Александр Тиняков (Одинокий) - Стихотворения

На подушки склоняясь, в мир иной уносясь,
Я в покое пустом засыпал чутким сном,
И, смеясь, надо мной едва зримой волной
Проплывали бесплотные грезы.
Легкий шепот звучал, легкий звон замирал,
Словно вздох лепестка, словно шелест листка,
Этот звук волновал, и томя вызывал
На глаза мои слезы.
……………………………….

И закат догорел, и печален восток.
Я не жду уж зари. Я совсем одинок.
Я – разбитый сосуд, я – примятый листок,
Тщетно ветер твердит о бескрайнем пути –
Ни желанья, ни сил нету дальше идти.
………………………………………….

О, пустите! В безмолвную бездну уйдем,
Потеряемся в ней навсегда.
Там покой, там мы Счастье и Радость найдем –
Не вернемся назад никогда.
И хоть будем тогда меж людей мы ходить,
Будем пристально в лица смотреть,
Мы другой, Жизнью тайной для всех будем жить
И по-своему знать, и по-своему сметь.
Хорошо, хорошо средь бесплотных теней,
Что навеяны властной мечтой,
И заманчив покров безысходных ночей,
И их сумрак безмолвно-седой.
На глубокое дно невозвратных глубин
Не доносится жизненный звук.
Там Безмолвие лишь властелин,
Там нет горя, страданий и – мук!

Не вернется она, не придет никогда,
Не услышу от ней снова светлого «да!»
И в огне я горю нерассказанных мук,
И терзает меня каждый жизненный звук.
Не ее лишь мне жаль, не ее, не себя,
Можно жить без любви, можно жить не любя, –
Только б знать , что Любовь – не пустая мечта,
И легка бы была тяжесть Жизни креста.
Одиночества крест я свободно бы нес,
И не знала б душа ни печали, ни слез.

Звезда роковой перемены
Восходит над русской землей.
Пора из позорного плена,
Пора нам проститься с тюрьмой,
Ударим же в душные стены
И ринемся в бой роковой.

Восстанем мы дружно и смело
На гибель народным врагам,
Пойдем мы за правое дело,
Пойдем мы навстречу лучам,
А цепи, разъевшие тело,
Мы бросим в лицо палачам!

Пускай уже многие пали –
Могилы борцов не молчат;
Бойцы отомстить завещали,
Могилы о мести кричат.
И если мы дерзко восстали,
То мы не вернемся назад!

Каждый год мы жаждем жизни обновленья,
Каждый год с тревогою и с тоскою ждем:
Не падут ли стены горя и мученья?
Не сменится ль сумрак светозарным днем?

Но кругом все так же: скучно и тоскливо,
Те же крики злобы, та ж вражда и сон.
И любовь, и правда бродят сиротливо
И ползут туманы к нам со всех сторон.

Оглянитесь, братья! Жизнь ведь раз дается,
Каждый год уносит много светлых сил.
Оглянитесь, сколько стонов раздается,
Оглянитесь, сколько позади могил!

Так ужель и этот новый светлый год
Встретим мы речами, тостами, вином,
А когда миг встречи радостный пройдет,
То опять притихнем и опять заснем?

Нет! Хочу я верить, что и в нас есть сила,
Что и мы сумеем встретить Новый год,
Что и нас без бою не возьмет могила,
И что мы без страха ринемся вперед!

В иные минуты я слышу душою старинный и робкий намек
И в бледное сердце вонзается грубо безжалостный, горький
упрек,
И хочется думать, что все вокруг так же, как было и прежде:
Земля с торжествующей песней смеется в своей изумрудной
нарядной одежде,
И небо родное… и радостью Детства трепещут под огненным
солнцем луга.
И волны с Любовью, с приветом лобзают замкнувшие их
берега.
И я со скамьи городского бульвара смотрю в золотистую
Прошлого даль,
Которое было, и счастье сулило, которого нету, которого жаль.

