Александр Житинский - Снежная почта

Поэт, парящий над толпой?
Нет, это не для нас с тобой.
Поэт, невидимый в толпе,
Скорей, по мне и по тебе.

Пророческий и трубный глас —
Он, очевидно, не для нас,
И в позе гордой красоты
Не устоим ни я, ни ты.
Скорей, останется для нас
Полночный час да зоркий глаз,
Да скрытой камеры щелчок.
Никто не видел и – молчок.

Ветер, я снова болен.
Робок мой детский дух.
Я выбирать не волен,
Ты же свободен, друг!
Трудно стоять спиною,
Валит и бьет с боков.
Распоряжайся мною
Там, в глубине веков.

Черный ветер прилетел,
Страшный ветер прошлогодний
Дикой флейтой засвистел,
Дырку высверлил в душе
И вытягивал из тел
Звуки музыки звериной.

На девятом этаже
Я живу с женой Мариной.
Колыбельную нам пел
Довоенный ветер.

Паскудная мысль о поэте,
Поспешно латающем течь,
Покуда на всем белом свете
От ветра ни встать и не лечь;

И вышивка шелковой речи
На ощупь гладка и тепла,
Пока прикрываются свечи
Броней ветрового стекла.

Ветер порывами правит.
Ветер стучится в виски.
Ветер погонщика славит
И ослепляет пески.

Ветер Сахары и страха,
Ветер, как бич пастуха,
Гонит верблюдов Аллаха
К мертвому морю стиха.

Телеграмма далекого века.
Римский Форум, рифмованный зал.
Жил на свете философ Сенека,
По-латыни трактаты писал.

Прилетел этот ветер оттуда,
Чтоб смешать костяной алфавит.
Был убит обыватель Иуда,
А философ Сенека забыт.

Вихрем разве назову
Я тебя, спасая крыши?
Слышишь? Незачем Неву
Загонять до льва и выше.

Наводненья хороши
В историческом аспекте.
Я шагаю. Ни души
На Владимирском проспекте.

Кто прохожих не пугал
И во мраке не скрывался?
Пушкин где-то здесь шагал,
Кушнер где-то ошивался.

Может быть, пора и мне
Быть у ветра на ремне.

В темном провале колодца
Светит живая вода.
Тихое сердце не бьется,
Только вздохнет иногда.

Плоти комочек несчастный
Величиною с кулак.
Чем-то душе сопричастный
Тайный о времени знак.

Слышу, как медленной кровью
Ты прорастаешь во мне.
То, что казалось мне новью,
Все для тебя в старине.

Если поспешного пыла
Полон я в утренний час,
Шепчешь ты: «Все это было.
Все это было не раз.

Нам суждено повториться
Даже в предчувствиях, но
Этой водою напиться
Тоже не всем суждено».

За дверью скрипка заиграла.
Я раньше скрипку не любил.
Теперь то время миновало,
Я навсегда его забыл.

Стою на лестничной площадке
И жадно слушаю, как там
Скрипач в таинственном порядке
Разводит ноты по местам.

Струна пиликает так тонко —
Порой не уследить за ней.
Нужна другая перепонка,
Нежнее, может быть, моей.

Стою, и слушаю, и плачу,
И говорю с самим собой,
Что я совсем немного значу
Пред этой скрипочкой сухой,

Которая вот так, невольно,
Случайно, судя по всему,
Заставит плакать добровольно
И неизвестно, по чему.

Времени тонкие нити —
Елочный дождь от верхушки;
Бусы, гирлянды событий,
Хлопоты, хлопья, хлопушки.

В спешке (куда не успели?),
В блестках (а все же тревожно!)
Не замечаем, что ели
Снегом укрыты надежно.

Не понимаем, что корни
В землю врастают не сразу.
Надо немного спокойней
Каждую новую фразу.

Сколько бы лет мы ни жили,
Лишь ускользающий час,
Сладкий, как запах ванили,
Дразнит и мучает нас.

Он, неизвестный, манящий
Близостью жизни иной,
Ярче, чем день настоящий,
Даже в минуте одной.

Может быть, в том-то и счастье,
Чтоб, догоняя его,
Жить настоящим отчасти
И не винить никого.

Милая! Не посмотрев на небо,
Многие уходят умирать.
Разве на земле достанет хлеба,
Чтобы накормить всю эту рать?

Мы с тобой, попутчики живые,
Говорим на тихих языках
И глядим, как будто бы впервые,
На просветы в низких облаках.
Там, в провалах туч, в бездонных ямах,
В глубине прощальных наших глаз,
Столько птиц, свободных и упрямых,
В небо улетающих от нас.
Сколько лет!.. Мелькнули, улетели,
Будто краску смазали с холста.
Милая! Предсмертный холод в теле.
Пустота бумажного листа.

