Константин Бальмонт - Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la poésie de langue française [билингва ru-fr]

То не ветры в Небе слеталися,
То не тучи в Небе сходилися,
Наши витязи в бой собиралися,
Наши витязи с недругом билися.
Как со всею-то волей охотною
Развернули размашистость рьяную,
Потоптали дружину несчетную,
Порубили всю силу поганую.
Стали витязи тут похвалятися,
Неразумно в победе смеятися,
Что, мол, плечи могутны все биться хотят,
Кони добрые не уходилися,
И мечи-то их не притупилися,
Нам нездешнюю силу давай, говорят,
И с нездешнею силой мы справимся,
Да и так ли мы с ней позабавимся.
Только слово такое промолвил один,
Как явилися двое воителей,
Только двое, не полчище вражьих дружин,
Но воителей, не говорителей.
И воскликнули: «Вступимте, витязи, в бой,
Пусть вас семеро, нас только двое».
Не узнали воителей витязи, в этой минуте слепой
Разгорелося сердце в груди ретивое,
Жажда биться — в крови горяча.

Налетел тут один на воителей, светят глаза огневые
Разрубил пополам их, с плеча,
Стало четверо их, все четыре — живые.
Налетел тут другой, и испробовал силу меча,
Разрубил пополам, стало восьмеро их, все — живые.
Налетает тут третий, и очи горят огневые,
Разрубил пополам молодецким ударом с плеча,
Стало вдвое их больше, идут, все идут, все — живые.
Тут все витязи бросились эту дружину рубить,
Размахнутся — где недруги, вдвое им быть,
Надвигаются, грозно-немые.
И безвестная сила растет и растет,
Все на витязей с боем идет.
И не столько уж витязи борются тут,
Как их добрые кони копытами бьют.
А безвестная рать все растет и растет,
Все на бьющихся витязей с боем идет.
Разрастаются силы, и грозны, и жутки.
Бились витязи ровно три дня, три часа, три минутки
Намахалися плечи могутные их,
Притупились мечи их булатные,
Уходилися кони в разбегах своих,
Утомили удары возвратные.
А безвестная рать все растет и растет,
Все на бьющихся витязей с боем идет.
Испугались бойцы тут могучие,
Побежали к горам.
Побежали к пещерам, к ущельям, где чащи дремучие
Подбежит один витязь к горе — и останется там,
Каменеет,
Подбегает другой — и, как камень, причтется к камням
Третий, все, — подбежит изумленный — немеет.
С этих пор на Руси уже более витязей нет,
С этих пор в сумрак гор углубиться не всякий посмеет,
Странен глыб их узор, и таинственный свет
Над провалами часто белеет.

Ce ne sont pas les vents, qui accouraient dans le ciel!
Ce ne sont pas les nues, qui dans le ciel s'aheurtaient!
Nos Preux se préparaient au combat,
Nos Preux combattaient l'ennemi.
Et de toute la volonté de leur désir
Ils ont déployé l'impétueux brandissement!
Ils foulèrent une armée innombrable,
Ils occirent toute la force païenne…
Et les Preux, alors, se mirent à se vanter,
Déraisonnablement rire dans la victoire!
— «Les épaules puissantes, offraient-ils, veulent encore lutter,
Les chevaux vaillants ne sont pas las encore,
Et les glaives ne sont pas émoussés!
Qu'on nous donne, dirent-ils, une Force qui n'est pas d'ici,
Et nous exterminerons cette Force qui n'est pas d'ici, —
Et combien, avec elle, nous nous amuserons!»…
Et, dès que de l'un d'eux, fut cette parole,
Parurent deux Guerriers,
Seulement deux, non point la masse d'hommes,
Mais des guerriers, et non pas des parleurs!
Et ils proclamèrent: «Or, entrons en lutte, les Preux!
Vous êtes sept, nous sommes deux, — peu importe!»…
Dans ce moment aveugle les Preux n'ont pas reconnu qui étaient les Guerriers:
S'alluma en leur poitrine le cœur ardent.
La soif de bataille est chaude dans le sang…
Les yeux qui flambent, sur les guerriers un s'élançait
Et les coupa en deux, d'un seul effort d'épaule:
Ils devinrent quarte, — tous les quatre vivants!…
S'élança un second, sur eux éprouva la dureté du glaive,
Et les coupa en deux: ils devinrent huit, tous les huit vivants!…
S'élança le troisième, les yeux qui brûlent,
Les coupa en deux par un coup de hardiesse:
Ils devinrent deux fois plus, — ils s'avancent et tous s'avancent, tous vivants!…
Alors, tous les Preux s'enlevèrent pour hacher cette armée.
Ils ont brandi les glaives: où était l'ennemi, il en est deux fois plus,
Et qui s'approchent, et muets, et menaçants.
Et la puissance inconnue grandit et grandit
Et s'avance sur les Preux, en attaque!
Et maintenant les Preux ne luttent pas autant
Que meurtrissent, de leurs sabots frappant, les destriers vaillants…
Mais la puissance inconnue grandit et grandit,
Toujours avance, combattante, sur les Preux qui bataillent.
Hors de soi-même sortent les forces neuves et menaçantes, — fatales d'horreur!…
Juste trois jours, trois heures, trois minutes, les preux luttèrent.
Leurs épaules puissantes ont assez travaillé,
Les glaives damasquinés se sont émoussés,
Les chevaux se lassèrent dans leurs élans!
Les coups qu'ils ont rendus ont épuisé les Preux…
Mais l'armée inconnue grandit et grandit
Et sur les Preux bataillant s'avance, — en attaque!
Alors, prirent peur les Chevaucheurs puissants…
Ils coururent vers les montagnes,
Ils coururent vers les cavernes, vers les gorges où la forêt inextricable se tient:
Mais quand arrive un Preux à la montagne, il y reste
Pétrifié.
Et arrive un second, — et, pierre, il s'ajoute aux pierres.
Et le troisième et tous les autres, s'en sont venus, étonnés, — et ils deviennent muets!…

