Роберт Фрост - Другая дорога
Ну а я обитаю в норке На крутом щебнистом пригорке, И поскольку мне хвост мой дорог, Я копаю еще отнорок.
Я на камне сижу открыто, Отступленье -- моя защита. Обеспечив тылы надежно, Вид беспечный принять несложно.
Есть у всех у нас, жить охочих, Свой особый тихий свисточек: При малейшем тревожном знаке -Юрк! -- и ты в безопасном мраке.
И покуда злодеи близко, Лучше пересидеть без риска, Все обдумать дважды и трижды, Попоститься -- но время выждать.
А когда удалятся волки И затихнет эхо двустволки (Как проходят война и чума И всеобщий вывих ума).
Можешь быть, мой дружок, уверен, Что я здесь и что я намерен Оставаться здесь же и впредь И на мир свысока смотреть,
Потому что, как я ни мал По сравненью с масштабом Скал, Но зато я чуткий и зоркий И умею прятаться в норке.
БЕЛОХВОСТЫЙ ШЕРШЕНЬ
В сарае дровяном под потолком Гнездо подвесил белохвостый шершень. Ружейным дулом смотрит круглый вход, Откуда он выносится как пуля -Как пуля, что лавирует в полете И потому без промаха разит. О, это -- удивительный боец: Как ни маши отчаянно руками, Он безошибочно находит брешь, Чтоб в самую ноздрю меня ужалить! Наверное, таков его инстинкт. Но где ж природная непогрешимость, Раз может он так ложно толковать Мои намеренья, -- не признавая Во мне то исключение из правил, Каким я сам себя привык считать? Уж я-то не позарюсь, как мальчишка, На дом его -- фонарик подвесной Из желтой гофрированной бумаги. Нет, он меня как жалил, так и жалит Без жалости: мол, кубарем катись! -И слушать не желает объяснений.
Таков он, как хозяин, -- у себя. В гостях он не в пример миролюбивей. На мух охотясь у балконной двери, Он к вам не проявляет ни вражды, Ни подозрительности. Пусть присядет Вам на руку, не бойтесь потерпеть Щекотку этих тонких, цепких лапок. Его интересуют только мухи, Корм для его личинок-переростков. Тут он в своей стихии; но и тут... Я видел, как бросался он в атаку На шляпку вбитого в косяк гвоздя; Еще наскок! -- и снова неудача. "Да это просто гвоздь. Железный гвоздь". Обескураженный таким конфузом, Он долбанул черничинку -- точь-в-точь Как футболист пинает мяч с досады. "И цвет не тот, и запах, и размер, -Сказал я, -- три существенных ошибки". Но вот он, наконец, заметил муху. Метнулся -- и промазал. А нахалка Еще в насмешку сделала петлю И скрылась. Если бы не эта муха, Я мог предположить, что он был занят Сравненьем поэтическим -- гвоздя И мухи или мухи и чернички: Какое сходство -- просто чудеса! Но этот промах с настоящей мухой... Сказать по правде, он меня смутил И возбудил серьезные сомненья.
А что, если слегка перетряхнуть Ученье об инстинктах -- устоит ли? И много ли незыблемых теорий? Ошибки свойственны лишь человеку, Мы говорим. И, вознося инстинкт, Теряем больше, чем приобретаем. Причуды наши, преданность, восторг -Все это перешло под стол собакам; Так отомстила нам любовь к сравненьям По нисходящей линии. Пока Сравненья наши шли по восходящей, Мы были человеки -- лишь ступенью Пониже ангелов или богов. Когда же мы в сравнениях своих Спустились до того, что разглядели Свой образ чуть ли не в болотной жиже, Настало время разочарований. Нас поглотила по частям животность, Как тех, что откупались от дракона Людскими жертвами. Из привилегий Осталось нам лишь свойство ошибаться. Но впрямь ли это только наше свойство?
ФИГУРА НА ПОРОГЕ
Осиля затяжной подъем дороги, Наш поезд шел средь стертых гор пологих. Вокруг дубки тщедушные росли, И камня было больше, чем земли. Пейзаж тянулся, мрачноват и скуден, Но в то же время не совсем безлюден. Мужчина, долговязый и худой, Лачуги дверь загородив собой, Стоял, на поезд проходящий глядя. Как лежа умещался этот дядя В своем жилище, я не понимал. Но он здесь жил и вроде не страдал От одиночества. Бродила хрюшка Поблизости и курица-пеструшка. Не так уж мало! Грядок шесть иль пять, Колодец, бак, чтоб дождик уловлять, И для печи -- дубовые поленья. Он знал и кой-какие развлеченья: На поезд поглазеть, где за окном Мы спорим, мельтешим, едим и пьем, -И даже, если вдруг найдет такое, Небрежно вслед нам помахать рукою.
ВЕСТНИК
Гонец с недоброю вестью, Добравшись до полпути, Смекнул: опасное дело Недобрую весть везти.
И вел, подскакав к развилке. Откуда одна из дорог Вела к престолу владыки. Другая за горный отрог,
Он выбрал дорогу в горы, Пересек цветущий Кашмир, Проехал рощи магнолий И прибыл в страну Памир.
И там, в глубокой долине, Он девушку повстречал. Она привела его в дом свой, В приют у подножья скал.
И рассказала легенду: Как некогда караван Китайскую вез принцессу По этим горам в Иран.
На свадьбу с персидским принцем Свита ее везла, Но оказалось в дороге, Что девушка -- тяжела.
