Александр Житинский - Снежная почта

Приятель Сирано! Мечтатель с длинным носом!
Пока я пью вино, пока мне все равно,
Смеяться можешь, но… Не приставай с допросом!
Такое вот кино, приятель Сирано.

Покаемся в грехах – и голову на плаху.
Признаемся в строках, рожденных впопыхах,—
Она воскликнет: «Ах!..» Да ну ее к Аллаху!
Понятье о стихах у ней, как о духах.

Приятель Сирано! Ценителем молчанья
Я стал уже давно. В душе все сожжено.
Воистину смешно мне слушать восклицанья.
Спасение одно – вино и домино.

Любимая, молчи! Немая – ты прекрасна!
Пусть в мартовской ночи безумствуют грачи.
Искать к тебе ключи отнюдь не безопасно,
Но глаз твоих лучи темны и горячи.

1972

Я с радостью стал бы героем,
Сжимая в руке копьецо.
Светилось бы там, перед строем,
Мое волевое лицо.
Раскат офицерской команды
Ловлю я во сне наугад,
Пока воспаленные гланды,
Как яблоки, в горле горят.

Я стал бы героем сражений
И умер бы в черной броне,
Когда бы иных поражений
Награда не выпала мне,
Когда бы настойчивый шепот
Уверенно мне не шептал,
Что тихий душевный мой опыт
Важней, чем сгоревший металл.

Дороже крупица печали,
Соленый кристаллик вины.
А сколько бы там ни кричали —
Лишь верные звуки слышны.
Ведь правда не в том, чтобы с криком
Вести к потрясенью основ,
А только в сомненье великом
По поводу собственных слов.

Молчи, наблюдатель Вселенной,
Аструном доверчивых душ!
Для совести обыкновенной
Не грянет торжественный туш.
Она в отдалении встанет
И мокрое спрячет лицо.
Пускай там герои буянят,
Сжимая в руке копьецо!

1974

Меньше слов и больше дела.
Никому не нужен крик.
Важно, чтоб душа сумела
Для себя найти язык.

Важно быть честнее века,
Твердо стоя на своем,
Чтобы профиль человека
Был яснее с каждым днем.

Важно счастью научиться
И трудиться, а не ныть.
Что случится, то случится,
Значит, так тому и быть.

Значит, эти испытанья
Уготованы тебе,
Точно знаки препинанья
В предначертанной судьбе.

1972

Ничто не проходит бесследно
Из верно служивших вещей.
Подсвечник какой-нибудь медный,
И тот попадает в музей.

Какой-нибудь стул колченогий
Векам оставляет портрет,
Исполненный кистью Ван Гога,
Влюбленного в данный предмет.

И дело не столько в поэте,
В художнике, где б он ни жил,
А больше в том самом предмете,
Который исправно служил.

1972

Выходя из ресторана,
Не забудьте посмотреть
На творенье Монферрана,
Побеждающее смерть.

Можно спорить, осуждая
Архитектора за вкус,
И, себя не утруждая,
Слыть поборником искусств.

Можно даже, как нарочно,
Не заметить храма, но
Все же он поставлен прочно
И стоит уже давно.

А суждения о стиле
Бесполезны и смешны.
Что бы вы ни говорили,
Он стоит и хоть бы хны.

1972

Я расскажу, как стыдно быть немым
В пивной, где виснет папиросный дым,
В трамвае, утомительно бренчащем,
Как мелочью, усталыми людьми,
На пыльном тротуаре, где прохожий
Походит на тебя не только кожей,
Но и душой, которую едва
Возможно ль толком воплотить в слова.

Как стыдно быть немым, когда в тебя
Заглянет человек, стоящий рядом:
«Вы, кажется, листаете словарь?
Ну, что там пишут новенького нынче?»
А что сказать?.. Скажу ему: душа!
Тогда другой (он пьян, стоит нетвердо)
Обидится и скажет: «Ни шиша!» —
И будет прав… Как стыдно быть немым,
Когда взирают на тебя с надеждой
И ждут, что вот сейчас, еще немного,
И будет слово каждому дано.

«Вот, например, – скажу, – любовь. Чем плохо?»
Но женщина вздохнет: «Не та эпоха!»
И дядя согласится: «Нет любви.
Ты что-нибудь другое назови,
А то кругом помешаны на сексе…»

Ах, сердце! Для чего ты бьешься, сердце?
Ты телеграф, но я, не зная кода,
Твержу свое: душа, любовь, природа…
Перевожу: любовь, природа, смерть.
«От взрыва?» – уточняет тот же дядя.
Бегу вперед, ни на кого не глядя,
Растерянный, подавленный, немой.

