Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

Ленивы, горды, мордаты,
С достоинством ставя ноги,
Собаки-аристократы —
Боксеры, бульдоги, доги —
Хозяев своих послушных
Выводят на поводках.
Собачьей элите скушно,
Пресыщенность в злых зрачках.
Живые иконостасы —
Висят до земли медали —
Животные высшей расы,
Все в жизни они видали.
Гарцуя на лапках шатких,
Закутанные в попонки,
Гуляют аристократки —
Чистейших кровей болонки.
На них наплевать дворнягам —
Бродягам и бедолагам.
Свободны, беспечны, нищи,
Они по планете рыщут…
Не многие знают, может,
Что в пороховой пыли,
Сквозь пламя, по бездорожью
В тыл раненых волокли
Отчаянные упряжки —
Чистейших кровей дворняжки…
Эх, саночки-волокуши,
Святые собачьи души!..
Товарищи, снимем шапки
В честь всеми забытой шавки,
Что первая во вселенной
Посланцем Земли была.
В межзвездной пустыне где-то
Сгорела ее ракета,
Как верный солдат науки,
Дворняжка себя вела.
И снова, чтоб во Вселенной
Опробовать новый шаг,
Шлем к звездам обыкновенных —
Хвост кренделем — симпатяг.
Им этот вояж — безделка,
Они ко всему готовы —
Красавицы Стрелка с Белкой,
Предшественницы Терешковой.

Когда проходят с песней батальоны,
Ревнивым взглядом провожаю строй —
И я шагала так во время оно
Военной медицинскою сестрой.

Эх, юность, юность! Сколько отмахала
Ты с санитарной сумкой на боку!..
Ей-богу, повидала я немало
Не на таком уж маленьком веку.

Но ничего прекрасней нет, поверьте
(А было всяко в жизни у меня!),
Чем защитить товарища от смерти
И вынести его из-под огня.

Особый есть у нас народ,
И я его полпред:
Девчонки из полков и рот,
Которым нынче —
Жизнь идет! —
Уже немало лет…

Пора, пожалуй, уступать
Дорогу молодым…

Клубится в памяти опять
Воспоминаний дым —
Девчонка по снегу ползет
С гранатами на дзот.

Ах, это было так давно —
Гранаты, дзоты, дым!
Такое видеть лишь в кино
Возможно молодым…

Девчонкам из полков и рот
Уже немало —
Жизнь идет! —

И все ж моложе нет
Той женщины, что шла на дзот
В семнадцать детских лет!

Не вернулись с полей
Той священной войны
Миллионы парней —
Цвет и гордость страны.
Материнские слезы,
Отчаянье вдов
И скелеты обугленных городов,
Миллионы обугленных
Детских сердец,
Беспощадное черное слово —
«Конец»…

Четверть века прошло,
Но не могут сердца
Примириться со словом
«Конец»
До конца.
Вздрогнешь,
Встретив в газете:
«Ищем близких, родных…»
Безнадежней
На свете
Не найдешь позывных —
Это дряхлые матери
Кличут сынов,
А седые невесты
Зовут женихов.
То своих сыновей
Окликает страна.
Это рация юности нашей —
Война…

До сих пор,
Едва глаза закрою,
Снова в плен берет меня
Война.
Почему-то нынче
Медсестрою
Обернулась в памяти она:
Мимо догорающего танка,
Под обстрелом,
В санитарный взвод,
Русая, курносая славянка
Славянина русого ведет…

Над ними ветра и рыдают, и пляшут,
Бормочут дожди в темноте.
Спят наши любимые, воины наши,
А нас обнимают… не те.

Одни — помоложе, другие — постарше,
Вот только ровесников нет.
Спят наши ровесники, мальчики наши,
Им всё по семнадцати лет…

Я опять о своем, невеселом, —
Едем с ярмарки, черт побери!..
Привыкают ходить с валидолом
Фронтовые подружки мои.

А ведь это же, честное слово,
Тяжелей, чем таскать автомат…
Мы не носим шинелей пудовых,
Мы не носим военных наград.

