Моисей Тейф - Песнь о братьях

Посмотришь: одно загляденье,
Каждая — ангел земной,
Но начинается землетрясенье,
Когда они схватятся между собой.

     Одну зовут Баше,
     Другую — Маше,
     Третью — Стэре,
     Четвертую — Мэре,
     Пятую — Рохе,
     Шестую — Брохе.

Шестеро — ни меньше, ни больше.
И это, думаете, у папаши вся семья?
Так вы ошибаетесь: есть еще Мойше —
Их младший брат, а это — я.
Кричит старик: — Девки, не шумите!
Когда вашему гвалту настанет конец?!
Пора вам, чертовки, замуж выйти,
Пора вам, плутовки, под венец! —
Сестры хохочут, ходят парами
И, как подковами, каблуками стучат.
Вваливаются в дом влюбленные парни
И целый вечер за столами торчат.
И парней толкает под бок папаша:
— Ни костей, ни мяса, ни жил!
Тоже мне мужчины! Где мускулы ваши?
Тощие петухи… чтоб я так жил!
Ну, выпьем, что ли? Лэхаим! Лэхаим![2]
Желаю кучу наследников вам,
Плодясь, мы свой древний род умножаем —
Кехойл ал сфас гаям![3]
Когда смеются мои сестрицы,
Качается весь дом;
Пляшут — трещат половицы:
Не дом, а Содом!

     Одну зовут Баше,
     Другую — Маше,
     Третью — Стэре,
     Четвертую — Мэре,
     Пятую — Рохе,
     Шестую — Брохе…

Шестеро — ни меньше, ни больше.
И это, думаете, у папаши вся семья?
Так вы ошибаетесь: есть еще Мойше —
Их младший брат, а это — я.

Спросил я коваля Аврома,
Так спросил я:
— Не откажите, тесть любезный,
Растолкуйте —
Как в вашей глухомани,
В округе ржавых топей,
Где множество озер,
Давно заросших,
Сквозь ветви видят небо
Да слышат только крики
Диких уток, —
Как в этих дебрях
Люди объявились —
Бородачи,
Дубы в болотных сапожищах…

Ох, и смеялся же папаша Рохл-Лэйи,
Ой, хохотал же он:
Зятек, мол, озадачил!
И, поразмыслив,
Он ответил,
Так ответил:
— Произошло оно
В дни сотворенья мира.
Когда господь
Свои великие затеи
Со всякой всячиной благополучно кончил,
Увидел он вдали
С десяток бедняков, —
Ну, нищета!
Ну, голодранцы! —
Бледны,
Измучены,
Толкутся с жалким скарбом,
Никак найти себе пристанища не могут…
И сжалился господь,
И на воздушном шаре
Спустил в Полесье их,
Вот в самый этот угол:
«Здесь, бедняки, вам жить —
И с плеч долой забота!
Клянусь,
Достались вам счастливые болота!..»

Спросил я коваля Аврома,
Так спросил я:
— А отчего тут девушки
Смуглы,
Стройны и тугогруды?

Ох, и смеялся же папаша Рохл-Лэйи,
Ой, хохотал же он:
Зятек, мол, озадачил!
И, поразмыслив,
Он ответил,
Так ответил:
— Я думаю,
С того, что в глухомани нашей
Ступают ноги по земле любовно, —
Вот почему земля нам благодарна,
И обиды
Не знают поросли зеленые, взрастая, —
Трава тут сочная, высокая, густая…

Сталь в гневе ищет к желобу пути,
Мартены
Алый рот кривят в усмешке.
Я — сталевар.
Один из тридцати.
Здесь нужно торопиться,
Но без спешки.

За ломом лом снует,
Мартен дразня;
Расплавленную массу
Пламя лижет.
Сейчас,
Кипя,
Промчится близ меня
Поэзия —
Такой ее я вижу.

Поток,
Сияньем
Лампы ослепив,
Течет;
Кран мостовой пространство режет;
В углу
О чем-то тихо шепчет шкив,
Сквозь злой и грозный пробиваясь скрежет.

Что это?
Дальний гром грядущих гроз?
Иль сотни топоров врубились в скалы?
В себе —
От стоп и до корней волос —
Стихов неясных
Слышу я начала…

И вдруг:
«Ну что ж! Подыскивай слова,
Поэт! —
Над ухом голос раздается. —
Но закатай-ка прежде рукава,
А не валяй поэму как придется».

