Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Тихий час передвечерний,
Как ты землю незаметно,
Как ты сердце наполняешь!
Как ты мглою одеваешь
Всё, что было многоцветно, —
Краски всей земли безмерной!

Снежные синеют глыбы,
Низко пролетают птицы,
Тишь во всех движеньях сонных…
Тени в окнах освещенных —
Словно ходят вереницей
Фантастические рыбы.

Расскажу подруге верной
Сказку детства золотого,
Слово ей скажу простое…
Породнился я с тобою —
Так прильни же к сердцу снова,
Тихий час передвечерний!

Слава солнцу молодому
В животворной вышине!
Слава яростному грому,
Слава радостной весне!

Слава девушкам, чьи очи
Лучезарны навсегда,
Слава дню и слава ночи,
Слава доблести труда!

Слава разуму и воле,
Возносящим над землей
На пустынном, диком поле
Небывалых зданий строй.

Слава силе, неустанно
Создающей нам оплот
И в заоблачные страны
Направляющей полет!

Пусть сияют светлой славой
Между гор, среди долин
Все, кто в мае величаво
Выступают, как один!

Сквозь тьму докучную дождей,
Сквозь гомон тусклых площадей,
Сквозь окна, полные слезами,
Сквозь грусть, плывущую над нами, —
Синицы голос-голосок
Не замолкает, одинок,
Сухими иглами он колет:
Пусть серый дым по небу пролит,—
Земля обильней в дни дождей,
Сверкают камни площадей,
Сквозь окна, полные слезами,
Глаза сияют огоньками.

О детстве по-разному можно…
К примеру, мы так повернем:
Дождь по полю бьет осторожно,
Водой напоен чернозем.

Зеленый простор серебрится,
А всходы у почвы красны,
Свистит где-то в роще синица,
Картофеля кучки видны,

За полем, спокойно и гордо,
Раскинулись в бронзе дубы,
В росинках собачья морда,
Последние пахнут грибы,

И сочно дроздов клокотанье,
И вальдшнеп упружит крыло,
И радости, и желанья,
И сердце, что расцвело.

Сквозь дождь прорвется луч упруго,
И в сердце он ударит вдруг.
Любовь — ведь это встреча друга,
Любовь — улыбка в час разлук,

Любовь — касания услада,
Неистовых объятий жар…
Любовь — ведь это чаша яда,
Где солнечный кипит пожар.

Взлетели к облаку качели,
Доску нажала ты ногой,
Две искры весело блестели,
И пел нам ветер голубой…

Лишь грач, лишь небо надо мною,
И всё дома, дома кругом,
И мы над пестрою толпою
Одни —
          вдвоем —
                            одни —
                                          вдвоем.

Дождь, по пруду заплясав,
Бьет за ворот, за рукав,
Свищет серый, свищет сивый.
Прячься, прячься, несчастливый!

Несчастливый? Это — я?
Дождь, шипящий как змея,
Плещется, шуршит, шипит,
На пруду волна бурлит.

Живо, лодочка моя!
Цель простую вижу я:
Берег, клуня у дороги…
Юные спешите, ноги!

Дождь быстрее заплясал…
Несчастливый? Кто сказал?
В темной клуне тень примечу.
Руки юные — навстречу!

То встречались мы, то разлучались.
Мы блуждали в разных сторонах.
И различно судьбы развивались —
Как листки на разных деревах.

Тот листок трепещет, еле дышит,
Этот — тает, словно звук струны…
Только ветер, что листки колышет,
Из одной несется стороны.

Мы встретились в трамвае на площадке.
В твоих глазах таился темный сон…
Кричал советчик, радуясь догадке:
«Вперед пройдите! Ведь пустой вагон!»

Над мостовой дождя летели сети,
Катились капли быстро по стеклу.
Подняв глаза внимательные, дети
Смотрели ввысь, в растрепанную мглу.

Раскланялись мы — ты ль была мне близкой? —
Так просто, что мне сердце сжал мороз…
Твоей усталости поклон мой низкий
И белой пряди в сумраке волос!

