Валериан Курамжин - Дорога домой (сборник)
Проснулся он среди ночи внезапно, словно от толчка. Сердце бешено колотилось, голова была мокрой, пот заливал глаза, во рту пересохло. Комаров зажёг ночник и посмотрел на часы – они показывали три часа ночи. Вчерашнее беспокойство опять вернулось. Снова начало сверлить где-то внутри, словно злой жучок грыз под сердцем, наслаждался своей безнаказанностью, пожирал его нутро и насытиться никак не мог. Комаров поднялся с постели и прошёл в ванную, достал аптечку, накапал себе сорок капель валокордина, выпил и встал под горячий душ. Так он стоял несколько минут, а затем выключил воду и, не вытираясь, накинул на себя махровый халат и вышел из ванной. Спустился вниз и прошёл в кухню. Миша не спал – наверное шум душа или стекающей по канализационной трубе воды разбудили его. Он стоял в коридоре в одних трусах и выжидающе смотрел на шефа.
– Привет, – улыбнулся ему Комаров, – не спится что-то, сигареткой угостишь?
Миша кивнул на лежащую на кухонном столе пачку сигарет и зажигалку, дождался, пока прикурит Комаров, и закурил тоже.
– Что происходит, Владимир Сергеевич? Вы всю неделю не в себе, я же вижу. А что не вижу, чувствую, вернее чую! И понимаю, что с комбинатом это связано, а не с личной жизнью. С ней-то всё понятно, это вас из колеи не выбьет, да и выбор свой вы уже сделали в пользу Алины, я правильно понимаю? Правильно! Ведь мы же соседи, уже почти четыре года дверь в дверь живём. Да и жёны наши вроде бы дружат, и дети. Работа у меня такая – обеспечивать вашу безопасность, а как я её обеспечу, если не буду знать, откуда грозит опасность? Логично, Владимир Сергеевич? Так что давайте, рассказывайте, если мне доверяете. А если нет, то уходить мне надо с этой работы, бесполезен я.
Комаров слушал этот монолог молча, нахмурившись и не перебивая, только желваки ходили на его скуластом лице, да нога отбивала по половице только ему слышную мелодию. Он сидел, упёршись локтями в стол, вцепившись в свои жёсткие, курчавые волосы. Затем его словно прорвало, и он начал говорить. Рассказывал Мише, как тяжело уезжал из Москвы, как прощался со своим родным заводом, на котором он дослужился до главного инженера, как его там подставили и подвели под выговор с занесением, чтобы освободить место бывшему первому секретарю райкома, как ему правдами и неправдами помогал заместитель министра, старый друг его покойного отца. Рассказывал, как «слетел с катушек» и ушёл в длительный запой, как его вытаскивали друзья и тот же замминистра, как самоустранилась жена под влиянием тёщи и дело чуть не дошло до развода, как друзья мухлевали с его трудовой книжкой, чтобы не было перерыва в стаже, пока он «кувыркался» в больнице. Рассказывал Мише, как всё тот же замминистра, которого он называет батей, вышел на Первого секретаря здешнего обкома партии и буквально выдавил из него согласие забрать Комарова из Москвы к себе в область, причём переводом, и назначить и.о. директора комбината. Как трудно он здесь приживался, ведь это совсем другая отрасль, и люди другие, и порядки. Рассказывал про свой первый, самый тяжёлый, год на комбинате, куда он пришёл один, без команды и как учился и постигал это новое и нелюбимое тогда для него дело, как обретал новых друзей и формировал коллектив единомышленников, как боролся с пьянкой и воровством, как радовался вместе со всеми, когда, наконец, комбинат выполнил план и коллектив получил премию, которую люди на комбинате не получали уже несколько лет. Он рассказывал про те времена, когда комбинат стал лучшим в области и в отрасли, как стали привычными знамёна и почётные грамоты, как посыпались, словно из рога изобилия, правительственные награды, всеобщий почёт и уважение, а зачастую и зависть. Он рассказывал про конец перестройки и начало девяностых годов, когда приходилось и работать и торговать, менять шило на мыло, чтобы обеспечить рабочих самым необходимым: продуктами, ширпотребом, сигаретами, водкой. Как начались повальные неплатежи и на комбинате, да и в области и в стране нехватало денежной массы, реальных «живых» денег и как приходилось вводить в обращение свою, комбинатовскую, валюту – обычные четвертушки стандартного бумажного листа с его, директорской, подписью и печатью и часть зарплаты выдавать этими «фантиками» (так их называли рабочие), но это сработало – их отоваривали прямо на комбинате – ширпотребом, стройматериалами, продуктами и даже мебелью – в экономику того времени прочно вошло слово «бартер».
