Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

Опять приходят в наши годы
Преданья светлой стороны,
Неумолкаемые воды
Бегущей к северу весны.

Вся жизнь моя, как верный слепок,
В моих стихах отражена,
Не надо домыслов нелепых,
Как снег ударит седина.

И ты узнаешь, может статься,
Стихи давнишние мои,—
Там рог трубит, там кони мчатся,
Раскатом тешат соловьи.

Да, я поэт годов тридцатых,
Но в ранней юности моей
В седых бревенчатых закатах
Гремели трубы журавлей.

И, весь предчувствием томимый,
Невольной грустью потрясен,
Я повторял напев любимый,
Стиха невысказанный сон.

В мечтаньях сумрачных и трудных
Мужали медленно года,
Словами шуток безрассудных
Меня встречали иногда.

Нет, не был я поэтом модным,
Я прямо шел своим путем,
И время отгулом свободным
Гремело в голосе моем.

Вся молодость в труде упорном
Чернорабочая моя,
В пути далеком, необорном
Последних странствий колея.

Предчувствую побед начало,
Не помню тягостных обид,
Всё, что в душе моей дремало,
Теперь в стихе заговорит.

Есть в сердце мужество живое,
Непобедимое ничем,
И вот идут ко мне герои
Еще не сложенных поэм.

Как любовь возникает? В улыбке?
В первом взгляде? В движении глаз?
Или знак есть, невнятный и зыбкий,
О котором не сложен рассказ?

Или, может быть, просто так надо,
Чтобы ветер прибрежный гремел
В золотые часы листопада,
Как простой, без раздумья пример?

Стекала вода по изгибу весла,
Волна нам с тобою янтарь принесла.

Мы, славя щедроту, вернули волне
Всё то, что она принесла в тишине,
И мир проблестевший, янтарный, сквозной,
Опять ускользнул за летучей волной.

Мы так порешили, мы так захотели —
Мы так с тобой вместе пройдем по земле:
Задумаем — звезды от нас отлетели,
Задумаем — море замрет на весле!

Как увижу тебя — ничего-то
Не ищу, не грущу ни о чем…
О, как долго колдует дремота
Над припухлым девическим ртом…

Улыбнешься, иль словом осудишь,
Или попросту скажешь: «Прости» —
Всё равно, хоть навеки погубишь,
Мне с одною тобой по пути.

Словно сердце вдруг сжали тиски,
Захлестнули нездешнею властью…
Захлебнешься ль теперь от тоски
Иль умрешь, задыхаясь от счастья?

О чем мы с тобой говорили?
Слова позабыл я тогда,
Хоть есть в них сумятица были,
Хоть есть в них глухая беда,

Хоть есть в них звучащая странно
Большая нездешняя грусть.
…А годы пройдут — и нежданно
Я всё повторю наизусть!

Как цвет лица изобразить?
Словами, краской или звуком?
Ведь никогда и нашим внукам
Задачи этой не решить.

Неповторимые черты —
Глаза, улыбка, губы, веки,
И кто поймет в далеком веке,
Какой была когда-то ты?

Какая ты стала сейчас невозможная,
Какие слова подбираешь замедленно,
Откуда сегодня улыбка тревожная,
Как отсвет, плывущий над гулами медными?

Зачем же слезинка случайная катится,
Невнятицу ль давней тоски обнаружила?
И мнешь ты по-детски короткое платьице,
С оборкой широкой из белого кружева…

Сметай наше счастье, лесная метелица,
По-вдовьи рыдай над глухими сугробами,
А время придет — и улыбка затеплится,
Да только тогда не поймем ее оба мы…

Шумит последняя гроза,
Кончается в раздольях осень.
Друг другу поглядев в глаза,
Печально мы друг друга спросим:

«Неужто близится зима?»
Ты улыбнешься так устало
И скажешь: «Не пойму сама,
Как пережить ее начало».

А ночью вдруг окно откроет
Морского ветра хриплый вой,
И сразу душу успокоит
Мерцанье ночи снеговой.

Над зыбью волн кривые прутья,
Осколки старых черепиц, —
Мы здесь с тобой на перепутье,
На рубеже, меж двух зарниц.

Одна гроза отбушевала,
Другая где-то далеко,
А всё тебе и горя мало —
Шагаешь быстро и легко.

А может, так в предгрозье надо —
Не слушать ропота молвы,
Ходить по шелку листопада,
Бродить по ситчику травы.

Грустить у моря, брови хмуря,
Мечтать у низких берегов,—
Ведь всё равно, коль грянет буря,
Ты сам откликнешься на зов.

На холме высоком мы с тобой стояли,
Дымка пролетала в синий кругозор,
А за ней нежданно выплыли из дали
Парки, зданья, мачты, берега озер.

Где над морем низким бились перекаты,
Грохоча сурово над прибрежной мглой,
Как в котле огромном, плавали закаты,
Пар голубоватый стлался над землей.

Нищее раздолье тех полей песчаных,
Заячьи ремизы, дымка вдоль болот,
Вдруг сквозь эту дымку, словно призрак странный,
Купол непомерный золотом блеснет.

И тогда возникнет грозное виденье,
Город точных линий, как сплетенье жил,—
Весь очеловечен — в каждое строенье
Жизнь свою строитель по частям вложил.

В этом небе бледном, в этом запустенье,
В воздухе болотном — эллинский покой,
Будто Парфенона грозное виденье
Золотом в лохмотьях тает пред тобой.

Этот край угрюмый, это захолустье —
Будто перед нами самый край земли.
Разве наши жизни, с их мечтой и грустью,
Здесь уже отпеты, здесь уж отошли?

Те нерусские названья
Монплезира и Марли
Мы в минуту расставанья
Медленно произнесли.

Будто пламя разгорелось
В их звучании чужом,
Чувств былых былая зрелость
Сразу вспыхнула огнем.

Ты и слова не сказала,
Только знал я, что порой
Вспомнишь всё ты — от начала
До разлуки горевой.

И подумаешь, быть может,
Возвратившись в отчий край:
Лучший день был жизни прожит
Просто, смутно, невзначай,

Незаметно и приветно,
С той дремотной тишиной,
Что жила в порыве ветра,
В дымке осени родной.

Жили так, беды не выдав,
То в веселье, то в тоске,
Но без горя, без обиды —
С веткой ивовой в руке.

Среди этих желтоватых,
Свежекрашенных дворцов,
На широких перекатах
Петергофских берегов.