Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Лето — мята,
Лето — лен.
Я-то, я-то,
Я — влюблен!

В это поле
И межу,
Где по клеверу
Хожу.

В эти сосны
И кряжи,
В даль, в дороги,
В гаражи.

В пенье
Медных проводов,
В перспективу
Городов.

В фонари,
В подземный гул,
В широту
Рязанских скул.

В звонкий голос
Топоров,
В сытый рев
Степных коров.

Лето — мята,
Лето — лен.
Я-то, я-то,
Я — влюблен!

Вновь весна зашумела за рамами
Чернокрылой грачиной гурьбой.
ЖИЛ и УМЕР — два слова на мраморе
Под любой человечьей судьбой.

Но преследует не обреченность,
Не печальная боль телеграмм —
Сатанинская увлеченность
И пристрастье к любимым делам.

Я на улицу сельскую вышел.
Там, где судят про пашню и хлеб,
Вдруг такое словечко услышал,
Что душою и телом окреп.

Пусть я рухну, и руки раскину,
И земля прикоснется к губам,
Как наследство великое, сыну
Я свою жажду жить передам!

Поэзия, ты та же пашня
С потребной глубиной пласта.
И для тебя всегда опасна
Поверхностная пахота.

Поэзия! Ты громовержец,
Оратор с огненным копьем.
Ничем, ничем тебя не сдержишь,
Когда ты целишься огнем.

Поэт! И ты подобен грому.
Но если пламень не велик,
Не дай слететь пустому слову.
Останься нем! Замкни язык!

Раньше думали: воля господа
Управляет усильем ума.
С этим девушка вологодская
Не согласна: она сама!

— Как зовут тебя, девушка? —
              — Августа.
Вот уж год я в артели плету. —
Друг мой северный,
          слушай и радуйся,
Здесь коклюшки поют на лету.

За ресницами очи серые,
Неожиданные, как весть.
Сколько в них милой скромности Севера,
Целомудрия здешних мест!

Мастерская наполнена гомоном —
Кружева, кружева, кружева.
Цех не очень-то важный, не доменный,
Но и в нем память предков жива.

Замечательное плетение!
Открывается мир чудес,
Это, собственно, изобретение,
Мастерство кружевных поэтесс.

В стекла окон стучатся синицы,
Говорят за мембраною рам:
— Не забудьте о нас, кружевницы,
Дайте место в узорах и нам!

Мне иногда мешает тишина
Уснувшего квартала городского.
Она привычной жизни лишена,
В ней нет гудков и говора людского.

Я шум люблю! Мостов тяжелый грохот
Меня, как песня, радует в горах,
Мне нравится воды зеленый хохот,
Когда она дробится на камнях.

Мне по душе подземный гул вулканов,
Качающий гранитные хребты.
Я не люблю молчанья истуканов,
Меня страшат их каменные рты.

Мне нравятся шумящие вершины
В глухую ночь, в двенадцатом часу.
Как ни свирепствуй ветер — матерщины
Ты не услышишь ни в одном лесу.

Проснись, веселый шум планеты,
За раннее побу́женье прости.
И в автоматы первые монеты
Для разговоров ранних опусти.

Я умолкаю. Тишина уходит.
Звенит заря, как утренний трамвай.
И за домами солнышко восходит,
И плещут волны у железных свай.

Я ехал степью, узнавая
Ее приметы и черты,
И то и дело грузовая
Стелила рыжие холсты.

И вдруг, как тонкая лозинка,
Непогрешима и чиста,
Перед машиною возникла
И молодость и красота.

Шофер остановил: — Садитесь!
Чего пылиться на шляху?
Она ему: — Спасибо, витязь! —
Один прыжок — и наверху.

Привычно громоздясь над грузами,
Облокотясь на инвентарь,
Она сидела в пыльном кузове
С не меньшей важностью, чем царь.

Глаза — весенние проталины,
Ресницы — золотой ранет.
Они особенные, Танины,
Других таких на свете нет.

Лицо открытое и честное,
Хоть глину в руки — и лепи!
— Вы из Москвы сюда?
           — Я местная.
Отец и мать живут в степи.

Залатан локоток старательно
На синей кофточке ее.
Какие свежие царапины.
Какое колкое жнивье!

И вот она мне расставанье
Пролепетала милым ртом,
И косы — спелость восковая —
Вдруг зазвенели за бортом.

Она была милее вымысла.
Пшеничный, бронзовый массив
Рукой раздвинула и скрылася.
Как был уход ее красив!

Шофер, крутя свою баранку,
Хитро подмигивал глазком.
— Ну, как вам наша лаборантка? —
Пытал ехидным голоском.

И брови черные густые
Сводил упрямо у руля.
— По ней ребята холостые
Иссохли хуже ковыля!

Летело в степь воображенье.
Я вдаль глядел и представлял,
Что к ней с серьезным предложеньем
Целинный ветер приставал.

Навстречу нам орлы летели
В степных озерах воду пить,
А где-то так душевно пели,
Что мне в степи хотелось жить!

Некий скептик осушал
Содержимое фужера.
В пьяном виде вопрошал:
— Что Россия? Царь и вера!
Мед, вощина, лен, пенька,
Колокольчик — дар Валдая,
Балалайка паренька,
Лапти вятского дедая.
Хлев овечий, сеновал,
Подпоясанное лихо,
Трехведерный самовар,
Трехобхватная купчиха.
Целовальник, даль, погост,
Воры, нищие и храмы…

Были версты — нету верст:
Километры, килограммы.
Киловатты, рев турбин,
От ракеты тень косая.
Труд, когда он властелин,
Всю земельку сотрясает!

Изменилась на корню
Старорусская картина.
Я на празднике стою
Там, где волжская плотина.

Улица среди воды!
Тюбетейки, платья, блузки,
Жигулевские сады
И цветы на бывшем русле!

Миллионы киловатт
Разбегаются по свету.
Ходит тот, кто виноват,
Кто возвел плотину эту.
Не старинная Самара,
Не чаи у самовара —
Бой воды в бетон и сталь.
Можно ль не заметить взору,
Как шагают мачты в гору,
В электрическую даль?!

Как вам ездится?
Как вам любится?
Как вам нравится
Город Люберцы?

Асфальтированными
Проспектами
Ходят девушки
С конспектами.

Не пустячные
Увлечения —
Школы средние,
Вечерние.

Не любовное
Поветрие —
Синус-косинус,
Геометрия.

Глянешь в Люберцы,
Глянешь в Бронницы —
В каждой улице
Что-то строится.

Что-то строится,
Воздвигается,
Так у нас
И полагается,

Потому что
Власть советская —
Это действие
Совместное.

Мы растем во всем
И ширимся
И с застоем
Не помиримся.

Фонари такие
Белые,
Словно их
В молочной сделали.

Ходят люди,
Ходят парами,
С патефонами,
С гитарами.

Город Бронницы,
Город Люберцы,
Сколько девушек
Нынче влюбится!

Сколько юношей
Скоро женится,
Сколько к лучшему
Переменится!