Наталья Рубанова - Челопарк

         всё путаю сентябрь с апрелем,
             да будто некролог пишу
            себе самой на ложе… еле
             заметно плачу, но дышу:
взахлёб! внахлёст! на память — кожей…
         как фильмографии их схожи,
           как все лю. лю их хороши,
             как за фонемами души —
                         живой —
            не найдено! сказалось
«здесь и сейчас» (крохотка-шалость…),
          и вот — каденция: попытка
     в себя влюбиться — пытка, пытка!
        блюду: «лю. лю себя, лю. лю»,
          как попугайка… дура дурой,
     кажусь шутам ферзём: фигурой
                      дьявольски
                       смешной
                на шашечной доске
                          пустой.

на сердце «плюс один» — смешно! — под сердцем — plus odin…
         в архиве Ле[т]ка спит давно, в архиве — господин
            и раб себе, и червь, и чёрт, и Deus, и порог,
       и лекарь-кат, предатель снов, лататель нимф-Zero…

под сердцем «плюс один»… не то! дика под солнцем грусть.
      латентный стон, фантомный блюз — и кожа наизусть:
   всё как по нотам — не дыши… всё жёстко, жёстко, Брут…
         я ставлю тихо на Zero… я помню: темный пруд,

              зрачки в зрачках, висок в виске да по-…
                                         целуй —
                                         листвы…
       несмелый ветер в голове, в которой тир без «ты»
не превратился в тлен иль в пыль, не обратился в грязь…
  нежнейший космос — в той траве, что шила эту «связь»

             без выкроек и без лекал, изображая рай.
     играй, живи, ликуй, мерцай… таков иллюзий край.
        там, в за-небеснутом огне, не догорев, пишу
         по своему же экорше, да — вопреки — дышу

    всему тому, что размозжить могло на «раз-и-два» —
  «и-три»! зачёт, мой мир, зачёт, хоть кругом голова
      от запаха палёных роз, от век, что на века
        оставили Zero-листы и, упразднив слова,

 развеяли над Гангой то, что пеплом стать должно:
 благодарю, мой свет, за то, что кончилось кино —
                     сыграли знатно, от души,
                прости-прощай же! — «ни дыши…»
                                       …
                  время-времечко, смеясь,
                  впереди Времён бежало.
                  время-времечко! враньё.
                      механическое жало.
                  время-время, трын-трава:
                  ты да я — «одно»? «одна»?..

              миксолог слов?
             фонем соузник?
          наложница Его пера!
    «в такую рань, да со двора…» —
    ворчит мой персонаж устало,
        а «я» — они? оно? он/а? —
 шепчу вослед строке: «как мало!..
как безрассудно!..» — что ж… нага,
    стою пред Ним, и нет ни кожи,
                ни экорше,
                ни головы…
мой врач! мой Deus! мне дороже
     объятий вечности — цветы,
             что так хрупки,
                 нежны,
               беспечны,
   что приживутся лишь в раю:
    я не молю их о бессмертье,
   а смерть придет — «заговорю»,
     мой век, мой ток, двойник!
                 сонетом
                 мой сок
             запеленгуешь
                   летом.

      ашрамы под Бомбеем хороши,
     шепнули, но не слышно ни души:
  в планетке суши скальп свой засуши,
      ну а шаманить — лучше в камыши,
  чтоб летом кануть в Летку не пришлось,
      чтоб Летке на лету всегда моглось,
          а главное — хотелось… «якоря
           магнитят занебесные моря» —
      «такая рифма пошлая…» — «о, да!» —
        «…что катится со щек одна вода:
     бессолевой бесслёзнейший раствор —
      в нем Deus Сам Себе и кат, и вор, —
         стекает на смеющуюся грудь:
  мне нравится размер — легко вздохнуть,
        легко забыться и в кулак зажать,
       да улыбнуться: «незачем рожать» —
        как хорошо, что с л е в а не болит,
        лишь камешек на шее чуть кровит
             все эти сутки… полная чума,
     когда в скворечне — шкурка лишь одна
       своя — да кошки… верный человек!
        вернее чёрной, видно, зверя нет,
           а потому, прелестное дитя,
         сегодня вновь забудемся, шутя:
          ашрамы под Бомбеем хороши!
         калькируешь ты камертон души,
         шаманить убегаешь в камыши,
          покуда спят людята-голыши —
         (ты песен никогда им не пиши:
       они для песен наших — малыши…).
    «шампанского!.. имею здесь сказать,
          что анахатку надобно связать
   да вывезти — изжить, изъять, известь:
        такая на сегодня бла-бла-весть».
         ашрамы под Бомбеем хороши.
дышать ли? свет мой, зеркальце… туши…

