Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

На рынке на Смоленском
Пройдуся по рядам,
Купилам деревенским
Недорого продам.

А ну, поройся в хламе:
Для парня-простеца
Есть цепь с часами – память
Покойника-отца.

А ну, потешь сердечко:
Для сватанных невест
Есть братнее колечко,
Есть материнский крест.

Отдам ни за полушку,
Для легкия руки,
Из-под голов подушку,
С ноги да башмачки.

А ну, глаза приблизи:
Иконка хоть куда.
А вот – спаситель в ризе,
А вот – кому продам?

Не надобно. Нет дела
До нас ни здесь, ни там.
А вот – живое тело,
А вот – кому продам?

На нас не смотрят с неба,
Давай, что ни на есть:
Одну горбушку хлеба
За всю девичью честь.

Пойду с пустой сумою
Я с рынка налегке.
А стыд – а стыд омою
По глубь в Москва-реке.

Хлеба нет – зато жасмин цветет.
Хлеба нет – зато раскрылись розы.
О, клянусь, от сердца – не для позы –
Я скажу: пускай еще сожмет
Волчья хватка лютой нищеты,
Обрывая нити жизни хилой –
Если и над грешною могилой
Те же непорочные цветы.

Опять я у печки дымной,
Сырые не горят дрова.
За окном – улицы зимней
Безжалостная синева.

Скрывают неровный трепет
Блуждающие огоньки,
Их душат в железном склепе
Тускнеющие угольки.

А всё же снег ненадежен,
Примятый на бегу ногой.
А всё же кем-то встревожен
Нетронутый его покой.

Ах, знаю, знаю сама я,
Что в землю норовит январь,
Что скоро, льдины ломая,
Весенний налетит дикарь.

Махнет – и зиме кончины
Ни ночью не избыть, ни днем.
Дохнет – и мои лучины
Займутся золотым огнем.

У камина такая нега,
Но не топлен пустой очаг.
Вышла Дама белее снега
Постеречь запоздалый шаг.

Пусть бушует и воет вьюга,
Пусть не видно ни зги вокруг –
Но подруга услышит друга,
Но увидит подругу друг.

– Госпожа, красоте довлеет
Горностаем плечи облечь. –
– Рыцарь, мех снеговой не греет
И не топлена в доме печь. –

– Вам печалиться, Дама, рано:
Я возьму пилу и топор –
Кто удержит мессир Бертрана
Распилить хозяйский забор? –

О, как ярко во тьме пылает
Разгорающийся камин!
Дыма струны перебирает,
Вторит пением паладин.

Он клянется – живым иль мертвым,
Но являться на милый зов.
Столь к достойным приводит жертвам
Нас возвышенная любовь.

А хозяин зубами ляскай,
Но за кражу в суд не зови:
Это нынешняя увязка,
Смычка холода и любви.

Разве это я – в обносках рваных, старых?
Я – на деревяшках искривленных?
На моем новом платье – пояс Тамары,
Мои башмачки – с ножек Миньоны.

Мое ли то лицо – в морщинок пене?
Мое ли тело болит, немея?
Я улыбаюсь – как Princesse Lointaine,
Иду танцуя – как в сказке фея.

А вы, глаза слепые, не узнаете
Меня – Психеи – сквозь эти латки.
А вы лохмотьями с жалостью зовете
Моих одежд священные складки.

Промчался Новый год к буйной встрече,
А мы отстали на тринадцать дней –
И по старинке правим, без огней,
Без шума и вина, Васильев вечер.

Смолистый жар из горла узкой печи,
У образов дрожание теней,
Звон ложечки о блюдечко слышней –
И жизнь проводить нам больше нечем.

Так. Правильно. Когда земли разброд
Вбирал живых в разверзнутые щели –
Ведь это наши косточки хрустели.

Теперь, с землею вместе, мы осели.
Свой новый дом строит новый род
На нас, на нас – в старый новый год.

Где-то
На горах азалии цветут.
Темный друг принес мне их дыханье.
Зыбкое сиянье
Солнечного света
Ветки, золотея, льют.
Стены узкой жизни не теснят, не жмут,
Разошлись, как в небе тучи. Это
Потому, что где-то
На горах азалии цветут.

И опять ты, белая, цветешь,
И опять зовешь ты и волнуешь,
Лепестками руки мне целуешь.
Дождевую стряхивая дрожь,
Вся в слезах ты, белая, цветешь.

Сморщенная, старая кора,
Сучья узловатые, кривые,
Вы сегодня юные, живые –
А ведь были мертвыми вчера.
Ты ли это, хмурая кора?

Чья печаль – неверная вдова –
К новому томленью сердце клонит,
Лепестками осыпаясь, ронит
Неумело-нежные слова –
Ты ли, неутешная вдова?

Чудо из чудес, весна – любовь,
Дерево и сердце – не тебе ли
Вверившись, – отдать не пожалели
Белую и пурпурную кровь? –
Радость мира, вешняя любовь.

Его глаза – упрямца и фантаста –
Волна седая резче бросит в тень.
Гнетет его Шекспиров белый день,
Ему любезна ночь Экклезиаста.

Но покидает замкнутая каста
Иерофантов тайную ступень
И в жилах бродят зной, и хмель, и лень
Авантюриста – lapsus – оргиаста.

Ревнивый спутник музы Кифарэда,
Хитросплетеньем речи изощрив,
Иронией мечту испепелив,

Пленен в кругу ритмического бреда, –
Помимо мира – чуждого соседа –
Он вечно видит двуединый свив:

В ужасном – красота. Химера – Леда.

И в том же сердце та же горесть
Всё так же клонит ветви лет,
И старых лип седая прорезь
Тихонько ронит желтый цвет;

И тот же старый, вечный Пушкин
Среди играющих ребят,
И старых, вечных рифм игрушки
Нам так же сердце веселят.

Онегин. Моцарт и Сальери.
Стихи читаем наизусть.
И шорох строф – какая прелесть! –
И шелест лип – какая грусть!

Такая сизая мгла
Давила, скукой душа,
Что пыльной тряпкой легла
Истрепанная душа.

И вдруг из-за мглы туч,
Да из-за тоски гор –
Как будто бы кто ключ
Повернул на простор –

Такой золотой дождь
Вкось, сквозь солнце, хлестал,
Что каждый простой хвощ
Папоротником стал.

Самоцветов воза
Такие с небес свез,
Что у всех на глаза –
Голубой огонь звезд.

И та, что была тряпье,
Тащившееся в пыли,
Свободу и радость пьет –
Живую воду земли.