Фернандо Пессоа - Лирика
Фонтаны... Как скорбно увидеть с осенней тоской
Прибежище вечной, ни с чем не сравнимой печали...
Пейзаж обернулся запиской с прекрасной строкой...
Да, все жирандоли безумство разбило в юдоли,
Клочками конвертов испачкана гладь озерца...
Душа моя - свет, что не вспыхнет
ни в чьей жирандоли...
О ветер скорбей, иль тебе не бывает конца?
Зачем я хвораю?.. Доверясь олуненным пущам,
Спят нимфы нагие... Заря догорела дотла...
Молчанье твое - это мысль о крушенье грядущем,
И ложному Фебу твоя вознесется хвала...
Павлин оперенья глазастого в прошлом не прячет.
О грустные тени!.. Мерещатся в недрах аллей
Следы одеяний наставниц, быть может, и плачет
Услышавший эхо шагов меж пустых тополей...
Закаты в душе растопились подобием воска...
Босыми ногами - по травам ушедших годов...
Мечта о покое лишилась последнего лоска,
И память о ней - это гавань ушедших судов...
Все весла взлетели... По золоту зрелой пшеницы
Промчалась печаль отчужденья от моря... Гляди:
Пред троном моим отреченным - личин вереницы...
Как лампа, душа угасает и стынет в груди...
Молчанье твое - только взлет силуэтов неполных!..
Принцессы почуяли разом, что грудь стеснена...
Взглянуть на бойницы в стене цитадели - подсолнух
Виднеется, напоминая о странностях сна...
В неволе зачатые львы!.. Размышлять ли о Часе?..
Звонят с колоколен в Соседней Долине?.. Навряд...
Вот колледж пылает, а мальчики заперты в классе...
Что ж Север доселе не Юг? Отверзание врат?..
Но грежу... Пытаюсь проснуться... Все резче и резче...
Молчанье твое - не моя ль слепота?.. Я в бреду?..
На свете бывают и кобры, и рдяные вещи...
Я мыслю, и ужас на вкус опознаю, найду...
Отвергнуть тебя? Дожидаться ли верного знака?
Молчанье твое - это веер, ласкающий глаз...
Да, веер, да, веер закрытый, прелестный, однако
Откроешь его ненароком - сломается Час...
Скрещенные руки уже коченеют заране...
Как много цветов, как неждан их бегучий багрец...
Любовь моя - просто коллекция тайных молчаний,
И сны мои - лестница: вместо начала - конец...
Вот в дверь постучались... И воздух улыбкою сводит...
На саваны девственниц птицами скалится мрак
Досада - как статуя женщины, что не приходит,
И если бы астры запахли, то именно так...
Как можно скорее сломить осторожность понтонов,
Пейзажи одеть отчужденьем незнаемой мглы,
Спрямить горизонты, при этом пространства не тронув,
И плакать о жизни, подобной визжанью пилы...
Как мало влюбленных в пейзажи людского рассудка!..
Умрешь, как ни сетуй,- а жизнь-то войдет в колею...
Молчанье твое - не туман: да не станет мне жутко,
Низвергнутый ангел,- вступаю в улыбку твою...
Столь нежная ночь приготовила небо как ложе...
Окончился дождь и улыбкою воздух облек...
Столь мысли о мыслях твоих на улыбку похожи,
А знанье улыбки твоей - это вялый цветок...
Два лика в витраже, о, если б возникнуть посмели!..
Двуцветное знамя - однако победа одна!..
Безглавая статуя в пыльном углу близ купели,
"Победа!" - на стяге поверженном надпись видна...
Что мучит меня?.. Для чего ты в рассудок мой целишь
Отравою опия,- опыт подобный не нов...
Не знаю... Ведь я же безумец, что страшен себе лишь...
Меня полюбили в стране за пределами снов...
x x x
Мой облик, жесты, взгляд - не я:
Так нереален небосвод.
Та суть во мне, что не моя,
Моею жизнью не живет.
Притихший ветер сном прогрет,
День смысла начисто лишен.
Моей тоске исхода нет.
Я выжат и опустошен.
Когда б на память мне пришли
Другие небеса, края,
Прекрасней жизни и земли,
Известных мне! Но мысль сия,
Плод умствующего ума,
Что праздным умствованьям рад,
В моей дремоте спит сама,
Как водоросли в море спят.
И лишь в чужой мне яви дня,
Забывшей обо мне давно,
Есть все места, где нет меня,
Есть все, чего мне не дано.
Мне нет ни сути, ни пути,
Ни знания, ни бытия.
Мне только снится жизнь моя.
x x x
Мой колокол деревенский,
С душою наедине
Отплачется звон вечерний
И долго звучит во мне.
Твой голос, подобно жизни,
Печален, тягуч и глух,
И я уже в первом звуке
Повтор узнаю на слух.
