Юргис Балтрушайтис - Горная тропа
КОРМЧИЙ
В ярости бурь, в океане,
Старец ceдой у руля
Держит в бестрепетной длани
Жребий и бег корабля…
В строгом служении дали,
Вечны в случайности дней
Древние пальцы из стали,
Пламя под снегом бровей…
В беге сквозь пену, сквозь брызги,
Взрытые синею тьмой,
Строен в их свисте, в их визге,
Кормчий глухой и немой…
Только в смятении диком
Вскинутых к небу валов
Чудится, слитый с их криком,
Хохот проклятья без слов,
Волею, с бурей союзной,
Мчит молчаливый Старик
Утлый, громоздкий и грузный,
Дрожью охваченный бриг,—
Мощью, не знающей меры,
В море, не знающем дна,
Гонит Он трепет Галеры
К берегу мира и сна…
ДЫМ
А. Скрябину
В древнем храме Жертвы вечной,
Пред волхвом седым,
Ярко пламя, бесконечно
Реет легкий дым…
Точно зыбкий и ленивый
Бег часов и лет,
Льются синие извивы,
Зыбля тьму и свет…
Миг и век, струй святая
Длит свой ток живой,
Строясь к солнцу, рея, тая,
Слившись с синевой…
Носит в пламя Жрец упорный
Смолы и елей,
Воск и чаши крови черной,
И цветы полей…
В древнем храме вечной Дани,
Точно зыбь в волне,
Тает плоть, теряя грани
В жертвенном огне…
Реет пламя, неустанно
Зыбля свет и тьму,
Завершая мир, венчанный
В жертвенном дыму…
ВОЗВРАТ
С. А. Полякову
Брожу опять по старым ступеням
И — только в миг иной —
Шепчу привет и свету и теням,
В далекий день мелькавшим предо мной…
Как новый сон, воскресла явь в былом,
Сплетая жизнь, ее покой и спор
В таинственный, таинственным жезлом
Начертанный, узор…
И явен в часе жребий дней и лет,
И меря вновь их дрожь,
Я узнаю, что гроба в мире нет,
И чувствую, что призрак смерти — ложь…
Как лик луны средь бега облаков,
Пылая, хмурясь, зыбок миг во мне,
Но дремлет быль в бессмертии веков,
Как новый цвет в зерне…
Из вихря в вихрь, в просторе ледяном
Скользит мой дух живой,
И я на час, на явь, что будет сном,
Беспомощно качаю головой!
БЫСТРОТЕЧНОСТЬ
Час — как легкая стрела…
Миг в нем — будто взмах крыла…
Вспыхнул свет, и снова мгла!
Ярки искры, век их мал!
Взрылся лист, что вихрь сорвал,
Покружился и — упал…
Час забвенья и беда,
Бег их, след их, череда —
Как на мельнице вода…
Хлынул вал, ударил в грудь,
Ослепил, и снова в путь,
Не успеешь зачерпнуть!
Как бы ни был сон глубок,
Оскудеет в малый срок —
Размотается клубок…
Как средь зыби бытия,
К солнцу взрытая струя,
Распадется жизнь моя!
II
E quindi uncimmo a riveder le stelle.[4]
DanteBring me my chariot of fire![5]
William BlakeHear the loud alarum bells —
Brazen bells!
Edgar Poe[6]В MOPE
В безбрежность дня
Один плыву —
В кольце огня,
Сквозь синеву!
В лихих валах
Дороги нет…
Их зыбкий прах
Замел мой след…
Весь с мигом слит,
Мой легкий челн
Легко скользит
По воле волн…
Рассветный хмель
Над синей тьмой,
Моя свирель
Да жребий мой,—
Да гордый ум
Вне смертных уз,
Да прихоть дум —
Вот весь мой груз!
Простор валов,
Их зыбкий снег —
Мой верный кров
И мой ночлег…
Все — свет, покой
В моем кругу,
И дым людской
На берегу!
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
Текут, текут песчинки
В угоду бытию,
Крестины и поминки
Вплетая в нить свою…
Упорен бег их серый,
Один, что свет, что мгла…
Судьба для горькой меры
Струю их пролила…
И в смене дня и ночи,
Скользя, не может нить
Ни сделать боль короче,
Ни сладкий миг продлить…
И каждый, кто со страхом,
С тоской на жизнь глядит,
Дрожа над зыбким прахом,
За убылью следит,—
Следит за нитью тонкой,
Тоской и страхом жив,
Над малою воронкой
Дыханье затаив!
РАЗДУМЬЕ
Жизнь мельницы в движенье вихрь приводит,
А смертный жребий — боль…
Блажен, кто в ней, служа судьбе, находит
Свой скудный хлеб и соль!
Весь мед цветка в свой дом пчела уносит,
А цвет души — любовь…
Блажен, кому она свой трепет бросит
В пустынный дух и кровь…
Над бездной ночи властвует зарница,
А сердцем правят сны…
Блажен, блажен, чья полночь осенится
Сверканьем их волны…
Пучину вод приход весны вскрывает,
Глубь мира — горечь дум…
Блажен, кто снег познанья призывает
На праздный жар и шум!
В ГОРАХ
Спят вечные горы… И немы
Их выси… И строен их ряд…
Лишь ярко их снежные шлемы,
Забрала и копья горят…
И молкнет в лазурном их дыме
Весь трепет долинный и гул…
И полдень, раскрытый над ними,
В их раме зубчатой уснул…
Лишь плавно, цепляясь за кручи,
Где строит свой храм тишина,
Плывут, чередуются тучи,
Как звенья их белого сна…
И в область томленья и пени,
К nopory тревоги людской
Нисходят их строгие тени,
Их светлая тишь и покой…
И в мире бессменной недоли
Я снова молюсь бытию,
И клятву безропотной боли
Безмолвным вершинам даю…
DEO IGNOTO[7]
Памяти Н. Л. Тарасова
Жертву живую
Ведут к алтарю…
В сумрачном храме
Не я ли горю!
Грозно мелькает
Сквозь жертвенный дым
Древняя жрица
Со взглядом седым…
Тянется к жертве
Костлявой рукой —
Горестный камень
Ждет крови людской!
Мечется пламя
И блещет, дрожа,
Алым пыланьем
На стали ножа…
В храме пустынном
Безмолвен и строг,
Каменноликий,
Неведомый Бог…
Зарево Смерти
Над зыбким огнем
Красной улыбкой
Пылает на Нем…
Жребий свершился,
И глухо легла,
Жизнь замыкая,
Великая мгла…
Смерклось, и в храме
Таинственно пуст
Жертвенный кубок
У каменных уст!
КАРУСЕЛЬ