*
…Лесная поляна… Вздыхает лениво затона глубокого
белая грудь
И падают листья спокойно и плавно в бездонную, влажную муть.
…И снилось ребенку, что белые башни росли глубоко под
водой,
И слышал он музыку: томную арфу и звучный, искристый
гобой:
То в царстве подводном в часы предвечерних безлунных
бесшумных мечтаний
Играла безумная странная дева, дочь темных, чарующих негой
сказаний.
Когда ж озарялось подводное царство багровой улыбкой
багровой
луны,
То тихо, как воры, туда проникали проклятые Богом и
Радостью сны:
И снились ребенку бескрылые гады, с большими зубами, без
глаз, без голов…
Они извивались и чем-то грозили…И он, просыпаясь,
смеялся в
сознаньи, что это создания снов.

*
О Молодость! Счастье! Там злые уроды мелькали во сне.
Теперь они всюду. Всю землю покрыли. Вверху и внизу, и
кругом. И во мне!
Напрасно я силюсь забыться, проснуться и тщетно
стремлюсь я
к покою мечтой:
Не слышно гобоев – и Город сжимает мне горло железной, в
крови омоченной рукой…

*
По пальцам сочится густою струею еще не остывшая, теплая
кровь
Задушенных прежде, как я, понимавших, всю бездну
Презренья и
высшее слово – Любовь!

Из страны ароматной и лунной
Кто-то звон мне родимый донес –
Всколыхнулись души моей струны
И гирлянды причудливых грез.
Меня светлым венком окружила
В ореоле серебряной мглы –
Возвратилась ко мне моя сила,
Закричали победно орлы.
Этот звон – не созданье больного ума:
Для меня он отчетливо слышен,
И я знаю, что призрачна тьма ,
Что я звоном спасен и возвышен.

*
Как будто бы я погибаю: все дальше отходит всем
видимый мир,
Все меньше волнует, влечет и чарует меня человеческий
пир.
Все громче твержу я: «Как жалки
Вы – люди безжизненных серых домов,
Бесстрастных приличий, уродства весталки,
Рабы обесцвеченных слов.»
Бросайте же камнями слепо и злобно,
Кричите, жалейте… Я вас не боюсь –
Я тоже над вами напевом надгробным,
Как громом небес, разражусь.
Но ваша нора, о презренные люди,
Не скоро вас ждет – она вся впереди.
Теперь утону в созидательном чуде
И дам отдохнуть наболевшей груди.

Ангелов лики исчезли, Демонов скрылись обличья:
Медленно кутает душу мертвый туман Безразличья.
С сумраком бархатным слиты Счастье таящие дали –
В душу безжалостно смотрят темные очи Печали.

Вяло, беззвучно катятся волны изведанных дум,
Дикой, безбрежной тревогой скован измученный ум.
Сердце тоскует, сжимаясь… Близится час роковой!
Гулко пробьет он… Нахлынет мертвенно тихий прибой:
Ангелов нежные лики, Демонов черных обличья
Страшной завесой покроет мертвый туман Безразличья.

Мои грезы осенняя ночь родила,
Их морская пучина крестила,
Им холодная Смерть красоту придала
И их Вечность сама окрылила.

Мне восторгов людских непонятен язык,
Бодрый смех мое сердце терзает:
Кто из бездны Мученья возник, –
Тот вершины Любви презирает.

Кто из бездны Страданья восстал,
Тот не хочет земных утешений
И кто радость Мученья познал,
Тот лишь жаждет все новых мучений.

Они говорят мне, что – в Жизни спасенье.
Что нужно людей полюбить,
Что только в борьбе я найду вдохновенье
И силу о боли забыть.

Но я отвергаю их грубые краски,
Ряды утомительных слов.
Я слышал когда-то крылатые сказки
Те сказки – иных, не рабов.

А те, кто за цепи хватается страстно,
Что скованы Жизнью для них,
Твердит о свободе и счастьи напрасно –
Свобода дана для иных.

Для тех, кто над Жизнью и Смертью смеется,
Кто счастье презренья познал,
Кто с сердцем спокойным волне отдается,
Бесцельно бросаясь со скал.

Кто бродит, безмолвный, по кручам высоким,
Кто в черную бездну глядит,
И всюду бывает всегда одиноким
И Тайну навеки хранит.

Незнакомы мне восторги перед Жизнью и Любовью,
Только холод Отрицанья жжет меня в моей тиши,
Только жалкие осколки, что залиты алой кровью,
Только лишь они способны разбудить покой души.