         ты понимаешь, о чём я,
        ухмылку спрятав, молчу,
        зачем спешу рано утром
         на «тет-а-тет» к палачу,
        к чему индийские юбки
         да голограммные сны
    в зрачках немой проститутки
    с букетом вечным «Апсны»…

        ты замечаешь, наверно,
       что этот «свет» не в себе,
   коль плоть от плоти «кошерна»,
коль плоть есть «фарш»… па-де-де
     разметкой точной движений
        приглушит лимфы язык,
     чтоб погибающий «аффтар»
    запрятал в gaster свой крик…
          я обласкала сонеты,

           я обыскала слова —
       в мои гротескные ветры
          летит твоя голова
  (под шёпот-шорох смущенья
        соединяю мосты):
   мы — сумасшедшие зебры,
      мы пеленгуем на «ты»…

    на самокате — по нёбу. в кровь —
      голый денёк. masala-чай.
привкус чудных — про «лю. лю» — строф
     запах унёс: «вот питьё. кончай».

     так пригублю виртуальный вкус
       голографических нег в ночи:
  «не погублю, — улыбнётся Ложь, —
столько коанов на — ить…» — «лечи!»

  клетки грудные убоги. «грех»
плоти и плоти — в тыл жалюзи:
на самокате — по небу — Вошь
едет за Солнцем. соль визави

память сжирает (двойной стандарт) —
  я становлюсь голограммой букв:
     в смех отраженья уходит art,
в тень вечной Тени — аркан-Испуг…

«ну же: чапати, панир…» — «кирдык!» —
«ахтунг. молись без лажовых слов.
    ню- же денёк… masala-каприз…
    койка. карниз. опечатка “love”».

                 он не понимает,
          чему ЭТИ так радуются
                (впору рыдать) —
                  вот и кричит,
           кричит что есть силы —
  кажется, лопнет вот-вот от боли:
«скорей, тушка, скорее т у ж ь с я!»
                         …
   что за мерзкое улюлюканье,
        шлепки, розы, ужимки?
      да что за рожи, мать их,
            его окружают?
почему, чёрт дери, он опять оказался
     в чьём-то «здесь и сейчас»?
           как, наперёд зная,
         чем се успокоится,
  мог не сдержаться — тогда-а,
         в тот самый момент,
   когда произошло спаривание
          и он, бедненький,
       в который раз залетел?!
        ах-с, какой жутенький,
какой вкривь недеццкий фильмчик
           ему показывают!
киндерам до шестнадцати —
     опс-топс-перевертопс!
     кожа и кости грубеют,
         голос ломается,
 сердце, как пишут дамки,
      «рвётся на части»,
   ну а душа и того хуже —
       прячется в пятках:
  «тушка, роди обратно!»
                    …
     ЭТИ ВСЕ охочи до мертвечины —
вот и пичкают, пичкают аццким ядом:
       тошнит… он закрывает глаза,
но и с закрытыми видит: кишка-коридор,
        дверь с табличкой директор,
        ветхий ж у р н а л вахтёра
с карандашом на верёвочке-поводке…
                   он кричит,
       не в силах остановиться:
                 он не хочет —
               нет! да! не-ет!
       он — ясно? — не станет:
            а вы как хотели? —
         «да, нет, не станет!» —
       носить треклятую форму
         и клясться в верности
         славненькому ученью!

             он лупит ножками,
  он задыхается, отчётливо понимая,
               что женщина,
       которую и в прошлой любил,
            уйдёт от него и в этой…
ему кажется — так и есть? — он сходит с ума:
              горы бутылок,
     мелочь, клозет, клетушка,
         томик Тимоти Лири
            на подоконнике.
                      …
        выхода нет — табличка? НЕТ,
                он всё понимает —
         нужно снова учиться ходить,
            а потом сразу — vлюди,
                всегда наживую,
потому как «завтра никогда не наступит»,
   потому как — долги, кредит, я-ма,
            ну и в кошмарике:
                 «в поте лица
            оплачивать будете
         чудо-юдо-счета свои!»,
                  а посему —
             Борхес и Ницше,
            трактаты и лезвия,
                женщина в бе
          да дом-сынчик-дерево:
«здравствуй, ну здравствуй, дерево!»