Но повсюду клубится за нами,
Поколеньям другим не видна —
Как мираж, как проклятье, как знамя
Мировая вторая война…

На плацу он был левофланговым:
Тощ, нелеп — посмешище полка.
На плацу он был пребестолковым,
Злился ротный:
«Линия носка!»
И когда все на парадах «ножку»
К небесам тянули напоказ,
Он на кухне очищал картошку,
От комдивовских упрятан глаз…

После — фронт.
В Клинцах и Сталинградах
Поняла я:
Вовсе не всегда
Те, кто отличались на парадах,
Первыми врывались в города…

Редели, гибли русские полки.
Был прорван фронт.
Прорыв зиял, как рана.
Тогда-то женщины,
Подростки,
Старики
Пошли на армию Гудериана.

Шла профессура,
Щурясь сквозь очки,
Пенсионеры
В валенках подшитых,
Студентки —
Стоптанные каблучки,
Домохозяйки —
Прямо от корыта.

И шла вдова комбата,
Шла в… манто —
Придумала, чудачка, как одеться!
Кто
В ополченье звал ее?
Никто.
Никто, конечно, не считая сердца.

Шли.
Пели.
После падали крестом,
Порою даже не дойдя до цели…
Но я хочу напомнить
Не о том —
Хочу сказать о тех,
Кто уцелели:
Один на тысячу —
Таков был счет,
А счетоводом —
Сорок первый год…

На Красной Пресне
Женщина живет.
Нет у нее
Регалий и наград,
Не знают люди,
Что она — солдат.
И в День Победы
Не звонит никто
Пенсионерке
В стареньком манто.

Ей от войны на память —
Только шрам…
Но женщина обходится
Без драм.
«Я, говорит, везучая:
Жива!»

…Далекая военная Москва.
Идет в окопы женщина в… манто —
Придумала, чудачка, как одеться
Кто
В ополченье звал ее?
Никто.
Никто,
Конечно, не считая сердца…

Мы зажигаем звезды
В грозной ночи Вселенной,
А на земле остались
Ханжество, ложь, измена.

Как бы придумать, чтобы
Не было горя на свете,
Не распадались семьи,
Не сиротели дети,

Чтоб на земле не стало
Ханжества, лжи, измены?..

Мы зажигаем звезды
В грозной ночи Вселенной.

Мысль странная
Мне в голову запала:
Как было бы,
Когда б узнала я,
Что в этом мире
Мне осталось мало —
Допустим, лишь полгода —
Бытия?

Ну, поначалу
Страх от этой вести.
А дальше что?..
И вдруг я поняла,
Что, в общем,
Все осталось бы на месте —
Любовь, стихи,
Заботы и дела.

И книги недописанной
Не брошу,
И мужа на другого
Не сменю,
И никого ничем
Не огорошу,
И никого ни в чем
Не обвиню.

Не потеряю
К тряпкам интереса,
Порой убью над детективом ночь.
Помочь
Одна просила поэтесса —
Могу ли я
Девчонке не помочь?

И лишь в одном
Наступит перемена —
Путевку заграничную
Продам,
Да и пойду,
Пешочком непременно,
По древнерусским
Милым городам.

Давно я это
Сделать собиралась,
Меня влекла
Родная старина.
И лишь теперь…
Мой бог, какая жалость!
А может, и не жалость,
А вина…

Я на ночлег
Остановлюсь последний
В какой-нибудь
Из дальних деревень.
Душа-хозяйка
Выскочит на ледник
И разную притащит дребедень.

Мы чокнемся,
По-бабьи пригорюнясь,
Она утрется
Краешком платка
И вдруг забьется,
Вспоминая юность
И павшего на Эльбе мужика.

И у меня вдруг
Затрясутся плечи,
Вопьются пальцы
В грубое стекло.
Бесстрастно, как телефонистка,
Вечность
Мне скажет:
«Ваше время истекло…»

В сенях девчушка
Звякнет коромыслом,
И, босоножке заглядевшись вслед,
Я постараюсь
Примириться с мыслью,
С которой смертным
Примиренья нет…