Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Волна наш челн слегка качала,
Переливая лунный блеск.
Зыбь серебрилась, даль молчала,
Баюкал вёсел мерный плеск.

Как бы исполненный печали,
Тих был храм ночи… И, полны
Тревогой странной, мы молчали
Под сказки моря и луны.

Распахнувши звездный полог,
Ночь прониклась тишиной.
Очертанья стройных елок
Серебрятся под луной.

Светлый миг! Но как недолог,
Как неверен свет ночной…
Песня, прежних дней осколок,
Гаснет с ним в глуши лесной!

Миновала гроза, тают тучи,
Глух в дали замирающий гром,
Дождь прошел молодой и пахучий,
Только капает с веток кругом.

Пряно пахнет землею сырою
И из сада, с оживших куртин,
Ветер веет в окно резедою
И кадит ароматом жасмин.

А закат раскаленною лавой
Разлился и пылает, рядя,
Как в рубины, игрою кровавой
Непросохшие слезы дождя.

Жизнь пуста. Заманчивою целью
Не зовет враждебная мне даль…
Я отдамся светлому похмелью:
Пусть уступит ложному веселью
Неподдельная щемящая печаль.

Прочь тоска от звонкого бокала!
Эй, вина! Скорей еще вина,
Чтоб струя, запенившись, сверкала,
Чтоб победно в душу проникала
Грез хмельных мятежная волна!

Чем больше близких сердцу сходит
В навечный сон глухих жилищ,
Тем чаще чувство нас приводит
К молчанью мирному кладбищ.

Там, в тишине, в кудрявой чаще
Смерть не страшна и не чужда,
Но всё желаннее и слаще
Мысль о покое навсегда.

И, словно шепот губ незримых,
Мы в ветре слышим, не скорбя:
«Иди же! Средь могил родимых
Найдется место для тебя!..»

Планет таинственнее сдвиги
И смысл сплетенья их орбит
Прочел я в знаках звездной книги,
Путей небесных следопыт.

В них сочтены все жизни миги;
В них Рока путь… И дух скорбит,
Внемля тяжелый гул квадриги
И топот кованных копыт.

Ночь поет тишиною безбрежной
Колыбельную песню земле
И ее убаюкала нежно
На своем тиховейном крыле.

Сын земли непокорный и блудный,
Изнемог я и грезу таю,
Чтоб овеял покой непробудный
И бессонную душу мою.

С напева тихой колыбельной
Со «Со святыми упокой»
Все песни жизни неподдельно
Звучат глубокою тоской.

И, по отчизне запредельной
Томясь, бессмертный дух людской
О небесах скорбит смертельно
В гостях у пошлости мирской.

Но — будет день: в минуту тлена
Его земного естества,
Свободный дух от уз и плена
Умчится с песней торжества.

Творящий злое — свет ненавидит,
Боится света и льнет во тьму,
Страшась, что в свете весь мир увидит
Его паденье, на стыд ему.

В добре живущий, как счастье, встретит
Луч каждый света, он любит свет,
Который в сердце его осветит
Господней правды святой завет.

Но день настанет. И Свет Грядущий
Всех осияет — и прослывут
Творящий благо и в зле живущий
По их деяньям… И в этом — суд…

Здесь встарь шумел военный стан,
Мечи бряцали перед боем,
Пел славу витязям баян;
Здесь рать орды с зловещим воем
Толпой сшибалась с тесным строем
Победоносных россиян.

Теперь же радостным покоем
Объята степь. День, полный зноем,
Не грезит кровью страшных ран…
Лишь над неведомым героем
Безмолвный высится курган
И в полночь бледным смутным роем
Выводит призраков туман.

Осень бледная тихой царицей идет,
Хмурый лес в позолоте с багрянцем.
Рдеют гроздья рябины, листов хоровод
В ветре кружится трепетным танцем.

Небо сине еще, солнце ярко блестит,
Но уж холоден воздух хрустальный,
И природа о лете ушедшем грустит,
Час разлуки встречая прощальный.

Умирает природа… Но как хороша
Эта смерть с ее светлой печалью.
Умереть бы теперь, чтоб слилася душа
С этой чистой, хрустальною далью…

Ты мелькнула трепетною тенью
На моем сердечном пустыре,
Но ушла, как тучка на заре,
Не ответив страстному смятенью.

Ты ушла, беспечна и ясна.
Миг солгал и снова запустенью
Сердца жизнь без смысла предана.

Оскорбленный, угрюмый, на тризне
Прожитого, — дивлюсь я, как ты
Можешь счастья лелеять мечты
В нашей страшно поруганной жизни!

Но так детская вера светла,
Что мне жаль, волю дав укоризне,
Сжечь твой храм упований дотла.

Гневом правили древние темные боги,
Сторожила людей их неправая месть,
И в те дни человек, полный вечной тревоги,
Всюду казни грозящей подслушивал весть.

Бедный ум уловлял жути полные знаки,
Робко чуяло сердце предвестье беды —
В дальнем гуле грозы, в лунном вое собаки,
В криках воронов злых и в паденьи звезды.

Кроткий Бог просиял… Но напрасно монахи
Проповедуют благость и царство любви:
Живы в сердце поднесь заповедные страхи,
Отголосок былого, наследный в крови.

Будят трепет каких-то тревог безотчетных
Огоньки на погосте, плач жалобный сов,
Черной полночью стоны в затонах болотных
И неясные шумы полночных часов…

И я странно люблю эту власть суеверья,
Темный страх дикаря в наши мудрые дни,
Точно им с миром древности слит и теперь я,
Давним пращурам снова как будто сродни.

Словно так же, как в прежние темные годы,
Говорит мне яснее бесчисленных книг
Голос птиц и зверей, речь немая природы
И событий мирских сокровенный язык.

Я в миру не чужой. Эти птицы и звери —
Мне друзья, и порой дружелюбная речь,
Чуя бедствий приход, зная близость потери,
Хочет сердце мое наперед остеречь.

Остеречь стародавней приметой намека,
Что недобрым грозит мной задуманный шаг,
Что сулит неуспех воля тайного рока,
Что замыслил удар неожиданный враг.

И я верю… И жду неизбежной невзгоды…
Ведь всё тот же мой ближний, мой брат-человек,
И всё та же судьба в наши мудрые годы,
Как и в мраке столетий, в прадедовский век.

Ты позвал — и я бреду
В неизведанном бреду
К высотам пустыни горной,
Днем — по солнцу, ночью черной —
На далекую звезду.

Труден путь… Иду упорно
Без раздумья на ходу,
Только веруя покорно,
Что с водою животворной
Твой источник я найду!

Мирно на кладбище старом…
Тишь за чертой городской.
Запад огнится пожаром,
Веет вечерний покой.

Дремлют березки и клены,
Лист на ветвях не дохнет,
Медленно в чаще зеленой
Благовест мерный плывет.

В песне звучит колокольной:
«Путник, приляг и дремли,
Здесь отдыхают безбольно
Дети усталой земли…»