Вячеслав Ладогин - Спички

1. О Вечном пой, душа, служанка Бога!
– Ты, вечный Бог», – кричи, душа, – велик,
В исповедальный Ты одет язык,
Чьё слово вскроет очеса слепого!
2. Ведь ткань твоих одежд – чистейший свет,
Шатёр – из туч овчина грозовая,
3. Вода на мехе туч – как горный самоцвет,
Из тучи мчится – колесница огневая,
И Ты, остановив её, сквозь дым
Идёшь по крыльям ветра перьевым.

Припев:
О, вступись за раба благодетельно, чтобы гордый раба не топтал.
Очи тают мои, плачет сердце моё, я заждался спасенья, я Слова взалкал.
Отвори Ты рабу двери милости, ясной речи Твоей научи.
Образумь ничтожество силой своей,
Очеса отверзая в ночи.

4. Ты в воздух дунул – ангел воплотился,
Огнём из уст – слуга тебе родился.
5. Ты сушу вытащил на свет из глубины
И держат землю камни вечные, прочны.
6. Ты одеваешь сушу в бездны, как во ткани.
Снег блещет на горах – то замерла вода
Перед Тобой пугливо снежными волнами.
7. Но прыгнет с гор, услышав громовой удар,
Бурля от страха.
8. Горы-исполины
Вздымаются из бездн и падают равнины
В те точные места, что обозначишь
9. Им.
Не разрешаешь ты воде распространиться,
Покрыв собою мир.
10. И кучно волны мчатся
По долам, среди скал, гул, брызг сверкает дым.
11. Их роль – поить зверей и утолять собою,
Вот воду пьёт онагр и брызгает губою.

Припев:

12. Гнездуются у рек небесных стаи птиц
И скалы полнятся визгливой их молвою,
13. Дожди идут в горах, ручьи ложатся ниц,
Земля пирует тем, что выросло:
14. Травою
Скотов питаешь, а пшеницу – для людей
Растишь. Люд кормится,
15. И пьёт вино хмельное,
И масляным лицо становится любое
От пития. Хлеб сердце делает сильней.

Припев:

16. Едят и пьют Твоё деревья полевые,
Ливанских кедров посажённые Тобой
Леса.
17. Там гнёзда птиц – в зелёной крон стихии,
Где Аист правит всем, и выше всех как царь.
18. На кручи Ты Оленей лёгких поселяешь,
А зайца робкого в ущелье укрываешь.
19. Луна Тебе творит небесный календарь.
20. Сказал Ты солнцу, где садиться, Государь,
21. Чтоб наступила тьма, да зверь лесной проснулся,
22. И львы молились молодые о еде.
23. Но только что Твой луч воды речной коснулся,
Львы в норы канули и не рычат нигде.
24. Проснулся человек, и на работу ходит,
И до заката занимается трудом.
25. Какой великий план! Какой прекрасный подвиг!
Как много тут существ в миру, мой Свет, Твоём!

Припев:

26. А море посмотреть! – Громадное какое,
И плещет мелочь там, и крупный скот морской,
И змеи длинные клубятся под водою,
27. Там носится корабль над пенною волной,
Там есть и дивный змей, что создан для сверженья.
28. И все-то молятся: в свой час их накорми!
29. Откроешь Ты ладонь – и всюду объеденье.
30. Сожмешь её, и всё живущее – умри,
Отдай Твой дух, и стань опять обычным прахом.
31. Но духа Ты пошлёшь – и созданы опять!
Обновлено лице земли единым махом!
32. Конечно, славен Ты, конечно, исполать!

Припев:

Будь рад Творением!
33. Ты почву сотрясаешь
Одним лишь взглядом. Если Ты коснёшься гор,
Дымится камень Твой! Ты всё воспламеняешь!
34. Пою Тебе всегда, всю жизнь, и до тех пор,
Покуда не умру.
35. Да будет Тебе сладко
От песни пламенной! Обрадуюсь и я.
36. Где ж враг торчал лихой, Бог – щёлк! – и станет гладко.
37. О вечном Боге пой, слуга, душа моя!
Припев:

Тёзка гнева, ярости, и крика,
Тёзка умер Бенджамена Крика.
Как имперству смертный приговор,
Лёг на труп холодный триколор.

Карточных царьков в домах мишурных
Ты любил, раздевши, голышом —
Пёрышком, макаркой, калашом
Поотвадить от пристрастий шкурных.

Над судьбою попановать геройски,
Силой вымогать лавэ у ней.
Вор, прощай – что щупал смерть по-свойски,
Смерть была почти рабой твоей.

В Белом Доме людям плохо спится
Потому, что ты Законный вор.
Кремль тебя боялся. Кремль боится.
Гроб стоит. А поверх – триколор.

Воровская пылкая идея
Падает как пепел. Ветер крут.
От судов и тюрем, холодея,
Отдохни. Не приходи на суд.