Всплывая, как сон, над полем,
Где снова мой путь пролег,
Твой близкий, твой встречный голос
В душе моей так далек.
И с каждым твоим ударом,
Дошедшим издалека,
Все дальше мое былое,
Все ближе моя тоска.
КОСОЙ ДОЖДЬ
I
Вплывает в окрестность мираж небывалого порта,
И в купах соцветий сквозит белизна парусов,
За которыми стелются тенью
Вековые деревья пронизанной солнцем округи...
Та гавань, которая снится мне, вечно в тумане,
Как вечно на солнце окрестные рощи.
Но где-то во мне это солнце становится портом,
Прощально туманя залитые солнцем деревья...
И, дважды свободный, я трогаюсь в путь.
Портовая пристань - обочина тихой дороги
Встает, как стена,
И в отвесную горизонтальность
Уходят суда сквозь деревья,
С каждой ветки роняя швартовы...
Кто я сам в этом сне, я не знаю...
Внезапно на рейде становится море прозрачным,
И в нем, как огромный эстамп,
Видна вся округа, деревья, дорога на солнце,
И старинное судно - древнее, чем весь этот порт,
Затеняет окрестную явь,
Подплывает ко мне и мгновенье спустя,
Всколыхнув мою душу, плывет на другой ее берег...
II
В дожде загораются свечи,
И что ни свеча, то новые всплески в окне...
Сегодняшний дождь - это светом залитая церковь,
Где отсветы окон становятся отзвуком ливня...
Алтарь ее - горы, которые еле видны
Сквозь дождь, золотое шитье на алтарном покрове...
Идет литургия, и в окна латынью и ветром,
Стекло сотрясая, вторгается пасмурный хор...
Секвенция - шум лимузина, который рассек
Ряды прихожан, в день печали склонивших колени...
Вдруг ветер сотряс литургию
На высшей из нот - и все потонуло в дожде,
Лишь пасторский голос воды отозвался вдали
Гудению автомобиля...
И церковь задула огни
На исходе дождя...
III
В бумажном листе спит великий египетский Сфинкс...
Я пишу - и его очертанья сквозят под рукой,
А поодаль растут пирамиды.
Я пишу - и, нечаянно глянув на кончик пера,
Вижу профиль Хеопса...
Роняю перо.
Все темнеет. Я падаю в бездну веков...
В глубине пирамиды я горблюсь под этой же лампой,
И вся косность Египта хоронит меня и стихи...
Слышу в скрипе пера
Смех Великого Сфинкса,
И огромная, необозримая лапа
Сметает с бумаги слова
И в бумажной пустынности труп фараона
Не спускает с меня неподвижно расширенных глаз.
Наши взгляды встречаются,
И в глубине перспективы
На пути от меня к моим мыслям
Плещет Нил и на солнце играют
Весла, золото и вымпела.
Это древнее золото - я, саркофаг фараона...
IV
Тихий угол мой оглох от бубнов!
Это андалузский перекресток.
Жар весны и чувственного танца.
Все на свете разом замирает,
Цепенеет, ширится, пустеет...
Белая рука приоткрывает
В гуще строк заветное окошко,
Падает фиалковый букетик
И весенней ночью предстает
Моему невидящему взгляду.
V
Где-то солнечный вихрь карусельных лошадок.
Пляшут камни, деревья, холмы, замирая во мне...
Ночь в потешных огнях, полдень в лунных тенях.
И на свет балаганов ворчат хуторские ограды...
Стайка девушек, радуясь солнцу
И придерживая кувшины,
Встречается с буйной ватагой идущих на праздник.
С мельтешеньем людей, балаганных огней и потемок.
И обе процессии, та и другая,
Став одной, остаются двумя...
А праздник, и отсветы праздника,
и на праздник идущие люди,
И полночь, донесшая праздник до самого неба,
Плывут над вершинами залитых солнцем деревьев,
Плывут под обрывами выжженных солнцем утесов
Скользят по кувшинам, венчающим девичью стайку
И все это вешнее утро - луна над гуляньем,
И весь этот праздник в огнях - озаренная даль.
И вдруг будто кто-то тряхнул надо мной решето,
И пыль этой сдвоенной яви легла в мои руки,
В ладони мои, где сквозят очертания порта
И уходят во мглу корабли, не надеясь вернуться
То белый, то черный песок золотится в ладонях,
Невесомых, как поступь той девушки, что
возвращается с тандев.
Одна, беспечальней, чем эта весенняя даль...
VI
Дирижерская палочка взмыла,
И зал наполняет томительно-грустная музыка...
Она так похожа на детство
И день, когда в нашем саду
Я играл у беленой стены и кидал в нее мяч,
На котором с одной стороны был зеленый пес,
А с другой - голубая лошадка под желтым жокеем...
Музыка длится, и вдруг между мной и оркестром