Такая вышла заминка, Что ни вперед, ни назад, И хоть ребенок, конечно, Божественно был зачат,
Они порешили остаться -Да так и живут с тех пор -В Долине мохнатых яков, В краю Поднебесных гор.
А сын, рожденный принцессой, Царя получил права: Никто не смел прекословить Наследнику божества.
Вот так поселились люди На диких склонах крутых. И наш злополучный вестник Решил остаться у них.
Не зря он избрал это племя, Чтобы к нему примкнуть: И у него был повод Не продолжать свой путь.
А что до недоброй вести, Погибельной для царя, -Пускай на пир Валтасару Ее принесет заря!
БУК
Средь леса, в настоящей глухомани, Где, под прямым углом свернув к поляне, Пунктир воображаемый прошел, Над грудою камней игла стальная Водружена, и бук, растущий с краю, Глубокой раной, врезанною в ствол, Отмечен тут, как Дерево-свидетель Напоминать, докуда я владетель, Где мне граница определена. Так истина встает ориентиром Над бездной хаоса, над целым миром Сомнений, не исчерпанных до дна.
ШЕЛКОВЫЙ ШАТЕР
Она как в поле шелковый шатер, Под ярким летним солнцем поутру, Неудержимо рвущийся в простор И вольно парусящий на ветру. Но шест кедровый, острием своим Сквозь купол устремленный к небесам, Как ось души, стоит неколебим Без помощи шнуров и кольев сам. Неощутимым напряженьем уз Любви и долга к почве прикреплен, Своей наилегчайшей из обуз Почти совсем не замечает он: И лишь, когда натянется струна, Осознает, что эта связь прочна.
СЧАСТЬЕ ВЫИГРЫВАЕТ В СИЛЕ ТО, ЧТО ПРОИГРЫВАЕТ ВО ВРЕМЕНИ
О мир ветров и гроз! Так много он пронес Над нами туч слоистых, Туманов водянистых И обложных дождей, Так мало было дней, Не омрачивших тьмою, Как траурной каймою, Безоблачную гладь, -Что можно лишь гадать, Чем так душа согрета, Каким избытком света -Не тем ли ярким днем, Что вывел нас вдвоем В распахнутые двери? Воистину я верю, Что в нем все дело, в нем! Лучился окоем, Цветы глаза слепили. И мы с тобою были Одни, совсем одни -На солнце и в тени.
ВОЙДИ!
Только я до опушки дошел, Слышу -- песня дрозда! А в полях уже сумрак стоял, А в лесу -- темнота.
Так темно было птице в лесу, Что она б не могла Даже ветку свою разглядеть, Даже перья крыла.
Но последние отблески дня, Что потух за холмом, Еще грели певца изнутри Ускользавшим теплом.
Далеко между мрачных колонн Тихий посвист звучал, Словно ждал и манил за собой В темноту и печаль.
Но никак не хотелось -- от звезд -В этот черный провал, Если б даже позвали: "Войди!" Но никто не позвал.
ПУСТЬ ВРЕМЯ ВСЕ ВОЗЬМЕТ
Нет, Время это подвигом не мнит -Разрушить горный пик до основанья. В песок прибрежный превратить гранит: Без огорченья и без ликованья На дело рук своих оно глядит.
И вот -- на месте вздыбленного кряжа Мелькнет насмешливым изгибом рта Зализанный волнами контур пляжа... Да, сдержанность -- понятная черта Пред этой вечной сменою пейзажа.
Пусть Время все возьмет! Мой скарб земной Да будет он изъят и уничтожен. Зато я сберегу любой ценой То, что провез я мимо всех таможен: Оно мое, оно всегда со мной.
CARPE DIEM3
Старик, вглядевшись в сумрак, Заметил двух влюбленных, Бредущих то ли к дому, То ли в лесок соседний, То ли на звон церковный. Он колебался: можно ль Окликнуть незнакомцев, Чтоб пожелать им счастья. (Промедлил, не решился.) "Живите, наслаждайтесь, Ловите миг счастливый!" -Припев извечный старых. То Старость, призывая Срывать младые розы, Старается стихами Предостеречь влюбленных, Которые от счастья, Того гляди, забудут, Что счастьем обладают. Но как ловить мгновенье? Оно скорей в грядущем, Чем в настоящем миге. А и того вернее -В минувшем. Мир текущий Тревожен, взвихрен, спутан И чересчур к нам близок, Чтобы его увидеть.
ВЕТЕР И ДОЖДЬ
I
Я вспомнил через много лет Летящий лист, холодный свет, Осенних вихрей свист и вой... На ветер опершись спиной, Я пел, вернее, подвывал В самозабвении слепом, А ветер сзади подпирал И мчал меня, как листьев ком. Я пел о смерти -- но не знал, Как много умираний ждет Живущего. Когда б на миг Певец неопытный постиг, Какая вещая тоска В нем жалуется и поет! Нет, недостойно языка О темном умолчать, одной Любуясь светлой стороной. Ведь то, о чем поет дитя, И обмирая, и грустя, -Все, все исполнится судьбой.
II
Цветы пустынь живут, Довольствуясь водой, Которую с вершины снеговой К ним по канавкам вырытым ведут. И все же тут какой-то есть изъян; Чтобы ростку от влаги распрямиться, Сперва под ливнем должен он склониться. Я поднял бы на воздух океан Одной огромной облачною тушей, Закрывшей небеса из края в край, И, прокатив торжественно над сушей, Всю, не скупясь, опорожнил Над распустившимся цветком: пускай Уносит лепестки потоп кипучий (Лишь бы бутонам он не повредил!) И сам бы встал под брызжущею тучей.