Могильщики, как черви. Гнуснее нету харь!
Принц Гамлет держит череп, а череп, как фонарь,
Сияет бледным светом, и челюсти в земле.
Ты, Йорик, был поэтом. Ты светишься во мгле.

Пусты твои глазницы, и отвалился нос.
В партере ищут лица ответа на вопрос.
А принц, как алкоголик, шатается, дыша…
Ты умер, бедный Йорик! Чиста твоя душа.

Не потому ли бедным остался ты для нас,
Что был поэтом вредным и даже в смертный час,
Покуда лесорубы пилили ель на гроб,
Кривил в усмешке губы и морщил бледный лоб?

Принц Гамлет (он философ) сказал бы так: «My God!
Не задавай вопросов и не ищи острот.
Труби про труд ударный и радуйся, трубя.
Язык твой – враг коварный, и он убьет тебя».

Но ты, упрямый Йорик, юродствовал, крича,
Пока блестел топорик в руках у палача.
У прошлого украден, в грядущее не взят…
Как говорят, нагляден, нагляден результат!

Ну что б тебе покоя и безобидных слов?
Пейзажей над рекою, телят, щенят, козлов?
Ну что б сказать, как светел простор родных полей?
Но ты упрямо метил в вельмож и королей!

Покойся, бедный Йорик! Покойся, мертвый шут!
Когда-нибудь историк напишет скучный труд
И разберет до корки, и базу подведет,
И свистнет рак на горке, и рыба запоет…

Погляди, зевака, зритель!
Снизойди до мелочей!
Ты свидетель и святитель
Наших горестных речей.

Без тебя мы, как лекарство
Без почуявшего боль,
Как король без государства
И без цифры круглый ноль.

Не какой-нибудь поклонник
И ценитель громких фраз —
Нам ты нужен как сторонник,
Сборщик хроник про запас.

Погляди, мудрец, зевака —
Пусть немой, но не слепой —
Как там Гамлет-забияка
Машет шпагой над толпой.

Зал черен, как могила.
Качаясь на краю,
Скажу о том, что было.
Что будет – утаю.

Вот выброшен наружу
Последний ком земли.
Разворовали душу,
По крохам унесли.

Вам, девушка в партере,
Вам, девушкин жених,
Дарил ее по мере
Способностей своих.

Но где-то в середине
Шекспировских страстей
Увидел – нет в помине
Меня среди людей.

Я растворился в зале
Средь ваших душ и тел,
Но лучше вы не стали,
А сам я – опустел.

Я стал теперь помельче,
Себя не сохраня,
И лишь немного желчи
Осталось у меня.

Излить ее бумаге,
А там когда-нибудь
Себя подставить шпаге
И глубоко вздохнуть…

«Этот Гамлет, он заслуженный артист,
Поменял двух жен, молоденьких актрис,
А теперь живет с народной из кино.
Впрочем, это для искусства все равно.

Он недавно был в Париже, говорят.
Замечаете, какой надменный взгляд?
И мешочки под глазами. Пьет, как гнус!
Впрочем, это для искусства даже плюс.

А на днях я повстречал его в метро.
Шел с букетиком и щурился хитро.
По всему видать, пройдоха хоть куда!
Впрочем, это для искусства не беда.

Чем заслуженней артист, тем он наглей.
Он за выход получает сто рублей!
И за что ему везде такой почет?..»

Вот вам мой стенографический отчет.

Простите за грубость, искусство,—
Оно вам до лампочки, сэр!
Разбудит в вас бульшие чувства
Красиво нарезанный сыр.

Простите! Еще, кроме сыра,
Копченая есть колбаса.
Зачем же ходить на Шекспира,
Бессмысленно пяля глаза?

На чёрта вам слушать Гамлйта
И прочих дурацких фигур,
Коль есть отбивная котлета,
А также сациви из кур?

Неужто вам так интересно,
Кто будет в финале убит?
Искусство – оно бесполезно
И в целом здоровью вредит.

Но главное даже не в этом!
А вдруг западет вам на ум
Внушенная тем же Гамлйтом
Одна из опаснейших дум?

А вдруг вам захочется тоже,
Безумствуя: «Быть иль не быть?»,
Махать кулаками из ложи
И люстры хрустальные бить?

Шекспир – это все же не шутка!
Прошу вас, ступайте домой!
Уже фарширована утка
И зреет в печи духовой.