Страшной злобой Высшей власти суждено мне преступленье,
И не знаю я покоя мирных, радостных утех,
И всегда мне шепчет речи мрачный демон разрушенья,
И звенит в ответ на шепот мой надменный, дерзкий смех.

В сумрак бархатный, синий
Золотые ступени идут.
Красотою таинственных линий
За собой они властно зовут
В сумрак бархатный, ласковый, синий.

Но суровой звучит укоризной
Чей-то голос карающий, медный –
Он проклятьем грозит пред отчизной…
Не пора еще в путь мне победный!
И не время для праздничной тризны,

И не время для тихих молений –
Час упорной, решительной битвы.
И все дальше уходят ступени,
И все тише о счастьи молитвы…
Тают нежно-спокойные тени.

Вновь подвластен я грозному зову –
Взор прощальный бросаю с тоской
И опять надеваю оковы.
О, прости меня, мрак голубой!
Я иду в путь безвестный и новый…

Я много кумиров себе создавал
И жарко молился в ночной тишине,
И чуда я долго, мучительно ждал,
Сгорая в тревожном огне.

Но вдруг налетал грозовой ураган
И в пыль разбивал я кумиров-богов,
И снова я жаждал неведомых стран,
Неслыханных звуков, несказанных слов.

И долго б еще я по свету бродил
В безумном желаньи святое найти,
Быть может, не стало б ни воли, ни сил,
Быть может, я пал бы на мертвом пути.

Но время настало и – Вечность блеснула
С бесстрастным сияньем в бездонных глазах –
И все, чем болел я, – во мгле утонуло,
И все, что любил я, – распалось во прах.

Теперь мне не нужно молитв и страданий;
Не нужно кумиров, не нужно богов,
Не нужно мне вечных, бесплодных скитаний
И шумных восторгов, и радостных слов.

Я Вечности взглядом навек очарован,
Я жажду все больших и больших глубин,
В броню Безразличья я крепко закован –
Теперь я вне Жизни, теперь я один.

Раскрытыми жадно глазами
Я долго и жадно следил
За яркими Жизни огнями
За радостным трепетом сил,
За сменой людей и желаний,
За грохотом туч грозовых –
И полный пьянящих мечтаний
Пел смелый, стремительный стих.
Но яркие, сильные звуки
Затихли теперь для меня, –
Мне скучны восторги и муки
Крикливого, шумного дня.
И хочется мне беспредельно
Исчезнуть в таинственной мгле,
И жить безучастно, бесцельно,
Забыв о далекой земле.

Отдадимся беззаветно чувству тягостной Печали.
Слишком скоро волны Жизни нас до пристани домчали!
И, сводя расчеты с Жизнью, подведем, мой друг, итоги,
Вспомним думы молодые и пройденные дороги,
Вспомним, друг мой, как надежды нас с тобою окрыляли,
Как заманчивые дали улыбались нам и звали.
И в душе звучали гимны, и на зов лились ответы –
Мы торжественно давали обещанья и обеты!
Но нас дали обманули. Жизнь нам слова не сдержала –
И в потоке своенравном к бездне черной увлекала.
Мы боролись и томились, мы мучительно страдали,
Но в борьбе с могучей Ложью бесконечно мы устали.
Мы сдаемся. Скоро пристань. Ждет нас сумрак и покой…
Но прощаемся мы с прошлым с бесконечною тоской:
Все ж не хочется нам, Счастья не изведав, уходить,
Все ж безумно жаждет сердце снова верить и любить!

Где-то над жизнью, над миром, где-то далеко, давно
Видел я женщину в белом сквозь голубое окно.

Канули бледные годы… Видел я много могил.
Всех, кого я ненавидел, всех равнодушно простил.
Властно всегда опьяняет чувство меня лишь одно:
Женщину в белом увидеть сквозь голубое окно.

Странные речи в тумане звучат,
Плачет о счастьи далеком душа,
Синие очи во мраке блестят,
Гордым Презреньем дыша.

Белые розы в гирлянды сплелись.
С черной улыбкой вторгается ночь…
Шепчет Забытое тихо: «Вернись», –
Властно рождается: «Прочь!»

