Зигфрид Сассун - Стихи о Первой мировой войне
Август Штрамм
АтакаОтовсюду крики визги рев
Хрясь
Жизнь
Бич
Гонит
Пред
Со
Бой пыхтя смерть
Небо в клочьях Крики
Бьет слепых на бойне ужас дикий.
Ноги онемели
Дыхание — свинец
В кончиках пальцев жарятся гвозди
Спина улиткой
В ушах гудит чай
Огонь
Грох!
И
Высоко в небе
Твое кипящее сердце
Морщась
Причмокивая
Блаженствуя
Отхлебывает
Сон-кипяток
Геза Дёни
Пусть хотя бы на день
Стихотворение
Перевод с венгерского, вступление и послесловие Юрия Гусева
Жизнь Гезы Дёни коротка, внешне проста и, по-моему, очень Символична. Прожил ровно (день в день) тридцать три года (1884–1917). Готовился стать священником, но стал журналистом. С юных лет писал стихи, но катастрофический поворот истории (начало Мировой войны) скомкал и прервал его жизненный и творческий путь. На фронт Дёни отправился с воодушевлением, которое побуждало его сочинять патриотические стихи в таком роде:
Не плачьте, матери! Невесты, улыбнитесь
И поцелуем освятите острый меч:
Ведь с ним пойдет на бой ваш храбрый витязь,
Чтоб ваше счастье от врага сберечь.
В составе австро-венгерских войск участвовал в обороне крепости Перемышль — и, когда крепость пала, оказался в плену. Два года, проведенные в Сибири, закончились печально: Геза Дёни, с помраченным рассудком, умер в Красноярском лагере. Война и плен перевернули все его ви́дение мира. Уже осенью 1914-го он осознает бесчеловечную суть войны, лживость и эгоизм тыловых патриотов, восхвалявших страшную бойню как воплощение благородства и мужества.
Маяковский примерно в то же время писал:
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!
Вот и Геза Дёни стремится отразить ужас фронтовых будней и ненависть к апологетам войны, с комфортом устроившимся в тылу. Об этом — самое известное его стихотворение «Пусть хотя бы на день» (ноябрь 1914).
О, как их заставить, патриотов этих,
Родину любить не в теплом кабинете,
А у нас, в окопах?
Как бы их хоть на день, на часок иль на два
Погрузить во чрево фронтового ада?
Пусть услышат, как жужжат над головами
Пули, словно пчелы, злобными роями!
Посреди разрывов, копоти и вони
Пусть они узнают, что такое войны, —
Здесь, у нас, в окопах!
Пусть земля сырая, смешанная с кровью,
Вместо одеяла ночью их укроет!
Пусть они увидят, как седая Висла,
Взбухшая от крови, из пределов вышла!
Господи, к Тебе взываю я из бездны:
Зашвырни всю свору патриотов резвых
К нам, сюда, в окопы,
Где снаряды воют и ложатся рядом,
Сыплются осколки раскаленным градом,
И солдат, что был отцом, кормильцем, мужем,
Пулеметом скошен, как сорняк ненужный.
Господи, сорви их с шелковой постели,
Брось на фронт — отведать яростной шрапнели,
К нам, сюда, в окопы!
Пусть они увидят, как земля дымится,
Как в огне мелькают раненые птицы,
Как, теряя разум в грохоте и громе,
Бредит наш солдатик о родимом доме.
Господи, пошли их, выбритых и гладких,
Провести хоть ночь в изодранной палатке
Иль на дне окопа!
Пусть, когда ракета в небе загорится,
Ужас исказит холеные их лица…
Кто и где за кровь венгерскую заплатит?
И невольно губы их прошепчут: «Хватит!..»
Пусть хотя бы на день, на ночь, на полночи!
Пусть заглянут смерти в огненные очи —
Здесь, у нас, в окопах!
В слякоти кровавой посидевши с нами,
Пусть трясутся в страхе, клацая зубами!
И потом, заплакав, крикнут через силу:
«Боже Всемогущий, сжалься и помилуй!
Мы на все согласны, все отдать готовы,
Только бы живьем домой вернуться снова
Из окопов этих…»
Спесь забыв былую, слезно молят Бога:
Отдадим, что хочешь, только нас не трогай!
Отдадим отчизну, отдадим Европу…
Господи, хоть на день к нам бы их, в окопы!
