Иван Бахтин - Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1

Невидимый, невредимый,
силу тайную хранит
в сердце родины таимый
удивительный магнит.
Мне на свете нет покоя,
нет удачи, нет добра —
неотступною тоскою
извела Магнит-гора.
Дальним ветром, тихим зовом
все манит меня к себе,
будто сына дорогого,
непокорного судьбе.
Я не раз бывал измучен,
падал замертво в мороз,
на костре горел горючем,
не пролив и капли слез.
Но припомню город горный,
весь в огнях в вечерний час,—
хлынут с радости и с горя
слезы теплые из глаз.
Я увижу, как по тропам
росным утром, на заре
самым юным рудокопом
я пришел к Магнит-горе.
И, взрывая камень вечный,
день и ночь в земной грозе,
верных верностью сердечной
больше ста имел друзей.
Жил, довольный хлебом черным,
в праздник чай кирпичный пил,
вместо доброй и покорной
непокорную любил.
И желанной, нелюбимый,
пел я, строя город мой,
каждым камушком родимый,
каждой гайкою родной.

Если я умру без слова,
люди, будьте так добры,
отвезите гроб тесовый
до высот Магнит-горы.
Под утесом положите
и поставьте столб с доской:
«Похоронен старый житель
и строитель заводской».
Дождь польет могилу летом,
и на политом бугре
загорится горицветом
несгораемый багрец.
И воротятся живые,
старой дружбой мне верны,
сталевары, горновые —
бомбардирами с войны.
Над могильником багровым
снимут шапки в тишине,
задушевным тихим словом,
как живому, скажут мне:
   — Спи, товарищ, ты недаром
ел на свете пироги,
нашей сталью в громе яром
насмерть скошены враги!..
И пойдут друзья спокойно
плавить горную руду,
как всегда, готовы к войнам,
к жизни, славе и труду.
Над моим усталым сердцем
пусть же, здравствуя, живет
всю планету громовержцем
потрясающий завод.
Как сердца, стучат машины,
сплав бушует огневой,
и да будут нерушимы
основания его.
Ибо в годы сотворенья
я вложил в них долей тонн —
камень личного граненья,
вечной крепости бетон.

Горы — из чистого серебра…
Мирные зори перед глазами…
Мирное море гудит с утра
Серебристыми парусами…

Горы —
        серебряные обелиски
Жизни за них отдавшим…
Моря гул,
            грозовой и мглистый —
Скорбным реквием павшим…

Металл?.. Минерал?!. Через пространства
                                                           и эры
В каком ты нездешнем родился краю?
Быть может, красавица с синей Венеры
Тебя обронила на Землю мою?

Каких ты миров заключаешь приметы,
По чьим небесам пролетать довелось,
Какого далекого Солнца приветы
Ты нам через звездную бездну принес?

Вселенная! Нет ей конца и начала,
Ни воскрешенья, ни гибели нет.
Там звезды морозом вселенским сковало
Иль адского пламени яростный свет?!

Скажи мне, откройся, посланец
                                        межзвездный,
Какой тебе путь привелось одолеть?
Луна, не достигнув до цели, замерзла,
А ты долетел и сумел уцелеть.

Не мучай мой разум загадкой глубокой,
Дай тайну твою мне душою понять.
Я тоже готовлюсь к дороге далекой.
Я легких дорог не умел выбирать.

Скажи, по орбитам каким пролетал ты,
С какою ты скоростью Землю настиг,
Какие преграды в пути миновал ты,
А может, сквозь все проходил напрямик?

Быть может, от Солнца иного планета
Гонцом тебя выслала к нашей Земле
И ждет сквозь пространства и время
                                                   ответа —
Мы ищем дороги в космической мгле.

Орбиты планет, в мироздании строги,
Сияют мерцаньем холодных огней.
Но наши людские земные дороги
Нисколько не легче орбиты твоей.

Мы твердой породы, кремневой породы,
Мы — с жаждой познания в жадных очах.
К высокому светлому Солнцу Свободы
Зеленую Землю несем на плечах.

Весенним утром, я увидел сам,
Туман с земли поднялся к небесам,
Но к вечеру, побеги опыля,
Росою опустился на поля.
И песне не заказаны пути.
Ты, песня, выше беркута лети!
И выше тучи, но весенним днем
В родную землю возвратись дождем.

Пушка на Мамаевом кургане,
Как застыла над живой землей.
Перед ней, воспоминаньем ранен,
Встал я, путешественник седой.

Памятью о храбрых в лихолетье
Вековать здесь пушке, вдаль глядеть.
Вот вокруг нее играют дети
Тех солдат, что победили смерть.

Вдруг я отшатнулся… Что такое?
Молнией из пушки, из ствола
Не ядро ли в небо голубое,
Промелькнув, пропало в нем? Дела!

Только ни огня, ни дыма нету.
Смех мальчишек — тут они как тут.
«Дядя, — говорят, — мы знаем — это,
Это в пушке воробьи живут!»

Я был рад сынов солдатских слушать,
Поняли они слова мои:
«Так и быть, — сказал я, — в жерлах пушек
Пусть живут-гнездятся воробьи».

Вы живы в памяти солдата,
Близки — с роднею наравне —
Друзья, с которыми когда-то
Я побратался на войне.

В краю, снарядами изрытом,
Мне на привале пел казах,
Как конь танцует под джигитом,
Как беркут замер в небесах.

Мы дружно хлопали в ладоши,
Когда грузин пускался в пляс.
В полях, засыпанных порошей,
Он вспоминал про свой Кавказ.

В его краю орел не смеет
Подняться выше, чем Казбек.
На грудь горы, едва стемнеет,
Приходят тучи на ночлег…

А я рассказывал о Каме,
О крае белом от берез,
Где дорог каждый куст и камень
Тому, кто там когда-то рос.

Не слышал я разрыва мины,
Упал, землею оглушен.
Не важно — русским иль грузином
Я был от гибели спасен…

Мне не забыть под отчей крышей
Друзей, мужавших средь огня,
И глаз латышки, напоившей
Водой студеною меня.