Мертвенно бледные крылья.
Шумы последних страданий…
Муки и радость усилья.
Тьма многозвонных рыданий…

В синей заброшенной Дали
Грустно мерцает свеча.
Облако вечной Печали –
Смерти бесстрастной Туча.

Все люди похожи один на другого
И вместе с тем души у всех одиноки,
Я долго искал человека родного,
Но все были чужды и страшно далеки.
И всем были чужды мотивы молитвы,
Которая слух мне томила, ласкала,
И всех чья-то сила манила на битву,
На варварский бой призывала.

Я себя одиноким назвал,
И теперь я с Судьбою своей
Примирился и ясно сознал,
Что мне нужно уйти от людей.
Я могу на пути их встречать
И в глаза им с восторгом глядеть,
Но сам должен навеки молчать
И, в молчаньи прожив, умереть.
Но тех звуков, что слух мой томят,
То, что душу терзает всегда,
Они взглядом своим оскорбят,
Не поняв ни за что, никогда.
Пусть их пляшут над трупом земным,
Безобразною шумной толпой,
Я к пределам уйду голубым
И сольюсь с бестелесной мечтой.

Ты чужда мне. Ты далеко. Так зачем же, почему
Каждый раз при новой встрече снова хочется отдаться,
Снова хочется тебя мне? Я не знаю, не пойму.
Будет. Чувство ведь изжито… Но так тягостно расстаться
Мне с любимою мечто<ю>; так и хочется, чтоб снова
Дня минувшего Восторги возвратилися ко мне.
Я хочу тебя! И снова вдохновляющее слово
Рваться с губ моих готово в безотрадной тишине?!

О, великая в том сила, велика в том власть,
Кто, про Жизнь и Смерть все зная, сможет Жизнь проклясть,
Кто, с подъятой головою проклянет <нрзб.> Судьбы
И отвергнет тех кумиров, коим молятся рабы.
Кто признает всю враждебность, что таится в этом мире,
Кто вплетет свой злобный хохот в крики Радости на пире.
И отвергнув утешенья, разогнав миражи Счастья,
Будет жить с душой, прикрытой тяжким камнем Безучастья.
С беспорывностью во взоре, в вечным холодом в крови
И с презреньем к Небу, к Солнцу, к человеку и к Любви.
Будут литься дни за днями в подземельях за стеной
И сознанье вечно будет говорить, что в мир иной
Невозможно нам проникнуть, даже властностью Мечты,
И бледнеть от боли будут истомленные черты.
Смерть настанет, но за нею снова Жизнь и тусклый свет,
Мы не можем полногласно произнесть святого «нет».

Довольно! Пора нам на Землю спуститься
Из светлых чертогов мечты.
Нельзя только призрачным теням молиться,
Нельзя созерцаньем вполне насладиться,
Одним ощущеньем одной красоты.
Влечет его страстно к святому страданью
С Олимпа Голгофу он видит всегда
И жребий его в беспредельном исканьи
И их не удержит злой звук: «Никогда!»
Пускай же над нами стена вековая
Стоит, разомкнув свою черную пасть,
На приступ ведет нас рука роковая
Идем мы, любя, и молясь, и рыдая
Идем и без веры, что может упасть
Твердыня, запершая дух наш в оковы,
Идем, проклиная себя на пути,
Мы падаем, чтобы подняться нам снова,
И вечным огнем озаренное слово
Сияет пред нами – нельзя не идти!

Мы живем… Мы не можем не жить,
Так уж лучше в минуту сгореть,
Чем годами тихонько чадить
И молчать, примиряться, терпеть!

Прочь же стонов болезненных гнет,
Порываний бессильных печаль!
Пусть неправда бежит и зовет
К солнцу, к счастью, к свободе, вперед,
В озаренную светлую даль.

Вижу вас я на нем. Вся порыв.
Беззаветная вера в глазах.
То проклятий тиранам призыв
И призывы любви на устах.

Баррикада… Знамена… рабочий идет!
Палачей исступленных напор…
Властный крик: «За свободу, вперед!» –
И ружейные дула в упор…

А затем?.. Все равно! Лучше жить
Один миг, озаренный огнем,
Чем годами тихонько чадить
И погаснуть во мраке сыром.