Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Вот полночь августа, сигналы паровоза,
Шум поезда живой, кровь жаркая земли…
Да! Жить и знать любовь, и ненависть, и слезы,
Смеяться рваться вдаль, сжигая корабли!

Ведь остановка — смерть. Иди не отступая,
Свое усилие прибавь к мильонам рук,
Будь с теми, кто живет, одним огнем пылая,
И в радость перекуй ничтожность личных мук.

«Ты одинок! Ты горд!» Нет слов презренней в мире!
За пышностью одежд их смысл убог и мал!
Подумай: темные пересекает шири
Зов к подвигам труда — тебе и нам сигнал!

Не прихотью миллиардера,
Не на потеху томных дам,
Не сон, не призрак, не химера,
Не лупанарий и не храм, —

Нет! Воплощенье мускулистых,
К работе устремленных рук
В сплетеньях плавных, взлетах быстрых
Над мостовой явилось вдруг.

Вот почему, когда рубанки
Шуршали в стружке золотой,
Напев свободной «Варшавянки»
Летел над нашей головой.

Вот почему так вдохновенно
Звенели юных голоса,
Когда, освобождая стены,
Сошли последние леса.

Вот почему из подворотни
Мещане плакались вчера,
Что отошла бесповоротно
Их беззаботная пора.

…И сыплет золотом червонным
Луч солнца, рдея и горя́,
И над торжественным фронтоном
Встает грядущего заря.

Когда до слуха гения глухого
Не достигало уж людское слово,
Когда он знал лишь бунт стихий немых
И, страстью опьяняемый, из них
Слагал гармонии чредой чудесной,—
Смерть подошла. Великий и безвестный,
Прославленный, осмеянный, титан
И раб — он умирал. Сплошной туман
Окутал небо. Дали застилая,
Росла гроза. Жестоких мыслей стая
Навстречу ночи реяла над ним.
Вдруг, жаждой ненасытною томим,
Он поднялся — орел, еще могучий.
Он слышал, слышал! Ах, взлететь на кручи,
Изрыть всю землю, лишь бы радость дать
Сынам земли! — Он слышал, как опять
Ударил гром в небесное подножье!
Охваченный неповторимой дрожью, —
А смерть уже на лбу чертила знак, —
Он небу, гордый, показал кулак.
Бетховен! Этот взмах твоей ладони
Страшнее самой страшной из симфоний!

Помню день, когда я, гимназистом,
В Кожанку из Киева попал.
В воздухе, прозрачном и душистом,
Поезд прогудел и замолчал.

Я на мокром постоял перроне
И подводу нанял. Не спеша
Поплелись лоснящиеся кони,
Грязными колесами шурша.

Тучи грозовые где-то сзади,
То сливаясь, то редея, шли,
А деревья в утренней прохладе
Пахли щедрым запахом земли.

Был апрель, и зацветали груши,
Пряный запах шел со всех сторон.
Камни грома глуше всё и глуше
Падали за гулкий небосклон.

И нисколько странным не казалось,
Что с гуденьем, с грохотом громов
В ранней дымке утренней сливалось
Сладостное пенье соловьев.

А когда увидели село мы,
Лес кудрявый, синий водоем, —
Солнце, встав над крышей из соломы,
Замахнулось огненным копьем.

Улицы, собаки, птицы, люди —
Всё веселым показалось мне.
Думалось: конца вовек не будет
Светлой и веселой той весне.

Подле белой хатки в два окошка
(Есть такие милые дома)
Ждал меня, растерянный немножко,
Добродушный дядя мой Кузьма.

Что со мною? Дядины рассказы
Горько взволновали сердце мне,—
Цвет весенний омрачился сразу,
Кровь течет по голубой весне,

Соловьи погасли. Потемнело…
«С братом брат сцепился за надел
И ударил топором…
                                 Сгорело
Восемь хат, народ не доглядел…

Лукашевич-пан поймал у пруда
С удочками хлопцев, и сейчас
Под замком они сидят, покуда
Пан смягчится…»
                          И пошел рассказ.

Нет печальней повести, чем эта…
Счастье жизни чувствуешь, дожив
До весны народной, до расцвета
Новых сел и безраздельных нив!

Дядя мой! Сейчас весна просторней,
Ярче той, что в старину цвела!
Пусть тебе болезнь из пасти черной
Вырваться когда-то не дала,

Пусть тебя уже на свете нету, —
Но твои сыны в стране родной
В большевистское вступают лето,
Большевистской взращены весной.

О, пристань тихая рабочего стола,
Где рифмы спят еще, и якоря под ними,
Где мысли мачтами возносятся прямыми,
Клубятся образы, как утренняя мгла!

Уже моя рука и парус напрягла,
А ум не ведает, путями плыть какими
При ветре крепнущем, что стал непобедимей
Ударов мощного орлиного крыла.

Еще, за крохами охотясь близ таверны,
Кружатся стаи птиц у масляной воды,
И кто-то — на молу, — слезы не пряча верной,

Смеется, — но уже мгновенные следы
Средь волн шумящих руль чертит неудержимо…
Прощайте, берега! Прощай, наш край родимый!

Мы долго плавали, мы видели чредой
Пыланье кактуса, банана плод узорный,
Лагун голубизну на фоне бури черной
И ночь графитную над океанской тьмой.

Встречали города, где катится порой
С откоса виноград, где на стене соборной
Гирлянды нежных нимф и фурий взор упорный,
Где музыкою речь струится неземной.

Но всюду — в маревах маисовых плантаций,
В лазурных гаванях, на верфях громовых
И в зданьях — труд рабов, отученных смеяться,

Повсюду гнет, и кровь, и свист бичей тугих,
Красавиц суетность и детворы мученья…
Будь проклят этот рай! О, Рим в часы паденья!

И в беспокойный, стоязыкий порт
Нас, гневных, вскоре вал принес высокий.
Смеется город, и теснятся в доке
Рули к рулям и к борту — каждый борт.

Как сотни вен, артерий и аорт —
Теченье улиц. И людей потоки
Под смелый марш равняют шаг широкий;
И над садами гордый виден форт.

Оттуда льется медною трубою
Клич: «Стойте все могучею стеною, —
Пусть в труд и солнце превратится свет!»

Я узнаю тебя, тебя я знаю,
Мой край родной, страна моя родная!
Земля Советов! Слава и привет!

Положи ты мне на сердце руку…
Слышишь — бьется? Почему так бьется?
Я сквозь труд и творческую муку
Понял, для чего нам жизнь дается.

Молода ты, хороша, нарядна,
Ты не скажешь, но тебе ведь странно:
Как это идет с тобою рядом
Человек, седеющий так рано?

В тех разливах голубых, осенних,
Что багрянцем праздника богаты,
Самое седое поколенье
Юно, как ребята-октябрята.

Много раз говорено про это —
Чудо на земле у нас свершилось!
Глубже загляни в глаза поэта:
Там весна — так ты в них отразилась!