Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений

Как святая Божья сила,
сотворяя мирозданье,
в тьме первичной сотворила
света чистое сиянье,
и доныне чередуя
белый день и тень ночную, —

так во тьму земных томлений,
что клубится без просвета,
видя смертного мученья,
Небо шлет посланца света —
луч любви, что властью Божьей
сердцу темному поможет.

Так лучом любви единым
пастуха лишь озарило,
он увидел, что причиной
всех его страданий было
и что жизни злой награду
в горшей смерти выпить надо.

И воскликнул: — Кто жестокий
заточил меня в пустыне,
где голодный, одинокий
жалко умираю ныне,
где зияет вместо гроба
мне звериная утроба.

Кто как зверь живет — не диво,
чтоб и мертвецом в пещере
завладели справедливо
и на части рвали звери, —
если не сбегут отсюда,
мерзкого гнушаясь блюда.

Красота, очей отрада,
золоту служанкой верной
ты была — и вот награда
гордости твоей безмерной:
даже зверь в голодной злобе
брезгует твоим подобьем.

Туча ты, которой слава
и простор небесный тмится;
гибнет, кто тропой лукавой
за тобой, блудя, стремится;
существо твое — измена,
сердце — пусто и надменно.

Девушек, чье сердце было
ясно-чистым светом счастья,
ты, лишь ты их отравила
темным ядом сладострастья;
чьи громки сан и слава,
не щадит твоя отрава.

Ты и прелюбодеяньем
ложе брака оскверняешь,
грязью тмишь любое званье,
луч небесный помрачаешь;
делаешь в огне разврата
из любовника кастрата.

Ловко в сети завлекаешь
ты неопытных мальчишек,
взглядом их завладеваешь,
в сердце связанном царишь их;
ты на зло толкаешь жадно
слабых — ты ведь беспощадна.

Ты обеты нарушаешь
тех, кто были Богу верны,
мысль и сердце наполняешь
тусклой тенью блудной скверны,
чтоб твоей добычей стало
Богу что принадлежало.

Ты турецкой саблей машешь,
праведников насмерть колешь,
ты весов закона чашу
по своей склоняешь воле;
и в своей могучей славе
и правителями правишь.

Города в холодный пепел
злобным жаром обратила,
их сожгла великолепье
и сама травой покрыла;
ты приносишь зло и беды,
но сама ты что — поведай!

Лишь мечта, что убегает,
зло, что в цвет добра рядится,
луч, что жжет, не согревая,
ночь, что днем слепому мнится,
ветер, что пожаром грянет,
обещанье, что обманет.

Ствол бесплодный, что для тени
простирает низко ветви,
горечь сласти, сласть мучений,
звук без смысла, смысл без веры,
миг в безбрежности столетий,
дым, туман, ничто, сон, ветер…

И со мной теперь случилось,
как с ребенком, что увлекся
пламенем светящих мило
свеч — и больно им обжегся,
как с шальными мотыльками,
что, кружа, летят на пламя.

За лучом непостоянным
красоты, всегда греховной,
как следил я непрестанно
в вожделении любовном;
юность тает, жизнь угасла —
ах, лишь ныне всё мне ясно!

Ах, глубокий свет познанья
просветил мой глаз нечистый,
вижу им без колебанья,
где добра и правды пристань,
где спасенье дорогое,
радость сладкая покоя.

Смертных пут в их злой отраве
я не ведал в тьме порока,
так и море ведь не давит
на нырнувшего глубоко,
а всплывет — и силы мало,
чтоб волна его держала.

Кудри, в чьих сетях пьянея,
золотом прозвал я слепо,
это змеи, только змеи,
сердце пьющие свирепо,
а глаза с их светлым взглядом
молнии падут разрядом.

То лицо — рассвет перловый,
в розах что расцвел беспечно, —
для меня теперь терновый куст —
и холод ночи вечной.
А уста, что мед таили,
горьким ядом полны были.

Очи, жизни украшенье,
те, что я прозвал звездами, —
вероломной цепи звенья,
в смерть влекущей, словно в пламя,
а улыбки сласть живая —
только туча градовая.

Я оставил край родимый,
обошел чужие страны,
но нашел, взамен любимой,
боль, заботы и обманы.
И теперь лежу безвестный
срубленным стволом древесным.

Жизнь моя — ответ к вопросу,
что есть мир и что дает он,
он смеется — будут слезы,
он ласкает — предает он, —
в дорогом цветном сосуде
яд хранит, что смертью будет.

Поцелуем отравляет,
обнимая, насмерть душит,
похвалой самой ругает,
добродетель в сердце сушит,
хамелеоном все личины
примеряя до единой.

Осторожно и помалу
отгоняет все боязни,
льстит и манит для начала
маской ласковой приязни,
а потом, как хочет, вертит
тем, кто предан ей до смерти.

Море в тихую погоду
так зовет пловца обманно,
а когда заманит в воду,
закипит волной нежданно —
и потопом диким прянет:
раньше смерти гробом станет.

Да, чем мир гордится, это —
вижу я в печали мудрой –
воск над жаром, дым под ветром,
снег на солнце, сон под утро,
ока миг, стрела из лука,
с тетивой ее разлука.