Et depuis, il n'est plus de Preux en Russie.
Et depuis, dans l'ombre des montagnes il en est peu qui osent s'aventurer:
Étrange est le dessin de leurs rocs, et une lueur mystérieuse
Au-dessus des gouffres, souvent blanchit…

Сколько в Городе дверей, — вы подумали об этом?
Сколько окон в высоте по ночам змеится светом!
Сколько зданий есть иных, тяжких, мрачных, непреклонных,
Однодверчатых громад, ослепленно-безоконных.
Склады множества вещей, в жизни будто бы полезных.
Убиение души — ликом стен, преград железных.
Удавление сердец — наклоненными над нами
Натесненьями камней, этажами, этажами.
Семиярусность гробов. Ты проходишь коридором.
Пред враждебностью дверей ты скользишь смущенным вором.
Потому что ты один. Потому что камни дышат.
А задверные сердца каменеют и не слышат.
Повернется в дырке ключ — постучи — увидишь ясно,
Как способно быть лицо бесподходно-безучастно.
Ты послушай, как шаги засмеялись в коридоре.
Здесь живые — сапоги, и безжизненность — во взоре.
Замыкайся уж и ты, и дыши дыханьем Дома.
Будет впредь и для тебя тайна комнаты знакома.
Стены летопись ведут, и о петлях повествуют.
Окна — дьяволов глаза. Окна ночи ждут. Колдуют.

Que de portes dans une Ville! — Y avez-vous pensé?
Que de fenêtres, en la hauteur, se serpentent en lumière!
Que de monuments, lourds, sombres et inexorables,
Masses énormes, mais elles, qui n'ont qu'une porte, et aveugles.
Multitude de choses en amas, utiles — soi-disant — à la vie!
Meurtre de l'âme de par la face des murs, de par les interpositions de fer.
Étouffement du cœur sous l'inclinaison sur nous
D'amoncellements de pierres, d'étages et d'étages:
Cercueils sept fois étagés… Tu passes par un couloir, la rue…
Devant l'hostilité des portes,
Ainsi qu'un voleur troublé, tu glisses, —
Parce que tu es seul, — parce que les pierres respirent!
Et les cœurs de derrière les portes se sont pétrifiés, n'entendent pas.
Si la clef tourne dans la serrure — frappe — et, clairement, tu verras
Combien un visage peut être inaccessiblement indifférent!…
Écoute, comme les pas se mettent а rire par le couloir:
Ici vivent les bottes, — le regard est sans vie…
Plutôt enferme-toi aussi, et respire la respiration de la Maison!
Désormais, de toi aussi, le mystère de la chambre sera connu:
Les murs rédigent des annales, et parlent de nœuds coulants…
Les fenêtres, — ce sont les yeux des diables, — les fenêtres attendent la nuit, et ensorcellent!

Если хочешь в край войти вечно-золотой,
Облачную лестницу нужно сплесть мечтой.
Облачные лестницы нас ведут туда,
Где во сне бываем мы только иногда.

А и спать не нужно нам, лишь возьми росу,
Окропи вечернюю света полосу,
И, скрепивши облачко месячным лучом,
В путь иди, не думая больше ни о чем.

Pour aller au pays qui toujours éblouit,
Avec le songe tresse une échelle céleste.
L'échelle de nuées qui là-bas nous conduit
Où parfois seulement nous séjournons en rêve.

Qu'importe le sommeil! Recueille la rosée
Et qu'elle arrose au soir le ruban de lumière,
Arrimant d'un rayon de lune la nuée,
Va, oublie en chemin les soucis éphémères.

Пойду в долины сна,
Там вкось растут цветы.
Там падает Луна
С бездонной высоты.

Вкось падает она,
И все не упадет.
В глухих долинах сна
Густой дурман цветет.

И странная струна
Играет без смычков.
Мой ум — в долинах сна,
Средь волн без берегов.

J'irai dans les vallées du songe
Où des fleurs s'ouvrent en penchant.
Là-bas là-bas, la Lune plonge
Du haut des abîmes géants.

Obliquement la lune plonge
D'un bond qui n'en finit jamais.
Dans les sourdes vallées du songe
S'exhale un opium épais.

Là-bas vibre une corde étrange
Mais l'archet ne l'a pas frôlée.
L'âme dans les vallées du songe
Au cœur de l'onde illimitée.

Traduit par François Kérel et Charles Dobzynski