Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

Два сильные,
Два хрупкие крыла,
И шеи горделивый поворот…
Да здравствует безумие орла,
Бросающегося на самолет!

Он защищал свое гнездо, как мог —
Смешной гордец, пернатый Дон-Кихот
Да здравствует взъерошенный комок,
Бросающийся в лоб на самолет.

Ах, донкихоты, как вы ни смелы,
Геройства ваши — темы для острот.
И все-таки, да здравствуют орлы,
Бросающиеся на самолет!

За ним бежали,
                          угрожали,
                                           ржали:
«Вяжи его, антихриста, вожжами!..»
Наверх!
По лестнице церковной, ветхой,
Через четыре скользкие ступеньки.
Вот колокольня.
Опалило ветром.
Внизу — игрушечные деревеньки.
Крестились бабы.
Малыши визжали.
А крылья за спиной его дрожали —
Чудные, с перепонками из кожи.
Одно мгновенье,
С нетопырем схожий,
Помедлил он над пропастью,
Над веком
И вниз:
Не ангелом,
Не чертом —
Человеком…

Рязанский мужичонка неученый,
Икар в лаптях, эпохой обреченный!
Как современники понять тебя могли?
Летя к земле,
Ты оторвался от земли…
И вот лежишь, распластанный, в пыли.

Но к звездам без тебя
Не взмыли б корабли!

В постели,
                  в самолете
                                    иль в бою
Нам суждено
                       окончить жизнь свою…
Мы все смирились с этим
                                            «суждено»,
Но всей душой
                          я поняла одно:
В последний миг,
                              у смерти на краю
(В постели, в самолете
                                       иль в бою),
Когда вот-вот порвется
                                        жизни нить,
Мы
       человеческую честь свою
Особенно
                 обязаны хранить.
Хочу,
          в последний отправляясь путь,
Без страха
                  в очи Вечности взглянуть
Из-под тяжелых непослушных век.
Пусть знает смерть —
                                   уходит Человек!

В городе праздник:
Горланят фанфары.
Давит друг друга народ.
Это король,
Кривоногий и старый,
Голый, как в бане, идет.
Кажется он неприличным и жалким,
Не помогает божественный сан.
Брюхо имеет, что твой барабан,
Палочки ног — барабанные палки.
Но повторяет без устали свита:
— Что за камзол!
Как изысканно сшито! —
Юная фрейлина с ангельским взглядом
Тощим его восхищается задом:
— Что за изящные панталоны! —
В нос повторяет она умиленно.
Маршал — седая, как лунь, голова —
Хвалит «брабантские кружева».
И мадригалит без устали свита:
— Мило!
               Прелестно!
                                  Изысканно сшито! —
Божий помазанник
(Ну и дела!)
Гордо шагает в чем мать родила…

Только не думайте, милые дети,
Будто такое бывает на свете:
Что идиота с надутым лицом
Мы величаем порой
                                   мудрецом,
Что спекулянта венчаем
                                         поэтом
(И «эпохальным» нередко при этом!),
Что превозносим за верность
                                                  Иуду, —
В жизни
Не встретишь подобного чуда.
Так что не думайте, милые дети,
Будто такое бывает на свете,
Что по дорогам
Реальной земли
Голые
           шествуют короли.

Красотки серийного производства,
Современного образца,
Со штампом
Собственного превосходства,
Хотя без собственного лица,
Вы так пикантны,
                              вы так модерны,
Так модны
                   линии длинных глаз!
И лишь одно,
                       согласитесь,
                                            скверно:
Различать
                  трудновато вас…
Меня, признаться,
                               оторопь берет,
Когда косяк
                     «Бабетт» безликих прет.
Нет,
        я не против подведенных глаз,
Губные
             не браню
                             карандаши.
Но, девочки,
                      а как насчет души,
Куда
         она запрятана у вас?
Скучны
              конвейерные сделанные девы…
Своеобразье, самобытность,
                                                где вы?
Где та,
           с «лица необщим выраженьем»,
Что каждым жестом
                                   и любым движеньем
Так выделяется
                          из косяка?
Незаурядность —
                               это дарованье,
Незаурядность —
                               это обаянье,
Хотя не видимы они
                                   для дурака…

Поэты серийного производства,
Современного образца,
Со штампом
Собственного превосходства,
Хотя без собственного лица,
Вы так техничны,
                              вы так модерны,
Так ловко
                 лезете на Парнас!
И лишь одно,
                       согласитесь,
                                            скверно:
Различать трудновато вас.
Скучны конвейерные поэты.
Алло,
          Поэзия,
                       Муза, где ты?

…Она блистает редко
                                    на афишах,
Ей не по сердцу
                            показной успех,
Претит ей болтовня —
                                        не часто слышишь
Ее скупую речь,
                            ее негромкий смех.
И все-таки
                   «необщим выраженьем»,
И каждым безыскусственным движеньем
Так выделяется она
                                  из косяка!
Пусть не кричаще
                                это дарованье,
Пусть не блестяще
                                 это обаянье,
Пускай не видимы они
                                       для дурака.

Аудитория требует юмора,
Аудитория,
                    в общем,
                                   права:
Ну для чего
                    на эстраде угрюмые,
Словно солдаты на марше,
                                              слова?
И кувыркается бойкое слово,
Рифмами,
                 как бубенцами, звеня.
Славлю искусство Олега Попова,
Но понимаю
                     все снова и снова:
Это занятие
                    не для меня…

Требуют лирики.
                             Лирика…
                                              С нею
Тоже встречаться доводится мне.
Но говорить о любви
                                     я умею
Только наедине.
Наедине,
                мой читатель,
                                        с тобою,
Под еле слышимый шелест страниц.
Просто делиться
                             и счастьем и болью,
Сердцебиеньем,
                            дрожаньем ресниц…

Аудитория жаждет сенсаций.
А я их,
             признаться,
                                 боюсь как огня.
Ни громких романов,
                                     ни громких оваций
Не было у меня.
Но если
               меня бы расспрашивал Некто
Чем я,
           как поэт,
                          в своей жизни горда?
Ответила б:
                    — Тем лишь,
                                           что ради эффекта
Ни строчки
                    не сделала никогда!