Фигура Гезы Дёни — поэта, с воодушевлением встретившего войну, а потом ставшего одной из миллионов ее жертв, настолько характерна для тех (а может быть, и не только для тех) времен, что уместно будет сказать о нем еще хотя бы несколько слов. В 1985 году журнал «Литературное обозрение» (№ 7) напечатал статью Л. Н. Васильевой «В историческом водовороте», посвященную трагической судьбе венгерского поэта и изменчивой судьбе его стихов на его родине. Особенно останавливают внимание в этой статье подробности лагерной жизни поэта и его смерти. Стихи, которые Дёни сочинял в лагере (он их называл «Письма с Голгофы»), военнопленные знали наизусть, переписывали в тетради, каждый слышал в них свое горе, свою тоску, свою надежду. Хоронить его пришел едва ли не весь лагерь, вместе с пленными шли конвойные — без оружия. На тело Дёни надели металлический пояс с выбитым на нем именем, чтобы его можно было опознать — когда поэта решат перезахоронить на родине (видимо, многие были в этом уверены). Позже те из пленных, кому удалось вернуться домой, привозили с собой его стихи; кто-то привез карандаш Дёни, другие — горсть земли и засушенные цветы с его могилы. Все эти «личные вещи» хранятся в будапештском Литературном музее им. Шандора Петефи.
Джузеппе Унгаретти
Стихи из книги «Погребенный порт»
Перевод с итальянского и вступление Петра Епифанова
23 мая 1915-го, когда Италия, после жарких внутриполитических баталий, вступила в мировую войну, для Джузеппе Унгаретти пробил час решающего в его жизни поступка. Броситься во фронтовую мясорубку, вслед за миллионами, спешили художники и интеллектуалы со всех концов Европы. Однако выбор Унгаретти был продиктован особыми обстоятельствами и переживаниями.
Унгаретти, родившийся в Египте в семье итальянских эмигрантов[2], провел детство и юность в космополитической Александрии, на границе пустыни и моря. Здесь же сделаны и первые творческие шаги: настоящим проводником на пути поэзии для него становится Константинос Кавафис. В возрасте двадцати пяти лет перебравшись в Италию, Унгаретти чувствует себя чужаком, пришельцем и, более того, не находит простора для своего творческого роста. Он уезжает в Париж, культурную столицу Европы. Здесь, в художнической среде, в общении с Пикассо, Аполлинером, Браком, Модильяни, прошло два бесценных, насыщенных впечатлениями года. Унгаретти утвердился в своем призвании поэта. Не удалось обрести лишь самое для него важное: Бога и Родину (с большой буквы, как идеал). Католический Бог горячо верующей матери, детских молитв был утрачен, казалось, безвозвратно; для того чтобы вернуть родину, простой натурализации было мало. Обе темы — поиск Бога и родины — определят характер первой поэтической книги Унгаретти «Погребенный порт»[3], вышедшей осенью 1916 года, тиражом 80 экземпляров, в прифронтовой полосе. Стихи сборника записывались день за днем, иногда прямо на огневой позиции: «Ночь напролет / в окопе прижатый / к убитому другу / чей рот / скалился / на полнолунье / и окоченелые руки / в мое проникали молчанье / я писал / письма, наполненные любовью…» «Письма, наполненные любовью», среди грязи и крови, подчас короткие, как телеграммы, где особое звучание и смысловой вес обретали даже самые небольшие элементы текста — вплоть до предлогов и союзов. А между этими короткими, как выстрелы, сгустками речевой энергии — паузы пустоты…
Оглядываясь со стороны на обстановку этой «экзистенциальной лаборатории», нелегко говорить о творческой и жизненной стратегии поэта; но она, однако, была. Автор стихов, поставив на кон жизнь, шел на фронт не затем, чтобы умереть. Читая «Погребенный порт», книгу-поиск, и даже не зная биографию автора, видишь, что поиск лишь начат, что впереди еще долгий путь: настолько велика в этих стихах жажда жизни. Впрочем, военный «анабасис» Унгаретти был поиском не только цельности души, но и социальной реализации. Человек с обрубленными корнями, почти чужак, он ставит перед собой задачу получить признание на исторической родине, за которую теперь воюет. И стать поэтом не только национальным — для Италии, раздробленной на местные культурные мирки, задача почти нереальная, — но и поэтом европейским. Недаром стихи этого периода он записывает в двух вариантах — на итальянском и французском. «Я знаю, чего стою: надо вернуться к Вийону, чтобы найти такую же сгущенность смыслов, такую же точность слов и ритма — в эти времена охов и ахов, во времена поэзии, мнящей себя теологической, когда она всего лишь болтовня картежной гадалки, в эти времена прилагательных!» (письмо к Дж. Папини, февраль 1919-го). Слава придет к Унгаретти позже, уже в начале тридцатых, когда сыграет свою роль и внешний фактор — симпатии к нему со стороны Муссолини. Но стержневой книгой для творчества поэта навсегда останется сборник военных стихов.
