теперь уж я твоя».

Хоть черна ряса кроет
Мой сильный жар в крови,
Но сердце пуще ноет,
Дух страждет от любви;
Клобук не защищает
От страсти лет младых,
А взор мне грудь пронзает
Прелестных глаз твоих.

Мне старческая келья
Не гонит тень из глаз,
Но в ней мне нет веселья,
Вздыхаю всякий час;
Ах, сжалься, дорогая,
Над старцем умились,
И, что люблю, страдая,
За то не осердись.

А что в тебя влюбился
И рвусь, тобой стеня,
Я так, как все, родился,
Чти страстным и меня,
На чин мой не взирая,
Дай помощь мне, мой свет.
Любовь к тебе такая,
Пределов что к ней нет.

Вниз по матушке по Волге,
От крутых красных бережков,
Разыгралася погода,
Погодушка верховая;
Ничего в волнах не видно,
Одна лодочка чернеет,
Никого в лодке не видно,
Только парусы белеют.
На гребцах шляпы чернеют,
Кушаки на них алеют.
На корме сидит хозяин,
Сам хозяин во наряде,
Во коричневом кафтане,
В перюиновом камзоле,
В алом шелковом платочке,
В черном бархатном картузе;
На картузе козыречек,
Сам отецкий он сыночек.

Уж как взговорит хозяин:
«И мы грянемте, ребята,
Вниз по матушке по Волге,
Ко Аленину подворью,
Ко Ивановой здоровью».
Аленушка выходила,
Свою дочку выводила,
Таки речи говорила:
«Не прогневайся, пожалуй,
В чем ходила, в том и вышла.
В одной тоненькой рубашке
И в кумачной телогрейке».

Ты проходишь, мой любезный, мимо кельи,
Где живет несчастна старица в мученьи,
Где в шестнадцать лет пострижена неволей
И наказана суровой жизни долей!
Не тому, было, мучению я льстилась,
Но владел чтоб мной, кому я полюбилась;
Не к тому меня и в чин сей посвятили
И блаженство в жизни будущей купили.
Ты взойди, взойди, любезный, в мою келью
И меня обрадуй счастия хоть тенью.
Не давай страдать ты долго мне в мученьи,
Ты утеши своим взором в огорченьи!
Ты положь свою ко мне на груди руку
И почувствуй бедна сердца тяжку муку!
Изведи меня из горькой сей напасти
И окончи ты мучительные страсти.

Чем больше скрыть стараюсь
Мою страсть пред тобой,
Тем больше я пленяюсь
Твоею красотой,
Нет сил уж притворяться,
Столь страстно полюбя!
Нельзя мне не признаться,
Что я люблю тебя.
Красавицы все в свете
Не милы для меня,
В одном твоем ответе
И жизнь и смерть моя.
Люблю тебя я страстно
И сердцем и душой.
Вздыхаю повсечасно
И мучуся тоской.

В понедельник я влюбился,
И весь вторник я страдал,
В любви в середу открылся,
В четверток ответа ждал.
Пришло в пятницу решенье,
Чтоб не ждал я утешенья.
В скорби, грусти и досаде
Всю субботу размышлял
И, не зря путей к отраде,
Жизнь окончить предприял,
Но, храня души спасенье,
Я раздумал в воскресенье.
В понедельник же другой
Получил я от драгой
Ответ нежный и приятный
И с желанием согласный.
А во вторник отписал
И письмо я к ней послал,
В коем всё то выражал
И всю страсть ей объявлял.
В среду думал сам в себе,
Как придет она ко мне:
Сколько радостей мне будет,
Скажу — вечно не забудет.
В четверток моя любезна
Отписала мне полезно,
Я в пяток чтоб вечерка
Ожидал ее у двора.
С нетерпеньем ждал часа́,
Как пришла ко мне краса.

Мальбрук на во́йну едет,
Конь был его игрень.
Не знать, когда приедет —
Авось в Троицын день.

