Валериан Курамжин - Дорога домой (сборник)
В конце июля у него была встреча с губернатором. После совещания, посвящённому предстоящему проведению Дня Города, тот попросил Комарова задержаться, пригласил к себе в комнату отдыха – выпить чаю и поболтать, как он тогда выразился, о жизни нашей грешной да судьбе безутешной. Но разговор пошёл совсем о другом. Губернатор начал издалека:
– Вот вспоминаю я часто, Владимир Сергеевич, то время, когда ты у нас тут работать начинал, как тогда меня Титов покойный уговаривал, да что там уговаривал, просто поставил перед фактом, что ты партии здесь нужен, а ведь тогда, в восемьдесят девятом, партия ещё в силе была. Использовал он свои старые связи в ЦК, надавил, а где-то уговорил, убедил, навязал своё мнение, как я ни противился. И знаешь, что я тебе скажу? А скажу я так – ни капельки не жалею, что согласился. Молодец ты оказался, не подвёл меня, а теперь вот ты и комбинат – гордость области, флагман, пример для других, опора наша. Слушай, Володя, у меня к тебе предложение – переходи ты ко мне замом, всю промышленность области будешь курировать. Ты всех знаешь, тебя все знают. Тем более, что через полтора года выборы у нас, мне уже седьмой десяток пошёл, да и устал я – шесть лет Первым секретарём оттрубил, теперь вот губернатором уже второй срок тяну, а за полтора года я тебя подготовлю. В верхах я твою кандидатуру уже проговаривал, у них возражений нет. Ну как, согласен?
Комаров удивлённо молчал, не зная, что ответить. Покряхтел, отхлебнул чая, помотал головой, словно в недоумении, вздохнул тяжело, выигрывая время, изобразил на лице наивную улыбочку, и произнёс:
– Василий Петрович, ведь я знаю вас тыщу лет, как говорится. И разговор у нас уже на эту тему был, как мне помнится, года два назад, и мы друг друга поняли, и обо всём договорились, так? А теперь, насколько я понимаю, вы эту тему снова затронули, и не просто так, а в связи моими проблемами на комбинате, – Комаров внимательно смотрел на губернатора, пытаясь уловить его реакцию на свои вопросы. – Значит, я прав. Значит, они и до вас добрались. Значит, и вы уже колеблетесь, или во мне сомневаетесь? Или вы мне в поддержке своей отказываете?
– Нет, Владимир Сергеевич, в поддержке своей я тебе не отказываю, – теперь губернатор смотрел Комарову прямо в глаза, – наоборот, спасти тебя хочу, а поскольку и я тебя тыщу лет, как ты выразился, знаю, то прими мой совет – дай согласие и переходи ко мне замом. Я с понедельника в отпуске, подлечиться надо, а ты пока думай. Если что – звони, телефон мой секретный ты знаешь. А с этими мальчиками, как ты их называешь, бороться сейчас бесполезно, я уже пытался эту ситуацию прокачать, но мне в Москве так по рукам дали, что до сих пор больно. Связи у них там, наверху, очень серьёзные, да и интересы, судя по всему, общие. К тому же не все, кто сейчас у руля, результатами приватизации довольны, значит, передел грядёт. Ты ведь отказался отдать свой личный и коллективный пакет акций им в управление? Отказался! Значит, нарушил их планы, а они сейчас всё самое «вкусное» в экономике, интегрируют, как они сами выражаются, а по сути – присваивают, под себя подгребают. Ты же понимаешь, что мне, как губернатору, тоже не выгодно управление в Москву отдавать, тогда они и налоги там платить будут, а не у нас. Но поделать пока ничего не могу, вот и тяну с решением.
Губернатор замолчал, встал со своего кресла, прошёлся по комнате туда-сюда, подошёл к окну и продолжил:
– Стало быть, думай, и я думать буду. Никаких шагов пока не предпринимай – это моя просьба. Надеюсь, что за то время, пока я в отпуске, ничего не произойдёт.
На том они и расстались три недели тому назад. Сейчас, рассказывая Мише об этих событиях, Комаров снова разнервничался, снова начал испытывать внутреннее беспокойство, даже раздражение. Он замолчал, замер за кухонным столом, крепко обхватив голову руками. Потом, словно очнувшись, вскочил, начал ходить, стараясь успокоиться. На улице рассвело, но солнца по-прежнему не было видно, небо затянули тучи, накрапывал дождь. Комаров посмотрел на часы, они показывали шесть утра.
– Давай, Миша, поспим пару часиков, если удастся, конечно, надо отдохнуть, а потом к встрече гостей готовиться будем.
