Омар Хайям - Другой Хайям

В то время как Рассвет, Глашатай Дня,
 по краю неба широко шагает
и призывает мир,
 в оцепененье сна застывший,
 вином прославить суть Вина,
а вслед ему сияющее солнце
 потоки злата расточает
 на крыши городских домов —
Владыка Дня опять кувшин свой наполняет —
 по-царски щедро, до краев!

В таверне, где сидим мы спозаранку,
 раздался вожака призывный крик:
– Эй вы, никчемные раззявы,
 вставайте на ноги, встречайте ясный лик!
Пускай наполнятся сегодняшнею мерой
 все чаши, пересохшие до дна,
пока назначенная мера жизни
 не будет выдана сполна.

Протяжным криком на заре
 глотка потребовал петух
влечет нас в винные ряды
 извечной жажды дух.
– Ужель молитвы пробил час?
 – Замкни уста, Саки[4]!
– Сухой обычай позабудь
 и пей до дна, Саки!

Немногие из нас, захваченные сном,
 проснулись, чтоб зарю
  приветствовать вином —
не пропустите мой бокал хрустальный,
 пусть он наполнится рубиновым огнем!
Мы вырвали волшебный этот миг
 из мертвых сизых рук ночного мрака,
его, вздыхая, будем вспоминать,
 как проблеск свыше поданного знака,
 но не дано им снова обладать.

Сегодня, когда все богатства мира
 становятся для нас доступней слов,
живое сердце жаждет пробужденья,
 влекомое в простор иных лугов,
где каждый сук, благой рукою Моисея
 отполирован добела, сияет,
а ветерка любое дуновенье
 дыхание Иисуса источает.

Божественное утро раннею весной —
 ни холода, ни зноя.
Ланиты милосердных роз
 искрятся свежестью,
 омытые росой.
Целитель соловей на языке фарси
 нам прописал рецепт,
 полезный и простой:
«От бледных щек лекарство есть одно —
 три раза в день —
  Вино! Вино! Вино!»

По совести скажу:
 я ежедневно каюсь и навсегда решаю
отречься от вина, что плещется в бокале
 иль в кубке золотом.
Но в это Время Розы – о Боже! – я не знаю,
 стыдиться ль мне,
что я раскаялся в раскаянье своем?

Проходит жизнь.
 Что Балх[5] нам? Что – Багдад?
Коль в чаше есть вино —
 неважно, терпкое иль сладкое оно.
Так продолжай же пить!
 И дóлжно тебе знать,
 что после нашей смерти
Луна, как прежде, будет продолжать
 свой путь в небесной круговерти.

Передохни под сенью роз!
 Пусть шквалом ветра сорвано цветенье,
и лепестки, кружась, упали в грязь:
 так были тысячи царей —
Джамшиды[6] и Хосровы[7] —
 порывом времени повержены на землю
и обратились в историческую вязь.

Один большой глоток собою затмевает
 всю славу царскую Кубада и Кавуса[8],
ценней всей Персии великой, даже Туса[9],
 и, более того, всего Китая!
Не опускай главы, мой друг,
 ты даже пред Рустамом[10],
благодарить не смей ты даже Хатим Тая[11].

Пусть будет нашей трапезой дневной
 ломоть простого хлеба,
нога баранья и кувшин вина
 под голубым шатром распахнутого неба.
И пусть для нас с тобой зеленые луга
 расстелются медовым дастарханом[12] —
благословенье это сердце веселит
 безмерно больше всех даров султана.

Кувшин вина, немного хлеба
 и свиток со стихами – не более того —
да будет нашим сущностным питаньем.
И если нам двоим в пустыне вольной
 дадут лишь это – больше ничего! —
прельстит ли нас царя существованье?

Любовь небесных гурий луноликих
 нам обещают после смерти дать в награду,
а я вам говорю, что нет цены
 сегодняшнему соку винограда.
На счастье в будущем не уповай,
 цени лишь содержимое кармана.
Да не прельстится слух твой жадный
 победной дробью пустого барабана.

– Щедра я щедростью и смеха я полна, —
 сказала роза, распустившись на заре, —
со смехом лепестки мои кружатся на ветру
 и как подарки разлетаются по свету!
Шнурки моей наполненной сумы
 вдруг развязались сами по себе,
и из нее без счета и числа
 посыпались червонные монеты!

Пока ты не попал в засаду рока,
 оставшись без уверток и задумок,
слуге кабацкому вели нести вина!
 Сейчас с тобой мы будем пировать!
Твой смрадный труп
 в земле сокровищем не станет, недоумок!
Тобой гордящийся потомок
 из-под земли его не будет доставать.

О мире этом думай так,
 как будто скроен он по прихоти твоей:
под каждый твой каприз
 и Запад, и Восток подогнаны до мелочей.
При этом знай, что ты – лишь снега горсть
 и землю покрываешь:
день или два на солнце поблестишь
 и без следа растаешь.

Все то, что называем мы Землей
 иль домом отчим,
конюшней служит пегим лошадям
 окраса Дня и Ночи.
Навечно воцарились запустенье и бедлам
 там, где вершили власть
  богатство и секира.
А где, скажите, властвуют теперь
 владельцы обездоленного мира?

Все то, что называем мы Землей
 иль домом отчим,
конюшней служит пегим лошадям
 окраса Дня и Ночи.
Теперь царят разруха и бедлам
 в сарае, что когда-то был дворцом
 для множества царей и их эмиров —
Бахрамы[14] и Джамшиды в нем
 вершили своевластно судьбы мира.

Гигантским деспотом построенный дворец
 стал домом жадности —
  слепой и ненасытной.
Потомство лис здесь упражняется в коварстве,
 подвластный лести лев
  средь них свой суд вершит.
Создавший все это тиран
 считал сей мир добычей безобидной,
теперь он в яме, что могилою зовут,
 низверженный лежит.

Встречая на пути своем кустарник роз
 или тюльпанов разноцветных сад,
не сомневайся, ты – в присутствии монарха,
 почившего здесь много лет назад.
А ароматные фиалки, что на лугу толпой стоят,
 из черной почвы вырастая,
о скорбных проводах Прекрасной Дамы
 заветную историю хранят.

Вплетенные в траву созвездия цветов,
 стелясь по берегу парчовым покрывалом,
от ангельского рода безупречного
 ведут свое незримое начало.
Здесь мягкой поступью ступай,
 ты ходишь по уликам красоты —
тут губы алые и розовые щечки
 во сне глубоком длят свои мечты.

Не предвкушай грядущих бед
 и будущих потерь,
из чаши пей до дна блаженное Теперь —
 пока не выйдешь за порог
всех бесконечных лихолетий,
 соединившись с теми, кто ушел
из времени семи тысячелетий[15].

Товарищи мои по кабаку
 чредою исчезают друг за другом;
невинных простодушных бедолаг
 хитрюга Смерть по праву увела.
Все эти парни бражничали честно,
 но пару раз, перед последним кругом,
они не выпили до дна за Друга —
 и Смерть их вывела из-за стола.

Восстань, к чему оплакивать
 сей преходящий мир людей?
Всем, что дано тебе в удел,
 ты с благодарностью и радостью владей.
Если бы род людской мог жить
 без мрака чрева и могилы молчаливой,
когда пришел бы твой черед
 для жизни полной и любви счастливой?