Борис Поплавский - Сочинения

Серый день смеркается, все гаснет,
Медленно идет дождливый год.
Все теперь напрасно и все ясно,
Будь спокоен, больше ничего.

Значит, будет так, как обещала
Страшная вечерняя заря,
Только не поверил ты сначала,
Позабыл свой первый детских страх.

Все казалось: столько жизней бьется,
В снежном ветре падает на лед,
Но тебя все это не коснется,
Кто-нибудь полюбит и поймет.

Нет, мой друг. Знакомой уж дорогой
Так же страшно, так же тонок лед,
И никто не слышит кроме Бога,
Как грядущий день в снегах поет.

Серый сад закрыт и непригляден,
Снег летит над тощею травой,
Будь же сердцем тверд и непонятен,
Жди спокойно ранний вечер свой.

Изумрудное небо сияет,
Темен город, таинственен сквер.
Саломея — душа забывает
Как похож был твой голос на смерть

Помню я, Ты пришла из заката
С черной чашею в тонких руках.
Вечер в пении белых акаций
Отходил за рекой в облака.

Все казалось бесцельным и странным
Черный рыцарь глаза закрывал.
Над болотом оркестр ресторанный
В бесконечной дали проплывал.

Спящий призрак, ведь я не умею
Разбудить Тебя, я Твой сон.
Пела, низко склонясь, Саломея
Над болотной водой в унисон.

Минет время, исчезнет вчерашний
Чернокрылый призрак земли.
Буду ждать Тебя в замке на башне,
Где звезда напевает вдали.

Золотая, иная, живая
Неразлучна с тобою в веках.
Спи мой рыцарь, над Ронсевалем
Так прекрасны огни в облаках.

Чтобы ты не увидел горя,
Прожил счастливо этот год,
Брошу черную чашу в море,
Отойду в сиянье болот.

На горах розовеют годы,
Все прошедшее близко к весне,
Где под яркой звездою свободы
Память спит, улыбаясь во сне.

Ночь устала. И месяц заходит.
Где-то утренний поезд пропел.
Страшно думать как время проходит
Ты ж ни думать, ни жить не успел.

Вечно ищем забыть и забыться,
Ходим, шутим и карты сдаем.
На таинственный суд ли явиться?
Отрешиться ль от страха в пустом?

А потом, на исходе дурмана,
Видеть бледную, страшную ночь
Точно смерть из окна ресторана,
И никто уж не в силах помочь.

Нет, уж лучше при лунном сияньи
Буду в поле судьбу вспоминать,
Слушать лай отдаленный в тумане,
О содеянном зле горевать.

Лучше сердце раскрою, увижу
Маловерье и тщетную тьму.
Осужу себя сам и унижу,
Обращусь беззащитно к Нему.

Китайский вечер безразлично тих.
Он, как стихи, пробормотал и стих.
Он трогает тебя едва касаясь,
Так путешественника лапой трогал заяц.

Дымится мир над переулком снова
Она витает, дымная вода
На мокрых камнях шелково блистает,
Как молоко сбегает навсегда.

Не верю я Тебе, себе, но знаю,
Но вижу как непрочны я и Ты,
И как река сползает ледяная,
Неся с собою души с высоты.

Как бесконечно трогателен вечер,
Когда клубится в нем неяркий стих,
И, как пальто надетое на плечи,
Тебя покой убийственный настиг.

Шум приближался, огонь полыхал за туманом.
Что-то мелькало и снова молчали в столовой.
Лег не раздевшись и руки засунул в карманы,
В свежесть подушек ушел отрицатель суровый

Спит и не думает больше, не хочет, не знает.
Тихо смеркается лампа и вот темнота.
Жизнь в подземелье огромную книгу читает.
Книга сияет и плачет, она высока и пуста.

Где ты, энигматическое сердце?
Я высоко, я за границей света,
Где ничего уже вам не поможет,
Дойти не сможет.

Кто знает вас, тот будет горько плакать,
Потом уснет в усталости ужасной.
Уйдет в напрасный
Звездный сумрак.

Время шумит,
Счастье молчит.
Белое пламя бумаги
Гаснет в ночном саркофаге.
Кто еще знает о счастье
Скажи скорей.
А небо молчит,
Там время течет до заката,
Падая к белым бортам корабля Гесперид
С надписью странной:
Расплата.
Сумрак сошел долгожданный.
Медленный, странный
Родился страх.

От счетоводства пятен много,
Пятнист безмерно счетовод,
Душа же вьется как минога,
Несется как водопровод.

Она играет на ковре,
В садах, как на клавиатуре,
Она гуляет на горе,
Не расположена к халтуре.

Иль в слишком синей синеве
Она вздыхает, издыхает.
Проспясь, идет на голове
И с лестницы друзей порхает.

Так жизнь ее слегка трудна,
Слегка прекрасна, и довольно.
Смотри, она идет одна
По крыше — ей легко и больно.

Как вертел нож-громоотвод
Ее пронзил, она кружится,
Указывая: север вот —
Восток, а нам на юг разжиться.

Бесшумно рукавами бьет
Живой геликоптер-пропеллер.
Качнулся дом на огород,
Навстречу к моему веселью.

Я осязаю облака,
Они мокры и непрозрачны,
Как чай где мало молока,
Как сон иль человек невзрачный.

Но вдруг хрустальный звон и треск,
Пропеллер лопнул как попало:
В него летя наперерез
Земная стрекоза попала.

Голоса цветов кричали на лужайке,
Тихо мельницу вертело время.
Воин книгу за столом читал.
А на дне реки прозрачной стайкой
Уплывали на восток все время
Облака.
Было жарко, рыбы не резвились,
Фабрики внизу остановились,
Золотые летние часы
С тихим звоном шли над мертвым морем:
Это воин все читает в книге.
Буквы в книге плачут и поют.
А часы вселенной отстают.
Воин, расскажи полдневным душам,
Что ты там читаешь о грядущем.
Воин обернулся и смеется.
Голоса цветов смолкают в поле.
И со дна вселенной тихо льется
Звон первоначальной вечной боли.

Отдаленные звуки неба
И страшные звуки жизни
Я сегодня совсем не слышал
Я сегодня не ел и не пил
Я сегодня почувствовал жесткий
Удар посредине сердца
Я сегодня спустился к черным
Безмятежным краям пустынь

Шум  автомобиля
Белый низкий свод
Вкус тончайшей пыли
Тишина
Летом жизнь священна
Летом счастье бренно
Летом вся  вселенная
Насквозь видна
Звезды и кометы
Золотое лето
Слабость отстраненье
Похороны пенье
Снежная весна

Святым не надо бессмертия
Они не хотят награды
Они не ждут не боятся
Они презирают печаль
Но оставьте их отвернитесь
Все легко что касается тления
Нет награды и нет наказания
Бескорыстно все безвозвратно
Все летит в серебре пустынь

Сон анемоны был темен, был неподвижен.
Что ей снится, быть может себя она видит во сне?
Спящим спокойно, быть может то прошлые жизни
Спали и видели мы эти жизни в себе.
Прошлое так безвозвратно, так тихо, так непорочно
Как все понятно, как все убаюкано бременем…
Спит анемона, ей снится — все ждет, все непрочно,
Все возвращается, отяжелевшее временем.
Окна уже запотели, как холодно,
Кажется все достигает покоя.
Кажется все наконец возвращается к Богу.