Что иное жизнь людская,
как взволнованное море,
лодка, что крушат, бросая,
злые волны на просторе, —
и младенец, чуть родится,
к смерти суженой стремится.

Если можешь, убегая на
восток, на запад выйди,
океаном достигая
берегов далеких Индий,
влезь в ущелье, всем неведом,
смерть идет повсюду следом.

И творенья родились ли,
что могли б хитрить с судьбою?
Без движенья и без мысли
стой в разубранном покое,
меч схватив, богатства тратя,
не уйдешь ее объятья.

Смерть не смотрит в наши лица,
ей что бедный, что богатый,
хижина ее боится
и роскошные палаты,
и за ней уходят в паре
царь и раб, юнец и старец.

И короны и орала
все одной косою ломит,
ей краса, богатство, слава —
вспышка на сухой соломе;
глухо, слепо и не глянет,
но пройдет — и пусто станет.

Те строенья, что вздымали
до небесной выси главы,
стали мусором развалин,
в них лишь стадо щиплет травы.
И потомков царских кости
обнажились на погосте.

Королевы и царицы,
чья краса доныне в славе,
чьи сияли нежно лица
в золотой волос оправе, —
где теперь их облик милый?
Пыли горсть на дне могилы.

Где красавцы гордой знати,
в блеске их парчи богатой?
Словно солнцу бы сиять им,
что не ведает заката.
И у них одна дорога.
лишь в земле – земли немного.

Где герои, что смиряли
львов пустыни и медведей?
Мудрецы, что источали
мед премудрости в беседе
и сердца ковали в цепи?
Смерть их обратила в пепел.

Победители где ныне,
чья нога весь мир попрала,
чьим желаньям и гордыне
даже мир казался малым, —
все, что жили, все, что бились,
все в аршин земли вместились.

Царства древние Востока,
Рима власть, веков начала,
плугом времени жестоко
смерть равно перепахала.
Кто, как бог, владел другими —
кто его припомнит имя?

Царства, крепости, столицы —
мрут – и порастут травою.
Но не в силах примириться
человек с такой судьбою:
каждый день он видит ясно —
все проходит, всё напрасно.

Время точит скал вершины,
ржавчиной железо гложет,
мы ж сотворены из глины
и умрем, конечно, тоже.
Жизни нашей срок конечный —
миг единый, быстротечный.

Нет того, что миновало,
нет того, что лишь настанет,
то, что есть, — едва настало,
за минуту прошлым станет.
Так мгновеньем время вертит —
и всему лишь миг до смерти.

В чем надежда, что над всеми
упованьями восходит?
Время? Улетает время,
не успев прийти, уходит;
где ты? Кто? Решай задачу,
каясь, и молясь, и плача.

Кто родился прежде – умер,
был таким, как ты, он, грешный, –
и – разумен-неразумен –
ты, как он, умрешь, конечно,
чтобы места дать и хода
новым людям, новым всходам.

Мы, что в скорби молчаливой
видим смерть младенцев нежных,
почему еще мы живы,
если смерть так неизбежна?
Если ждет в засаде тоже,
чтоб убить и уничтожить?

Но ведь смерть — не только тленье,
что в природе ждет извечно,
смерть есть праведных вступленье
в радость райской жизни вечной.
Вздох короткий смерть земная,
смерть души — конца не знает.

Смерть одна для всех на свете,
все дождемся смертной казни,
но не каждый час свой встретит
в равной муке и боязни,
ведь по смерти — перемена:
добрым — рай, а злым — геенна.

Добрым — рай, блаженством пышный,
где горит, как в светлом храме,
выше солнца, неба выше
свет один тремя лучами,
где покорны высшей власти
время, и судьба, и счастье.

Где, покоясь в лоне Божьем,
славою Его сияя,
души чистых бестревожно
жизнь блаженную вкушают —
вечный мир, добро и знанье,
высшей красоты познанье.

Злые же — сорвутся в пропасть,
далеко от солнца рая,
чтобы виться смрадным скопом,
в страшном пламени сгорая,
вечно в черной яме ада,
без надежды, без пощады.

Где струят отраву змеи,
дышат пламенем драконы,
корчится в огне, зверея,
род проклятый, беззаконный,
где несет потоп гремучий
ливнем пламя, стрелы тучей.

Непрестанный вой безумный,
горький плач, печаль и те же
ссоры, гнев и ропот шумный,
ненависть, зубовный скрежет,
и заломленные руки
в вечной боли, вечной муке.

Трепещи, душа, при мысли,
как ты жизнь свою сгубила,
мук греховных рой бесчислен
и близка уже могила;
а в аду всем упованьям
лишь конец без окончанья.

О душа, что в нас нисходишь
белой, чистой и бессмертной,
ты нас в утро жизни вводишь;
свет твой ясный, неизменный –
неба луч, краса вселенной,
плод и лик любви нетленной.

В жизни ангельские силы
были для тебя охраной,
стала Божьим чадом милым
и заботой непрестанной:
лишь тебя спасти хотел Он,
облекаясь смертным зелом.

Неужели не стыдишься
светоч чистый и великий
угасить, когда ютишься
в тьме грехов, глухой и дикой?
Докажи, что вне сомненья ты —
Господних рук творенье!