Илья Британ - Богу

Всё, чем душа моя горела и звучала,
О, если бы забыть навеки, без следа,
И сердце воскресить, и жить опять сначала,
Без страха умереть, исчезнуть навсегда…

О, я б не увлекал себя пустым обманом,
Любовь моя чиста, как горный снег была б,
И светлая мечта развеянным туманом
Из сердца не ушла, как ночью беглый раб…

И строя дивный храм, и ожидая Бога,
Я был бы, как дитя, как песня, как цветок,
И всё б я понимал, и не судил бы строго,
И только бы к себе я сделался жесток…

День — подвигу, а ночь — мечте о новом чуде
Смиренно посвятил бы рыцарь и поэт…
О, пусть мала земля, и слабы духом люди,
Но небеса не лгут, и солнца ярок свет…

Да, я бы победил! — Но день мой гаснет серо,
И скука на душе оттиснула печать:
Когда остынет кровь, тогда уходит вера,
А с ней уходит жизнь, — и новой не начать…

О, если бы забыть! Мук памяти не надо
Тому, кто так страдал, и чей окончен путь…
Забвение, покой — последняя отрада. —
Но если бы ожить… на миг… когда-нибудь!..

Край родимый так сер и убог!
Истомившись, быть ярким не смея,
Я под гнётом мечты изнемог
По тебе, моя светлая фея…

Может быть, лишь в безумном бреду
Видел образ далекой богини
И тебя никогда не найду
В этой душной и тесной долине…

Что ж! я смело из злых тупиков
Улечу в недоступные горы,
Где не слышно лукавых шагов,
И молчат вековые укоры…

Если надо, я путь проложу
До небес, дальше солнечных граней
И могилы от сна разбужу
Ураганом великих желаний…

Всё! — в награду же — только тебя,
Моя сказка… далёкая фея…
Я живу, чудный призрак любя,
Ни других, ни себя не жалея…

Я под гнётом мечты изнемог.
О, томительных дней вереница…
Ни тюрьма, ни палач, ни сам Бог
Не заставят меня покориться!..

Наглухо запер тюрьму,
Веруя скупо и мало:
Робость моя ни к чему, —
То ли когда-то бывало!

Что там стоит у дверей?
Может быть, новое горе?
Всё ж говорю: поскорей,
С радостью жуткой во взоре…

Кто там стучится опять?
Может быть, вестница злая?
Рано ещё умирать,
Всё-таки дверь открываю…

Серая… серая явь…
В звёздные сказки не веря.
Душу от тела избавь:
Настежь, проклятые двери!

Видишь, река вся жемчужно-кристальная
Медленно тянется к югу сапфирному:
Там, где колышется роща миндальная,
Любо ей ластиться к берегу мирному.

Так и душа моя тихо-печальная
Пламенно тянется к небу далёкому:
Там, где живёт Красота безначальная,
Счастье найдётся и мне одинокому…

Высоко над землей. Горделив мой полёт,
Грозно реют могучие крылья,
Точно буря-гроза мой корабль-самолёт,
Сказка дивная сделалась былью.

Новый мир красоты, новых подвигов ряд
Победителя светлого манит,
Хоры звёзд приковали мой пламенный взгляд,
Хмель высот и колдует, и ранит…

Но и здесь, в океане великих чудес,
Ты со мной, моё прежнее горе:
Улетев от земли, не нашёл я небес
И один в безграничном просторе…

О, взгляни, как в сирени уснула беседка
Под напев золотой ветерка,
Как дрожит опьяненная месяцем ветка, —
Торопись: эта ночь коротка…

О, взгляни, дорогая, как вольно, безбрежно
Разметался тоскующий мрак.
Всё уснуло так тихо, спокойно… так нежно:
И дорога, и лес, и овраг.

О, взгляни очарованным медленным взглядом
За начертанный людям предел…
Мы — как издали звёзды: лишь кажемся рядом:
Одиночество — вот наш удел…

О, взгляни… Это — днём всё для нас не понятно,
Путь на небо далёк и суров;
Ночью слышится людям так родственно-внятно
Бесконечная тайна миров…

Меня ужалили сомненья:
Они ужалили меня,
И вот — колеблемая тень я,
Я — тень из мрака и огня.

От сна я песнями разбужен,
Во мне — отчаянье глубин:
Я — нить холодная жемчужин,
Я — окровавленный рубин.

Я — гулких эхо вереница,
Я — тень из мрака и огня.
Всё, знаю, сон, «о мне он снится,
Блистая, плача и звеня!..

Люблю, люблю тебя, — не спорю:
Рассудком, сердцем — всё равно…
Не знаю, к счастью или к горю, —
Об этом ведать не дано.

Я не живу, я в жизнь играю
И век свой даром загублю.
В тебе себя я презираю,
В себе тебя до мук люблю!

Как хорошо, что далека ты,
Что близких нет к тебе дорог:
Ведь, только нищие богаты,
И тем, кто грезит, близок Бог…

Иду к тебе в тумане сизом,
С мечтою вечно молодой,
С моим навязчивым капризом,
С моей обманчивой звездой…

Моя любовь — любовь угрюмая,
Тоской отравленный цветок:
Хочу любить тебя, не думая,
Но голос разума жесток.

В кого, во что теперь я верую?
О ком пою? Кого бужу?
Кляну я землю нашу серую,
А уходить — не ухожу…

Хочу уйти, моя любимая,
Хочу и знаю новый путь:
Я — жажда грёз неутолимая,
И жаждет Бога эта грудь…

Но ты? Идти моей дорогою
Ты хочешь? Можешь? — дай ответ…
И ждёт его с больной тревогою
Плененный вымыслом поэт.

Моя любовь? Ведь, ею спаяна
Глухая цепь тоски по той,
Чей взор горит печатью Каина
И блещет жуткой красотой…

Вчера был день так светел,
И жизнь была легка:
Тебя случайно встретил,
Смотрел издалека.

Сегодня ненавидел
Себя и жизнь, и всех:
Нигде тебя не видел,
И горек был мой смех.

А завтра чем отмечу
Страницу дневника?
Господь, пошли мне встречу
Опять… издалека!..

Ты проходила с кем-то мимо
Сурово, грустно, не спеша.
Какими грёзами томима
Твоя лазурная душа?

Слетела дума; ты очнулась,
Ресницы дрогнули слегка,
И чуть заметно покачнулась
Твоя бесстрастная рука.

Вокруг народ. Кругом шумело.
Но мне казалось это — храм:
Моя душа молитву пела,
Желал упасть к твоим ногам.

Уста твои опять молчали.
Я поклонился. Ты прошла.
Во мне — безумие печали,
И Смерть глядит из-за угла…

Смотрят так немые фрески
Вдаль из пламени веков.
Строгий лик; в ушах подвески
Из угасших жемчугов;

Губы — две змеи кровавых;
Смерть кивает из глазниц;
Что-то жуткое в суставах,
Как у злых и хищных птиц;

У индийского корсажа
С ядом вычурный стилет.
Вся — молчанье. О, когда же
Ты шепнёшь мне: «Да» иль: «Нет»!

«Нет», — и Смерть взойдёт на ложе,
Как последний грустный друг;
«Да», — умру я, знаю, тоже,
Но с тобой — от сладких мук…