Комаров говорил и говорил, Миша слушал его, не перебивая, лишь несколько раз вставал из-за стола, чтобы долить им горячего чая, да опорожнить полную окурков пепельницу. За окном уже светало, но день обещал быть хмурым – небо было затянуто тучами, через которые солнце никак не могло пробиться.
В этом ночном разговоре вспомнилось и было выплеснуто наружу всё, что происходило в те годы на комбинате и вокруг него, что Комаров долго держал в себе, и что знали только его самые близкие соратники. Как с подачи вице-губернатора появились у него в приёмной добренькие московские ребята из банка «Экотеп» и привезли в чемоданах кучу денег, взяв с него только простой вексель, а потом ещё и ещё. Как через несколько месяцев эти векселя, как-то вдруг, обросли процентами и превратились в неподъёмный долг, который потом пришлось реструктуризировать, отчего задолженность только выросла. Как эти ребята, в качестве компенсации, практически вынудили его продавать через комбинатовские АЗС их «левые» нефтепродукты, и какие огромные деньги, в основном так называемые «неучтённые», потекли рекой. Как вдруг начались грабежи его АЗС и частных инкассаторских автомобилей, перевозивших в Москву эти космические суммы; как эти же добренькие московские ребята устроили ему встречу с Фомой – местным авторитетом, контролировавшим весь теневой бизнес в области, и тот взял комбинат под своё покровительство, конечно не бесплатно, но грабежи мгновенно прекратились. Как один из тех ребят, буквально через месяц, после совместного ужина, положил ему в карман пиджака конверт, в котором он наутро с удивлением обнаружил золотую кредитную карточку «Американ-Экспресс» и вложенный листок бумаги с напечатанными цифрами, из которых он сначала ничего не понял, а когда понял – потерял дар речи, так как, судя по этим цифрам, через какое-то время он становился миллионером, причём долларовым. Как братки Фомы каждые две недели стали приносить ему в кабинет кейс с деньгами, так сказать на карманные расходы, а на его попытку отказаться настойчиво посоветовали этого не делать, мол, Фому обижать нельзя – чревато. Как началась в стране приватизация и настала очередь комбината, а он не хотел – привык быть «государевым», но деваться было некуда, и он их план принял, и всё сделал, и вроде никого не обидел – ни коллектив, ни себя, и интересы партнёров учёл. С доверенными людьми, из комбинатовских, договорился, спрятал акции, оформил все доверенности, залоги и прочее – не хотели «варяги» светиться на первых порах, просили подождать годик-другой, там, мол, посмотрим, ведь ты же у нас есть, ты нас представляешь, ты наш гарант!
Комаров рассказывал, как хорошо и спокойно работал и расширялся последние два года комбинат, подминая под себя наиболее лакомые куски из разваливающихся промышленных и транспортных предприятий области, постепенно превращаясь в крупный холдинг, хорошо сбалансированный и управляемый, с мощной производственной базой и исправно уплачивающий налоги и в федеральный, и в местный бюджет. Комбинат стал заметен на фоне еле дышащей экономики не только области, но и страны – зачастили журналисты, появились блестящие репортажи о нём, как бывшем директоре, а теперь уже Президенте крупной российской компании, его фотографии в серьёзных газетах и журналах, его интервью на телевидении стало привычным делом. Он стал узнаваем.
А недавно, где-то с апреля, всё изменилось. Началось всё с того, что незадолго до проведения ежегодного собрания акционеров, банк «Экотеп», превратившийся к тому времени в крупную финансово-промышленную группу под тем же названием и владеющий вместе с ним, Комаровым, в совокупности контрольным пакетом акций комбината, потребовал, причём в достаточно категоричной форме, перераспределения пакета в их пользу. Комарову припомнили все его старые обязательства, всплыли и документы трёхлетней давности: векселя, договоры займа, расписки, и даже аудио-видео записи тех времён, о которых он и не подозревал. Комаров, конечно же не соглашался, стал на дыбы (по его же собственному выражению), долго упирался, приводил свои аргументы, но, под давлением обстоятельств вынужден был пойти на уступки, и прямо там, у себя в кабинете, в присутствии нотариуса, который был приглашён его оппонентами заранее, подписал все документы, в мгновение ока потеряв двадцать процентов акций. Его, конечно же успокаивали, говорили, что у него и так осталось немало – одиннадцать процентов, что этого вполне хватит ему, обещали сохранить за ним место Президента компании, даже предложили прямо сейчас подписать трёхлетний контракт, с достаточно высокой зарплатой и годовым бонусом. Отказываться он не стал.