Скользкий тротуар не просыхает,
Фонари в туман глядят, качаясь.
Огонек какой-то всё мигает,
В лужицах вечерних отражаясь.

Под осенней влажной этой сенью,
Меж огней, дрожащих на асфальте,
Юному шепчу я поколенью:
К берегу сияющему чальте!

Осень — грусть?.. Но с грустью сходство
                                                                       где тут?
Нет! Напор — она, она — отвага!
В красном Октябре ведь в пору эту
Сломлена годов ненастных шпага!

Осенью — сквозь ливень, сквозь туманы —
Помню грозы, плывшие над нами,
Воздух юный, майский воздух пьяный,
Сад вишневый, полный соловьями.

Было так: дождя забили зёрна,
Забурлило тотчас же по стокам,
Озарилось небо синим клоком,
Гром ударил взрывом животворным.

По плечам твоим огнем плеснуло,
И покрыло сумраком их снова,
И ко мне ты горячо прильнула,
И умолкло в поцелуе слово.

Осень и весна! Зима и лето!
Мир! Земля! Ненастье! Грохот грома!
Воедино слить бы мне всё это —
И тебя, любовная истома!

Сын, скажу тебе я, что сказала
Мне жена во мраке давней ночи,
В дни, когда она еще не знала —
Сына мне она подарит, дочь ли.

Так она сказала той порою:
«Слышишь? Бьется! Тут, под сердцем самым!»
Я коснулся тихою рукою —
И любовь повеяла меж нами.

Да! Любовь недаром прозвенела
В мгле ночей пылающей стрелою,
В глубине возлюбленного тела
Прорастая жизнию иною…

И когда иду домой с работы
В изморось, в осенний день унылый, —
Я теперь еще не знаю, кто ты,
Человечек маленький мой, милый.

Всё же эти ручки — для работы.
Эти ножки — им идти лишь прямо.
Голове — гореть в пылу заботы:
За народ борьбу вести упрямо.

Четырнадцатый черный год был зол.
Угрюмый дождь над хмурой нивой шел.
Жилища вкруг нерадостно чернели,
Средь них, в грязи, — солдатские шинели,

И вязли ноги, и была тяжка
Людей и землю гнущая рука.
Глаза мрачнели. Черными крылами
Кружился ворон черный над штыками.

Но шли. Болото. Падали. Окоп.
Стреляли. Кровь. Туманы. Черный поп.
И смертный хрип. Помещик. Царь. Болото.
И мерзко квакал голос «патриота».

Я помню, вернулся с позиций
Филипп, рядовой солдат.
Глаз вытек. Чему дивиться?
Ослепших ведь целый ряд.

«Лучи», — твердили селяне,
Учитель же — газ признал.
Филиппа воспоминания
Не радовали — он молчал.

Техника — дело большое,
Еще важнее — война.
Калека — чего он сто́ит,
Всего единица одна!

Ведь каждому проповедано,
От умника до глупца,
Что надобно до победного
Воевать конца!

Но как-то под вечер вещий,
Под сонного ветра хрип
Чудны́е сказывал вещи
Солдат, рядовой Филипп.

Говорил: сквозь кровь и муки,
И пушки, и грохот мин
Протянули друг другу руки
Рабочий и селянин.

Чтоб вместе, напором властным,
Сломить угнетателей фронт,
Чтоб взвиться знаменам красным
Среди низин и высот.

К Керенскому пусть взывали
И поп, и кулацкий брат,—
Других уже люди знали,
И знал их Филипп, солдат.

Глазом одним, горячим,
Он видел: пылает клич.
Безмерность раскрыл незрячим
Самый зоркий из всех — Ильич!

День Октября мы справляли алый,
Холодный дождик бил остриями.
Дождей холодных еще не мало —
Мы знали — будет шуметь над нами.

Но на трибуне встал арсеналец.
Встал арсеналец — его все знаем…
«Дождик? Мы бури бы не побоялись!
День Октября нам пылает Маем!»