1972

Несчастные люди – поэты,
Которых не слышит никто.
Блокнот, карандаш, сигареты
В дырявом кармане пальто.

Стоит он на Невском проспекте
И смотрит на время свое,
Решая, в каком же аспекте
Ему трактовать бытие?

На вид ему где-то под тридцать,
И труден решительный шаг…
А время идет, как патриций,
Надменное, с ватой в ушах.

1972

Не надо бросаться словами
Такими, как «правда» и «ложь».
Воинственный крик, между нами,
На слабое эхо похож
Того, настоящего крика
Объятой смятеньем души,
Узнавшей, что всё многолико
И нету ни правды, ни лжи.

1973

Где-то новый Монтень в эмбрионе
Ожидает, когда небеса
Уничтожат, как тлю на ладони,
Человечество за полчаса.

Набирается где-то терпенья
На грядущие тысячи лет
В виде клетки – дитя вдохновенья,
Девяностого века поэт.

Может быть, напрягаясь от муки
В той, неведомой нам, тишине,
Он найдет те же самые звуки,
Что сегодня услышались мне.

И строители будущей эры
Позаботятся также о том,
Чтоб принять надлежащие меры
И поэта исправить трудом.

Но Монтень потихоньку напишет,
И поэт потихоньку вздохнет.
Кто услышит, а кто не услышит,
А услышав, не всякий поймет.

1972

Век не знает удачи.
Утомлен пустотой,
Он, как мальчик, заплачет
Над своею мечтой.

Рассыпая игрушки,
Заводные слова,
Он услышит, как пушки
Утверждают права.
Он услышит раскаты
Победительной лжи
На фанерном плакате,
Что закрыл этажи.
Там на площади бравой
Оркестрантов семья
Тешит головы славой
Октября, ноября.
Расступитесь, витии!
Эти беды – не вам.
Все печали России —
Городам, деревням,
Матерям и солдатам,
Что в тревожном строю
Верят чисто и свято
Октябрю, ноябрю.
1976

Живите, как придется,
Любовью и трудом.
Чем больше чашек бьется,
Тем больше счастья в дом.

Учтите, что карьера
И важные дела —
Не более, чем мера
Падения и зла.

Значительно полезней
Быть бедным дураком,
Чем умным, от болезней
Умершим стариком.

Душевное здоровье
Не смогут уберечь
Ни молоко коровье,
Ни праведная речь.

Вы денег накопили,
Достигли вы вершин.
Но помните – могиле
Довольно трех аршин.

Богат не тот, кто может
Купить автомобиль,
А тот, кто вам поможет
Не обратиться в пыль.

И я, поэт бродячий,
Запечатлевший мир,
Значительно богаче,
Чем вор или банкир.

Поэтому не стоит
Жалеть меня, ей-ей!
Ведь тот, кто яму роет,
Всегда бывает в ней.

1975

Заплачу я, как плачет ива,
Когда наш Боженька с утра
Зайдет и скажет мне игриво:
«А не пора ли нам пора?»
Мне этот мир придется бросить,
Оставить навсегда его,
Но… пошумит еще средь сосен
Сосна для гроба моего!

Когда в казенной колеснице
Меня к чертям поволокут,
Я постараюсь тихо смыться,
Хотя б на несколько минут.
Пускай могильщики бранятся,
Пускай пеняют на меня!
Могилы буду я бояться,
Как школьник доброго ремня.

Но перед тем, как в ад спуститься
И души грешников считать,
Мечтаю я слегка влюбиться,
Мечтаю влопаться опять!
Сказать «люблю» какой-то пташке,
А хризантемы, что в венках,
Вполне заменят мне ромашки,
Чтоб погадать на лепестках.

Великий Боже! Растревожа
Вдову, меня отправив в снос,
Ты не потратишь лук, похоже,
Чтоб довести ее до слез.
Когда ж вдова моя, к примеру,
Решится на повторный брак,
Пусть ищет мужа по размеру,
Чтоб он донашивал мой фрак.

Ты, мой преемник незнакомый,
Люби жену мою, вино,
Кури табак мой, только помни —
Ко мне влезть в душу не дано.
Мое останется со мною,
И я смогу – сомнений нет! —
Стоять, как призрак, за спиною,
Коли нарушишь ты запрет.