Лев Мей - Стихотворения

В венце и в порфире, и в ризе виссонной,
Внезапно покинув чертог благовонный,
Где смирна курилась в кадилах невольников,
Где яства дымились пред сонмом состольников
И в винах сверкали рубин и янтарь,
Где струны псалтирные славили бога,—
                  На кровлю чертога
         Взошел псалмопевец и царь.

Взошел он — пред господом мира и брани
Воздеть покаянно могучие длани
За кровь, пролитую в борьбе с аммонитами,
Взошел примириться молитвой с убитыми —
По воле престолодержавной его
Стоял еще гибнувший окрест Раббава
                  Весь полк Иоава,
        А брань началась ни с чего.

И к небу возвел он орлиное око
И долу склонил: перед взором далёко
Стремилася ввысь синева бесконечная,
И зрелась в ней Сила и Воля предвечная…
Смутился, вниз глянул — и дрогнул…
                                                                         В саду,
Вся в огненных брызгах, что змейка речная,
                  Жена молодая,
          Купаясь, плыла по пруду…

Ревниво поднявшись кругом вертограда,
Как евнух докучный, стояла ограда;
Ревнивей ограды, шатрами зелеными
Ливанские кедры срослись с кинамонами;
Маслина ветвями склонялася низ;
Всё солнцем прогретое, ярко-цветное,
                  Сочилось алоэ,
          И капал смолой кипарис.

Очей от купальщицы царь не отводит;
И вот она на берег смело выходит.
Тряхнула кудрями, что крыльями черными,
И капли посыпались крупными зернами
По гибкому стану и смуглым плечам;
Дрожат ее перси, как две голубицы;
                  Прильнули ресницы
          К горячим и влажным щекам.

Рабыня ей стелет ковер пурпуровый,
Младые красы облекает в покровы,
На кудри льет мирра струю благовонную…
И царь посылает спросить приближенную:
«Кто женщина эта?» И молвит раба:
«Она от колена и рода Хеттии,
                  Супруга Урии,
          Элиама дочь, Бэт-Шэба».

И близкие слуги, по царскому слову,
Красавицу вводят в ложницу цареву,
И только наутро, пред светлой денницею,
Еврейка рассталася с пышной ложницею
И вышла так тайно, как тайно вошла…
Но вскоре царя извещает: «К рабыне
                  Будь милостив ныне:
           Под сердцем она понесла».

И ревностью сердце Давида вскипело;
Задумал он злое и темное дело…
Урию из стана позвал к себе лестию
И встретил дарами, почетом и честию,
И два дня Урия в дворце пировал;
На третий был снова с израильской ратью:
                  С ним царь, за печатью,
           Письмо к Иоаву послал.

Написано было царем Иоаву:
«Приблизься немедля всем станом к Раббаву,
Но ближе всех прочих пред силою вражею
Пусть станет Урия с немногою стражею —
Ты прочь отступи и оставь одного:
Пусть будет он смят и задавлен врагами,
                  И пусть под мечами
           Погибнет и стража его».

И вождь Иоав перед силою вражей
Поставил Урию с немногою стражей,
С мужами, в бою и на брани несмелыми,
А сам отступил перед первыми стрелами
К наметам и ставкам своим боевым.
И вышли из града толпой аммониты,
                  И были убиты
          Урия и отроки с ним.

И горько жена по Урии рыдала,
Но вдовьего плача пора миновала,
И царь за женой посылает приспешников…
Да бог правосудный преследует грешников,
Порочное сердце во гневе разит
Под самою сенью царева чертога,
                  А господа бога
            Прогневал собою Давид.

И бог вдохновляет Нафана-пророка…
Предстал сердцеведец пред царское око
И молвил: «Прийми от меня челобитную,
Яви мне всю правду свою неумытную
И суд изреки мне по правде своей,
Да буду наставлен моим господином…
                  Во граде едином
          Знавал я двух неких мужей.