Запущен был с утра мартен шестой,
Как говорится — трудовые будни.
Внезапно
Поднял он скулеж и вой
И непрерывно «квакал» до полудня.

А в три часа раздался треск:
В печи,
На стенке справа,
Показались дыры,
И на пол стали падать кирпичи.
— Братишки! — крик раздался бригадира. —

Скорей!
Еще успеем заложить!..
— Э, нет! Не наше дело, лезьте сами,
А нам еще не надоело жить…
— Ударников зови…
— Не шутит пламя…

Тут мы втроем:
Я (то есть Гирш Барбой)
И два моих товарища по смене
Кричим:
— Не трусь! Мартен дает нам бой,
А мы — поставим латку на мартене.

Держи кирпич!
Скорей дай глину мне!.. —
Нам тридцати всего секунд хватило,
И вот уж нет той трещины в стене,
Притом в печи не стало меньше пыла.

Вон там она,
Последняя в ряду,
От всех ее теперь я отличаю.
Ну, на сегодня всё — гудок, иду.
Вот так, поэт! Давай-ка выпьем чаю…

Мне весело, — и расцветает
Весенний сад под вой пурги,
Простор, как друг, меня ласкает
И снегом жжет мои шаги.

Мне весело: шатер лазурный,
Гори! На улице тепло,
Огонь сметает пляской бурной
Былую ненависть и зло.

Печаль не рыщет по задворкам,
Вскипает радость на ветру —
И скольким новым алым зорькам
В сосновом вспыхивать бору!

Тоска, ты траурные ленты
В венок вплетаешь не для нас.
Моя страна — простор рассветный,
Широкий деревенский пляс.

По-вешнему впервые осветило
Сегодня солнце крыши, окна, стены;
Почувствовал я в каждой жилке силу,
Когда мы шли из цеха после смены.

Оно при всех, не опасаясь сплетен,
Ласкало мне колени и запястья;
Уже не говорят, ни что я бледен,
Ни что устал, — я не скрываю счастья.

В весенний синий воздух струйки пота
С груди уносит ветра дуновенье,
Не спрашивая, как зовут и кто ты.
О ветерок — мое отдохновенье!

Хвала весне,
Стоящей на пороге;
Сиянию,
Промывшему оконца;
Чернеющей растаявшей дороге,
От фабрики меня ведущей к солнцу!..

По шумным улицам, усталый,
Иду с работы каждый день:
В рукав влетает ветер шалый,
До двери провожает тень.

Вхожу, и комнате по вкусу
Мои усталые шаги;
На гвоздь — промасленную блузу
И кепку, в угол — сапоги,

Плескаюсь полчаса под краном
И пиво из бутылки пью,
И вечер голубым туманом
Вползает в комнату мою…

Когда последнее взмывает
Сирены заводской «ду-ду»
И город окна зажигает,
Я вновь на улицу иду.

О ветер, легкие продувший,
Усталость высоси из жил,
Чтоб завтра утром, отдохнувший,
Я на работу вновь спешил!

От Волги по степям ходил
Колонной огненной мороз.
Мои морщины холодил
Кристаллами последних слез,

Слезой ребенка и жены,
Которых небу целовать.
Мы были вооружены,
Мы отправлялись воевать.

— Равняйсь направо! Грудь вперед
Кричал солдатам старшина.
Кто выживет и кто умрет —
Мы все равны, одна страна.

Играй, трубач, и вейся, флаг,
Мы все вернемся, смерти нет!
И замыкает левый фланг
Еврей, лирический поэт.

Читай присягу, старшина,
Взойди на белое крыльцо.
У нас у всех — одна страна,
Одна война, одно лицо.

И если плен — так лучше тлен,
Так лучше песне пулю в рот.
Целуй покрепче флаг с колен,
Мы отправляемся на фронт.

И… шагом арш! И вейся, флаг.
Кто выживет и кто умрет?
Поэт из Минска — левый фланг.
— Равняйсь направо! Грудь вперед!

А там, где белый снег сиял
В долине белой, как бумага,
Там белым зайчиком стоял
Ребенок мой, моя присяга.