Комаров вышел из кухни, прихватив с собой пару сигарет и коробок спичек, и пошёл в спальню. Но уснуть ему опять не удалось. Он лежал в кровати, ворочаясь с боку на бок, укрывался простынёй с головой, потом сбрасывал её с себя, снова заворачивался в неё, снова сбрасывал, взбивал подушки, пытался даже уснуть, полусидя, закрывал глаза, считал до ста, потом до тысячи, но уснуть не мог. Раздражение нарастало. Комаров вышел на балкон и закурил. Стоял, облокотившись на перила, вдыхал утренний лесной воздух, слушал звуки просыпающегося леса.
– Пойду-ка прогуляюсь, – подумал он. Наскоро оделся и, стараясь не шуметь, спустился вниз. Дверь в гостевую комнату, рядом с кухней, была полуоткрыта и оттуда слышалось посапывание крепко спящего Миши.
Комаров на цыпочках прошёл в прихожую, сунул босые ноги в короткие резиновые сапоги, снял с вешалки дождевик и, бесшумно прикрыв дверь, вышел на крыльцо. На глаза ему попалась плетёная корзинка для грибов, он прихватил её и направился через калитку в заборе, что ограждал заднюю сторону его участка, по еле заметной тропинке в лесополосу, шириной с полкилометра, отделяющую и дачный посёлок, и соседнюю деревню от шоссе.
Грибы стали попадаться сразу, он пожалел, что не захватил нож, но возвращаться не стал, аккуратно вынимал их из влажной, поросшей мхом земли, чтобы не повредить грибницу. Корзинка наполнялась маслятами, крепенькими сыроежками, попадались подосиновики и подберёзовики, а вот белых не было. Дождь закончился и в просветах между уходящими на запад тучами появилось солнце, его первые лучи упали на влажную землю, лес задышал, в низинах клубился туман, воздух наполнился запахами прелой листвы, грибов и хвои. В наглухо застёгнутом дождевике Комарову стало жарко, он его скинул, взял в руки и решил передохнуть, перекурить, одна сигарета и коробок спичек лежали в кармане куртки. Он закурил, и с наслаждением выпустил вверх облачко дыма. Немного кружилась голова – толи от свежего лесного воздуха, перенасыщенного кислородом, толи от многократных наклонов и приседаний, которые он вынужден был делать, собирая грибы, толи от бессонной ночи. А может и от всего этого вместе. Он стоял и курил, прислонившись к сосне, думал, как хорошо будет сегодня к ухе и шашлыкам подать гостям ещё и картошки с грибами, да под водочку. Он обдумывал, как правильно построить разговор с Фомой, тем более, что тот обещал привезти с собой, как он выразился, своего шефа из Москвы, который всё решает. Он уже докуривал сигарету, а любил он докуривать до самого фильтра, как вдруг ему послышалось, что прямо за спиной, в лесу, как будто хрустнула ветка. Комаров бросил окурок на землю, растёр его подошвой сапога и втоптал в землю. Внимательно посмотрел посмотрел в глубину леса. Ему показалось, что недалеко, метрах в двадцати от него, среди кустов он заметил человеческую фигуру. Или только показалось? Додумать не успел – стрела из мощного охотничьего арбалета ударила его точно в сердце, усики наконечника гарпунного типа раскрылись, и разорвали сердце в клочья. Умер он мгновенно.
Хватились его скоро. Миша, проснувшись и не обнаружив хозяина в доме, кликнул Кузьмича, и они вместе бросились искать. Задняя калитка была приоткрыта, они это сразу увидели, и побежали в лес. На их крики никто не откликался, они разделились, пошли параллельно друг другу, и через несколько минут Кузьмич обнаружил труп. Он был ещё тёплым, но сердце уже не билось. Кузьмич закричал, Миша прибежал на крик, увидел мёртвого хозяина, зарычал зверем, выхватил из наплечной кобуры пистолет, и ринулся в лес с криком: «Где ты, гад, я тебя возьму!». Но обежав и обшарив всё вокруг, вернулся через несколько минут, запыхавшийся, потный и злой, потрепал по плечу, как бы успокаивая, рыдающего Кузьмича, достал из кармана мобильник и вызвал милицию.
На третий день после случившегося гроб с телом Комарова был установлен в местном драматическом театре, многолетним спонсором которого был комбинат, и лично Владимир Сергеевич, он же был и председателем Попечительского совета. Прощание было грандиозным, недаром его знали и уважали не только в городе и области, где он работал последние семь лет, но и в федеральном центре. И на прощание, и на отпевание собрались сотни людей. А ночью катафалк с гробом выехал в Москву в сопровождении кавалькады автомобилей. Комарова похоронили на Ваганьковском кладбище, на их семейном участке, где уж давно покоились и его родители, и дед с бабкой по отцовской линии. Поэтому поминки отмечали одновременно и в Москве и в областном центре. Всё прошло хорошо. Следствие вели долго и тщательно, сначала областная бригада, потом дело передали в Москву, но безрезультатно – ни заказчика, ни исполнителя найти так и не удалось.