Один был богатый, другой был убогой…
И было добра у богатого много,
И стад и овец у него было множество,
А бедному труд, нищета и убожество
Достались на долю, и с нивы гнала
Его полуночь, а будила денница,
                  И только ягница
           Одна у него и была.

Купил он ее и берег и лелеял;
Для ней и орал он, для ней он и сеял;
С его сыновьями росла и питалася,
Из чаши семейной его утолялася;
Как дочь, засыпала на лоне его;
Была ему так же любовна, как дети,
                  И не было в свете
            Дороже ему ничего…

Богатый, что лев пресыщенный в берлоге…
Но вот к нему путник заходит с дороги —
И жаль богачу уделить ото многого,
А силою взял он ягницу убогого,
Зарезать велел и подать на обед…
Что скажет владыка и как он рассудит?»
                  Давид: «И не будет,
         И не было казни, и нет

Для этого мужа: кровь крови на муже!»
Нафан ему:
                            «Царь, поступаешь ты хуже!
Похитил у бедного радость единую
И пролил предательски кровь неповинную;
Урию поставил под вражеский меч
И силой жену его взводишь на ложе!
                  О боже мой, боже!
          Где суд твой, и правда, и речь?

На нас и на чадах они, и над нами!..
Царь, бог возвещает моими устами:
Твое отроча, беззаконно рожденное,
Умрет беззаконно, как всё беззаконное…
Тебя охраняя, и чтя, и любя,
Погиб от тебя же твой раб и твой воин…
                  Ты смерти достоин.
        Но сын твой умрет за тебя».

И пал псалмопевец, рыдая, на ложе,
И к богу воззвал он:
«Помилуй мя, боже,
Помилуй! Зане я и прах и ничтожество,
Зане, милосердый, щедрот твоих множество
И милость твоя не скудеет вовек.
Суди же раба твоего благосклонно:
                  Зачат беззаконно,
        Рожден во грехах человек.

Предстал перед суд твой всестрашный и правый
Твой раб недостойный, убийца лукавый:
Воздай мне за зло мое, боже, сторицею,
Казни, но наставь вездесущей десницею!
Наставь меня, боже, на правом пути,
Зерно упованья внедри в маловерце,
                  Очисти мне сердце,
       Душевную тьму освети!»

И долго молил он, рыдая на ложе:
«Помилуй мя, боже, помилуй мя, боже!»
И сын его умер…
                               С тоской несказанною
Давид преклонился главою венчанною,
Но бог псалмопевца — царя и раба —
Простил, осенив его царское лоно…
                  Простил: Соломона
         Царю родила Бэт-Шэба.

Поцелуй же меня, выпей душу до дна…
Сладки перси твои и хмельнее вина;
Запах черных кудрей чище мирры стократ,
Скажут имя твое — пролитой аромат!
              Оттого — отроковица —
              Полюбила я тебя…
              Царь мой, где твоя ложница?
              Я сгорела, полюбя…
Милый мой, возлюбленный, желанный,
Где, скажи, твой одр благоуханный?..

Хороша я и смугла,
Дочери Шалима!
Не корите, что была
Солнцем я палима,
Не найдете вы стройней
Пальмы на Энгадде:
Дети матери моей
За меня в разладе.
Я за братьев вертоград
Ночью сторожила,
Да девичий виноград
Свой не сохранила…
Добрый мой, душевный мой,
Что ты не бываешь?
Где пасешь в полдневный зной?
Где опочиваешь?
Я найду, я сослежу
Друга в полдень жгучий
И на перси положу
Смирною пахучей.

По опушке леса гнал
Он козлят, я — тоже,
И тенистый лес постлал
Нам двойное ложе —
Кровлей лиственной навис,
Темный, скромный, щедрый;
Наши звенья — кипарис,
А стропила — кедры.