Что ж не жалко никому нимало
Ни вора в законе, ничего —
Ни моей страны, ни флага моего?
Закопали флаг, и не бывало.

Мрак, серовато, не сказать – казисто.
Без слов пустых – возьми, и ощути:
Не может быть идеи евразийства.
Нет бледной тени «третьего» пути.

Чтоб луч хрустальный снизошёл, молю, в потёмки,
Развеяв морок наш (о, если б!), на засов
Закрылось эфэсбэ – надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,

Да если б «как без псов?» – вопроса – не вставало,
Так тут бы на Руси и жить, и поживать…
…То дерево растить, чтоб – листьев не роняло,
Мальчишкой Парус Твой с причала наблюдать…

Бродский умер день в день с моей тёткой. Великая тётя была.
На себя записала недвижимость. Я без угла.
На себя он стихи записал. Слава Л. – без словца.
Очутился лишь Бог за учителя, мать мне, отца.
И тоскую о тетке, певшей на ночь баюкалку мне,
И на смерть эмигранта слагаю стихи в тишине.

Бедный Бро…
В три погибели согнут, автомат стиснув так у колена,
Что с него чуть не соком чугунным бьёт в мраморный пол,
Сто смертей переживший, избежавший лишь буржуйского плена,
До сих пор трём коням на тачанке кричащий «по-шё-ол!»
О, матрос из метро,
О, матрос, отчего твои руки трясутся,
На гранит уронив автомат?
– Где ты, Бро?…
Неужели теперь нам не видеть ни северных граций,
Ни южных акаций,
Ни широких брюк белых, ни соломенных шляп канотье
В черноморских волнах,
Ни с шипеньем стакашки ситро?
О, матрос из метро,
Дрозд упал с кипариса за море и ему не проснуться,
Уголёк, упорхнувший из пламени трёх революций,
Спящий Бро!..

У пустоты не счесть коварных масок…
Живой пример —
Свобода – книга чужестранных сказок
В СССР.
Юнайтед идол из-за океана
Мне в морду– пых!
И – плачь, мой стих,
Вся Русь моя – пылающая рана.

Я… вижу «фридом» – той же тиранией,
Что ж до царей —
Двух дятлов без корон башки пустые
Мне пострашней.
И от того, что нет отца народов,
Цепного пса,
О, небеса! —
Ни капли не убавилось уродов.

Твой калькулятор сладостных миганий —
Мгновений сна, —
Дрожит в руке, ещё моля, как пьяный —
«Вина, вина»…
Я в дерзкий рот набрал простую воду,
И в глаз, не бровь,
Попал слюнявой струйкой в – для воров
Одних – свободу.

Свобода… фи – подросток-надоеда!..
Копилка снов,
Чей завтрак на траве – пир людоеда
Среди рабов.
Та никогда не побывает общей,
Чей сладкий кнут
Давным-давно украден, им бьёт плут
Плута попроще.

А я так не привык, и не сумею
Так горлом брать,
Так вольно лгать и вольно льстить, не млею, —
Не благодать…
Я, вот – прошу поддержки там, где пусто,
Где нет персон,
Где сладкий сон
Как «фридом» не благоухает вкусно.

У пустоты есть очертанья Бога,
Когда ж нет их,
То бездна поит ядом понемногу
Сирот своих,
Лучи её как щупальца кальмара
Вползают в грудь.
Ты это именуешь «просто жуть»,
Я – «Божья кара».

Гоп – муха на стекле мне бабочку заменит.
Гоп – дружба, что нас ценит, – навеселе.
Гоп – хронос не всерьёз, хлоп – в шутку даже бабы;
Вся жизнь моя – ухабы, гоп-хлоп и злость!

Милейшая строфа – «она была модисткой».
Огурчики с редиской. Старьё-софа,
Бывалый граммофон. Трильяж с французским духом.
Подушка с жёлтым пухом. Стол, миль пардон,

Да стул, пардон муа. На шторах кисти.
Хрусталь плюс сухие листья равно зима.
Красавицы портрет в овальной бурой рамке —
Она проходит в дамки сто тысяч лет.

…Желтеет абажур с блестящими кистями
Над чаем, над гостями н «авек тужур».
Сервант, сервиз открыт, хлоп – злато на фарфоре
Шапчонкою на воре чудно горит.

Хлоп – содержанье дней – душевные нарывы,
Людских судеб извивы, бег злых страстей.
Гоп – это разделить я с каждыми обязан,
Раз пуповиной связан с глаголом «быть».

Что говорить о том, что мы не виноваты!
Простите нас, пенаты в дому пустом!
Ничейно тут жильё, ничейны здесь пожитки,
Тут – общее до нитки, всё не моё.

И есть ли что, чему среди немых развалин
Я всё-таки хозяин в своём дому?
Гоп – так же, как и встарь – обобществленье:
Равны в житейском тленье я – раб, я – царь.