Владимир Маяковский - Том 5. Стихотворения 1923

Крестьяне,
    бросьте всякие обряды!
Обрядам
    только попы рады.

Посудите вот:
родился человек
               или помер —
попу доход,
а крестьянину ничего —
              неприятности кроме.
Жил да был мужик Василий,
богатый,
    но мозгами не в силе.
Родилась у него дочка —
маленькая,
    как точка.
Не дочь,
    а хворо́ба,
смотри в оба.
Надо бы
    ее
       немедленно к врачу,
да Василий говорит:
         «Доктора́ —
              чушь!
Впрягу Пегова
            и к попу лечу.
Поздоровеет моментально —
              только окрещу».
Пудами стол
    уставили в снедь,
к самогону
    огурцов присовокупили во́з еще.
Пришел дьякон,
               кудластый, как медведь,
да поп, толстый,
                как паровозище.
А гостей собралось ради крестин!!!
Откуда их
    столько
         удалось наскрести?!
Гости
         с попами
            попили,
         попели
и, наконец,
       собралися вокруг купели.
Дьякон напился,
                аж не дополз до колодца,
воду набрал —
         из первого болотца.
Вода холодная да грязная —
так и плавают микробы разные.
Крестный упился
         и не то что троекратно —
раз десять окунал
         туда и обратно.
От холода
    у бедной дочки
ручки и ножки —
         как осиновые листочки.
Чуть было
    дочке
         не пришел капут:
опустили ее
        в воду
         вместе с головою,
да дочка
    сама
            вмешалась тут,
чуть не надорвалась в плаче
              и в вое.
Тут ее
          вынула крестная мать
да мимоходом
            головкой о двери — хвать!

Известно одному богу,
как ее не прикончили
         или не оторвали ногу.
Беда
    не любит одна шляться —
так вот
    еще,
    &nbsp      на беду ей
(как раз
    такая святая подвернулась в святцах),
назвали —
    «Перепетуей».
После крестин
             ударились в обжорку
                     да в пьянку,
скулы
         друг другу
              выворачивали наизнанку.
Василий
    от сивухи не в своем уме:
начисто
    ухо
         отгрыз куме.
После крестин
         дочка
прохворала
       полтора годочка.
Доктора отходили еле.
От крестной
         ножки все-таки
              окривели.
Подросла
    и нравится жениховским глазам уж.
Да никак Перепетуи
         не выдать замуж.
Женихи говорят:
                «При таком имени —
в жены никак не подходите вы́ мне».
Зачахла девица
              из-за глупых крестин,
так
     можно
    дочку
         в гроб свести…
А по-моему,
         не торопись при рождении младенца —
младенец никуда не денется.
Пойдешь за покупками,
             кстати
зайди и запиши дитё в комиссариате.

А подрос,
    и если Сосипатр не мил
или имя Перепетуя тебе не мило —
зашел в комиссариат
              и переменил,
зашла в комиссариат
         и переменила.

Известно,
    у глупого человека
              в мозгах вывих:
чуть что —
       зовет долгогривых.
Думает,
    если попу
         как следует дать,
сейчас же
    на крестьянина
              спускается благодать.
Эй, мужики!
         Эй, бабы!
В удивлении разиньте рот!
Убедится
    даже тот,
         кто мозгами слабый,
что дело —
       наоборот.
Жила-была
        Анюта-красавица.
Красавице
    красавец Петя нравится.
Но папаша Анютки
говорит:
    «Дудки!»
Да и мать Анютина
         глядит крокодилицей.
Словом,
    кадилу в церквах не кадилиться,
свадьбе не бывать.
         Хоть Анюта и хороша,
и Петя неплох,
             да за душой —
              ни гроша.
Ждут родители,
              на примете у них —
Сапрон жених.
Хоть Сапрону
            шестьдесят с хвостом,
да в кубышке
          миллиардов сто.
Словом,
    не слушая Анютиного воя,
окрутили Анюту у аналоя,

и пошел у них
            «законный брак» —
избу
        разрывает от визга и драк.
Хоть и крест целовали, на попа глядя,
хоть кружились
              по церкви
                в православном обряде,
да Сапрону,
         злея со дня на день,
рвет
       жена
    волосенок пряди.
Да и Анюту
        Сапрон
         измочалил в лоскут —
вырывает косу
             ежеминутно по волоску.

То муж — хлоп,
         то жена — хлоп.
Через месяц —
              каждый,
             как свечка, тонкий.
А через год
       легли супруги в гроб:
жена без косы,
             муж без бороденки.
А Петр
            впал в скуку,
пыткой кипятился в собственном соку
и, наконец,
       наложил на себя руку:
повесился
    на первом суку.
В конце ж моей стихотворной повести
и родители
       утопились
         от угрызения совести.

Лафа́ от этого
           одному попику.
Слоновье пузо,
              от даяний окреп,
знай выколачивает
         из бутылей
              пробки,
самогоном требует за выполнение треб.
А рядом
    жили Иван да Марья —
грамотеи ярые.
Полюбились
          и, не слушая родственной рати,
пошли
           и записались
         в комиссариате.
Хоть венчанье
         обошлось без ангельских рож —
а брак
          такой,
        что водой не разольешь.
Куда церковный!
Любовью,
    что цепью друг с другом скованы.

А родители
        только издали любуются ими.
Наконец, пришли:
         «Простите,
              дураки мы!
И на носу зарубим
         и в памяти:
за счастьем
       незачем к попам идти».