«Я — цветок полевой, я — лилея долин».
          — «Голубица моя белолонная
Между юных подруг — словно в тернии крин».
          — «Словно яблонь в цвету благовонная
Посредине бесплодных деревьев лесных,
          Милый мой — меж друзей молодых;
Я под тень его сесть восхотела — и села,
          И плоды его сладкие ела.
Проведите меня в дом вина и пиров,
          Одарите любовною властию,
Положите на одр из душистых цветов:
          Я больна, я уязвлена страстию.
Вот рука его здесь, под моей головой;
          Он меня обнимает другой…
Заклинаю вас, юные девы Шалима,
          Я должна, я хочу быть любима!»

Голос милого — уж день!
Вот с пригорка на пригорок
Скачет милый, легок, зорок,
Словно серна иль олень,
Гор Вефильских однолеток.
Вот за нашею стеной
Он стоит, избранник мой,
Вот — он, сквозь оконных сеток,
Увидал меня, глядит,
На привет мой говорит:
«Встань, сойди! давно денница,
И давно тебя жду я —
Встань от ложа, голубица,
Совершенная моя!
Солнце зиму с поля гонит,
Дождь прошел себе, прошел,
И росистый луг зацвел…
Чу! и горлица уж стонет,
И смоковница в цвету —
Завязала плод и семя,
И обрезания время
Запыхалось на лету.
Веет тонким ароматом
Недозрелый виноград…
Выходи, сестра, и с братом
Обойди зеленый сад.
Высока твоя светлица
И за каменной стеной…
Покажись же, голубица,
Дай услышать голос твой:
Для того что взор твой ясен,
Голос сладок, образ красен».
«Изловите лисенят,
Чтобы гроздий не губили
И созрел наш виноград».

Мы пасли стада меж лилий…
Утомленный, он заснул…
Мы пасли…
                  Но день дохнул,
Но задвигалися тени —
Он умчался, легок, скор,
Словно серны иль олени
На высях Вефильских гор.

Сплю, но сердце мое чуткое не спит…
За дверями голос милого звучит:
«Отвори, моя невеста, отвори!
Догорело пламя алое зари;
          Над лугами над шелковыми
          Бродит белая роса
          И слезинками перловыми
          Мне смочила волоса;
Сходит с неба ночь прохладная —
Отвори мне, ненаглядная!»

«Я одежды легкотканые сняла,
Я омыла мои ноги и легла,
Я на ложе цепенею и горю —
Как я встану, как я двери отворю?»
          Милый в дверь мою кедровую
          Стукнул смелою рукой:
          Всколыхнуло грудь пуховую
          Перекатною волной,
И, полна желанья знойного,
Встала с ложа я покойного.

С смуглых плеч моих покров ночной
                                                               скользит;
Жжет нога моя холодный мрамор плит;
С черных кос моих струится аромат;
На руках запястья ценные бренчат.
          Отперла я дверь докучную:
          Статный юноша вошел
          И со мною сладкозвучную
          Потихоньку речь повел —
И слилась я с речью нежною
Всей душой моей мятежною.

На ложе девичьем, в полуночной тиши,
Искала я тебя, возлюбленный души;
Искала я тебя — напрасно я искала,
Звала тебя к себе — напрасно призывала!
От ложа встану я и город обойду,
На улицах тебя, на торжищах найду.
Искала я тебя — напрасно я искала,
Звала тебя к себе — напрасно призывала!
Мне стражи встретились в полуночной тиши;
«Не знаете ль — где он, возлюбленный души?»
Не знали — я прошла… но вскоре и нежданно
Я встретилась с тобой, бледна и бездыханна…
Нашла тебя — нашла и крепко обняла,
И не пускала прочь, пока не увела
В дом нашей матери, под сень того чертога,
Где мать нас зачала и поболела много…

«Кто это, Ливаном и смирной,
Как дым из душистой кумирной,
Кадя по пустыне, вдали
Летит, не касаясь земли?

Кто это рукой вожделенной
Сосуд мироварца бесценный
На черные кудри пролил
И розой уста обагрил?

Ты это, моя голубица,
Летишь по пустыне, как птица,
Как дым из кадила, быстра,
Ты это, мой друг и сестра!»