День Троицын проходит —
Мальбрука не видать,
Известье не приходит,
Нельзя о нем узнать.

Жена узнать хотела,
Идет на башню вверх;
Пажа вдали узнала,
Кой в грусть ее поверг.

Он в черном одеяньи
На кляче подъезжал,
В великом отчая́ньи
Одежду разрывал.

Супруга вопрошала:
«Что нового привез?»
Сама вся трепетала,
Лия потоки слез.

«Скидайте юбку алу,
Не ру́мяньте себя, —
Привез печаль немалу,
Оденьтесь так, как я.

Драгой ваш муж скончался,
Не видеть вам его;
Без помощи остался,
Лишился я всего.

Я видел погребенье,
Последний видел долг.
В каком, ах! изумленьи
Его тогда был полк.

Тяжелу его шпагу
Полковник сам тащил,
Майор сапожну крагу,
За ними поп кадил.

Два первых капитана
Несли его шишак,
Другие два болвана
Маршировали так.

Четыре офицера
Штаны его несли,
Четыре гренадера
Коня его вели.

Гроб в яму опустили,
Все предались слезам.
Две ели посадили
Могилы по бокам.

На ветке одной ели
Соловушек свистал.
Попы же гимны пели,
А я, глядя, рыдал.

Могилу мы зарыли,
Пошли все по домам.
Как всё мы учинили —
Что ж делать больше там?

Тогда уж было поздно,
Не думали о сне,
Ложились, как возможно…»
и проч.

Волга, реченька глубока!
Прихожу к тебе с тоской;
Мой сердечный друг далеко,
Ты беги к нему волной.

Ты беги, волна, стремися,
К другу весть скорей неси,
Как стрела к нему пустися
И словечко донеси.

Ты скажи, как я страдаю,
Как я мучуся по нем!
Говорю, сама рыдаю,
Слезы катятся ручьем.

Вспомню, милый как прощался,
И туда вдруг побегу,
Где со мною расставался;
Плачу там на берегу.

С ветром в шуме Волга стонет,
А я рвуся злой тоской;
Сердце ноет, ноет, ноет
И твердит: «Где милый мой?

Где мой друг, Моя отрада?
Где девался дорогой?..»
Жизни я тогда не рада,
Вся в слезах иду домой.

Но к несносному мученью
Страсть должна свою скрывать,
Здесь предавшись слез стремленью,
Дома вид иной казать.

Как ни тошно, как ни больно,
Чтоб не знали страсть мою,
Покажусь на час спокойной;
Ночь зато проплачу всю.

«Поспешай ко мне, любезный!
Ты почувствуй скорбь мою,
Ток очей отри мой слезный,
Облегчи мою судьбу».

Только я уста сомкнула,
Стон пустился вслед за мной;
Мнится, реченька вздохнула,
Понесла слова волной.

Как во нынешнем году
В Петербурге-городу,
  Сама знаю где, сама ведаю.
Я во нынешней неделе
Во компании сидела,
  Сама знаю с кем, сама ведаю.
За железною решеткой
Я сидела, что чечетка,
  Глядела в окно.
Подаянием питалась
И со вшами забавлялась:
  Много развелось.
Ко мне сторож прибежал,
Он под номером сыскал,
  Повел меня вверх.
Там допросом забавлялась
И с судьями повидалась.
  Черт бы их тут взял!
Секретарь вынес указ,
Прочитали тут при нас:
  «Бить шельму кнутом!»
Палач скоро прибежал,
На мне шубку разодрал,
  К столбу привязал,
Из кулька вынул кнутину,
Расстегнул как хомутину,
  Дернул по спине…
Отсчитали двадцать пять,
Приказали с столба снять,
  Сама побрела,
Подорожную взяла,
Что избита вся спина,
  Вся изорвана;
Палач тотчас догадался,
За мной вслед еще погнался:
  «Плати за работу,
  Что бил хорошо!»