— «Скажите мне, дщери Сиона,
Видали вы одр Соломона?..
Окрест шестьдесят сторожей,
Израильских сильных мужей,

Мечом препоясавши бедра…
Весь одр из ливанского кедра,
И золотом, словно огнем,
Горит изголовье на нем.

Скажите мне, дщери Сиона,
Видали ли вы Соломона
В порфире под царским венцом?
Да?
            Нечего видеть потом».

Хороша ты, хороша,
Всей души моей душа!..
Ты, сестра, ты, голубица,
Мне — восточная денница!..

Зубы — перлы; пряди кос
Мягче пуха резвых коз,
Что мелькают чутким стадом
Над скалистым Галаадом.

Очервлённые уста —
Алой розой красота;
Под лилейно-белой шеей,
Как под вешнею лилеей,

Горной серны близнецы,
Притаилися сосцы
В юном трепете… Нет мочи
Ждать тебя и темной ночи.

Сестра, всё сердце нам дотла
Сожгла ты оком чистым
И наши взоры привлекла
Ты девственным монистом,—

Но отчего же у тебя,
Всё наше сердце погубя,
Так рано перси зреют
И так уста алеют?

Ты на заре взошла цветком
И, ароматом вея,
Благоухаешь ты кругом,
Весенняя лилея!

Вот отчего так рано ты
Зажгла в нас страстные мечты,
Так рано нас прельстила взглядом
И выросла любимым садом,

Где ключ у нас запечатлен,
Где всё цветет: и нард с шафраном,
И кипарис, и кинамон,
Где зеленей, чем над Ливаном,

Вся леторосль…
                   Скорей, скорей
Прохладой утренней повей
В наш сад и с севера и с юга,
О ветер!.. Жду тебя, как друга…

«Отчего же ты не спишь?
Знать, ценна утрата,
Что в полуночную тишь
Всюду ищешь брата?»

— «Оттого, что он мне брат,
Дочери Шалима,
Что утрата из утрат
Тот, кем я любима.

Оттого, что здесь, у нас,
Резвых коз-лукавиц
По горам еще не пас
Ввек такой красавец;

Нет кудрей черней нигде;
Очи так и блещут,
Голубицами в воде
Синей влагой плещут.

Как заря, мой брат румян,
И стройней кумира…
На венце его слиян
С искрами сапфира

Солнца луч, и подарен
Тот венец невесте…»
— «Где же брат твой? Где же он?
Мы поищем вместе».

Все шестьдесят моих цариц
И восемьдесят с ними
Моих наложниц пали ниц
С поклонами немыми

Перед тобой, и всей толпой
Рабыни, вслед за ними,
Все пали ниц перед тобой
С поклонами немыми.

Зане одна ты на Сион
Восходишь, как денница,
И для тебя озолочён
Венец, моя царица!

Зане тебе одной мой стих,
Как смирна из фиала,
Благоухал из уст моих,
И песня прозвучала.

Словно пальма, величаво
Наклонила ты главу…
Но, сестра, поверь мне, право,
Я все финики сорву…

Все, хоть рвать пришлось бы с самой
Верхней ветки… верь мне — да!
Я сорву рукой упрямой
От запретного плода

Лучший грозд… В тревоге старой
Сердце… Где уста твои?..
Жажду!.. Брата жаркой чарой
Уст румяных напои.

«Ты — Сиона звезда, ты — денница денниц;
Пурпуровая вервь — твои губы;
Чище снега перловые зубы,
Как стада остриженных ягниц,
Двоеплодно с весны отягченных,
И дрожат у тебя смуглых персей сосцы,
Как у серны пугливой дрожат близнецы
С каждым шорохом яворов сонных».

— «Мой возлюбленный, милый мой, царь мой
                                                                                       и брат
Приложи меня к сердцу печатью!
Не давай разрываться объятью:
Ревность жарче жжет душу, чем ад.
А любви не загасят и реки —
Не загасят и воды потопа вовек…
И — отдай за любовь всё добро человек —
Только мученик будет навеки!»