Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века

— Что оратору нужно? Хороший язык?
— Нет, — ответил оратор. — Хороший парик!
— А еще? — Не смутился почтенный старик
И ответил: — Опять же хороший парик.
— А еще? — Он задумался только на миг
И воскликнул: — Конечно, хороший парик!

— Что, маэстро, важнее всего в портретисте?
Он ответил: — Особые качества кисти.
— А еще? — Он, палитру старательно чистя,
Повторил: — Разумеется, качество кисти.
— А еще? — Становясь понемногу речистей,
Он воскликнул: — Высокое качество кисти!

Поскольку от прозы моей остались у многих занозы,
Гравюр Бартолоцци[76] нежней, стихи напишу вместо прозы.
Иной без причин заливается краской стыда.
Однако никто в рифмоплетстве не видит вреда.
«Мильтоном создан лишь план!» — Драйден[77] в стихах восклицает,
И всякий дурацкий колпак бубенцами об этом бряцает.
Хогарта[78] Кук[79] обкорнал чистеньким гравированьицем.
С ревом бегут знатоки, восхищаясь его дарованьицем.
Хейли, на мыло взирая, хватил через меру:
«Поп[80], — закричал он, — придал совершенства Гомеру!»
За́ нос фальшивых друзей я вожу, говорят, и неплохо
Ополчиться успел, от врагов ожидая подвоха.
Флексман со Стотхардом[81] пряность учуяли нюхом:
«Беда, коль гравёр и художник проникнутся блейковским духом!»
Но я, непокладистый малый, на собственный зонт
Беспечно смотрю снизу вверх и готов на афронт.
В точку, где сходятся спицы, уставив гляделки,
Кричу я: «Лишь автор способен достичь благородства отделки!»
Жертва кроме́ков[82], — несчастный погиб Скьявонетти[83]:
Петля на шею — мы скажем об этом предмете!
Прошу у друзей извиненья — зачем наобум
Я мысль о грядущей кончине привел им на ум?
Как девушка, над маслобойкой стан склонившая гибкий,
Мутовку другим уступая, с лица не стирайте улыбки,
Не скисайте от слова друга, если оно не хвалебно,
Не забывайте, что масло любому из нас потребно!
Ложным друзьям в досаду, наперекор их фальши,
Истинной дружбы узы крепнуть будут и дальше!

Творенье дурака по вкусу многим людям.
О нем наверняка мы без волненья судим.
Нас в тупости оно не упрекнет; в отместку,
Как стряпчий — не пришлет судебную повестку.

Я встал — рассвет на небе рдел.
Беги! Печален твой удел!
Дай испросить у Бога благ.
Беги! Сие Мамона, враг.

Я странной мысль сию почел.
Я мнил — се Господа престол.
И, чтобы Бога восхвалять,
Просил богатство ниспослать.

Духовно, Боже, я богат,
В семье моей любовь и лад.
В друзьях я счастлив, бодр, здоров,
И только нет земных даров.

Я днем и ночью зрю Творца,
Не отвращает Он лица.
Хулитель мой невдалеке,
И мой кошель — в его руке.

Я согрешу — ему Господь
Бросает деньги, чтобы плоть
Мою навечно искупить.
Зачем мне Сатану молить?

Пускай не испрошу я благ,
Бог милостив — подаст и так.
Навек я верный раб его —
Молюсь за брата моего.

— Пади! — промолвил Сатана, —
Одену, зазвенит мошна.
— Се — прах, — я рек, — а посему
Служу лишь Богу одному.

От дьявола и от царей земных
Мы получаем знатность и богатство.
И небеса благодарить за них,
По моему сужденью, — святотатство.

Христос, которого я чту,
Враждебен твоему Христу.

С горбатым носом твой Христос,
А мой, как я, слегка курнос.

Твой — друг всем людям без различья,
А мой слепым читает притчи.

Что ты считаешь райским садом,
Я назову кромешным адом.

Сократ милетов идеал[85]
Народным бедствием считал.

И был Кайафа убежден,
Что благодетельствует он.

Мы смотрим в Библию весь день:
Я вижу свет, ты видишь тень.

Уж так ли кроток был Христос?
В чем это видно, — вот вопрос.

Ребенком он покинул дом.
Три дня искали мать с отцом.

Когда ж нашли его, Христос
Слова такие произнес:

— Я вас не знаю. Я рожден
Отцовский выполнить закон.

Когда богатый фарисей,
Явившись втайне от людей,

С Христом советоваться стал,
Христос железом начертал

На сердце у него совет
Родиться сызнова на свет.

Христос был горд, уверен, строг.
Никто купить его не мог.

Он звал хитро, ведя беседу,
— Я духом нищ — за мною следуй!

Вот путь единственный на свете,
Чтоб не попасть корысти в сети.

Предать друзей, любя врагов, —
Нет, не таков завет Христов.

Он проповедовал учтивость,
Смиренье, кротость, но не льстивость.

Он, торжествуя, крест свой нес.
За то и был казнен Христос.

Антихрист, льстивый Иисус,
Мог угодить на всякий вкус,

Не возмущал бы синагог,
Не гнал торговцев за порог.

И, кроткий, как ручной осел,
Кайафы милость бы обрел.

Бог не писал в своей скрижали,
Чтобы себя мы унижали.

Себя унизив самого,
Ты унижаешь божество…

Ведь ты и сам — частица вечности.
Молись своей же человечности.

На свете жить, грехи прощая
Друг другу, — вот Ворота Рая,
В противовес тому влеченью,
Что бес питает к обличенью.
Персты Иеговы Закон
Писали. И заплакал Он,
И под Престол свой милосердный,
Дрожа, сложил свой труд усердный.
О христиане! Для чего
Вам в храмах пестовать его?

Ест гусеница плоть листка,
Ест сердце матери тоска.
1 Когда Бессмертный Муж лег спать,
Меня под мандрагорой Мать
Нашла и спрятала в слепой
Покров, что стал мне скорлупой.
Змей, умствуя, будил в нас тягу
К добру и злу, к порокам, к благу.
2 О, зависть к самому себе,
3 Дурь волн — с хандрой Земли в борьбе!
4 Гол на ветру и слеп — в огне.
5 Страх, стыд! Копье и щит — при мне…
Две умствующих половины, —
Стою, разъятый, двуединый,
Как сумрачный гермафродит.
Добра и зла здесь корень скрыт.
Над нами круговертью грозной —
Меч огненный и вихрь морозный.
Я рву завесу мертвецов,
6 Ломаю ледяной покров,
Мирскую скорлупу, обитель,
Где возлежит в гробу Спаситель.
Входящий в этот склеп вселенский,
Найдет наряд мужской иль женский —
Приятный: двух полов одежды —
Не саван для смеживших вежды!
7 Кто — жив, кто умер, кто убит,
Кто спасся бегством, кто лежит.
8 Мой сын! Тщеславье и проклятье
Двух призраков — твое зачатье.
Ты мне отмщаешь, в свой черед,
Как я учил тебя, мой плод!
9 Сквозь полночи зенит я лез
Под сень луны, с ночных небес
10 В пучину Времени срываясь;
Седым невеждой оставаясь,
11 Холодный, благостный, — отсек
В подлунной крылья всем навек;
12 Замкнул, как в ледяных гробницах,
Отца и сыновей в темницах.
13 Но, Вечного увидя Мужа,
Его Бессмертье обнаружа,
14 Замыслил я в ночную тень
Уйти, чтоб завершить свой день.
15 Дверь Смерти я нашел открытой,
И червь прядет в земле разрытой.
16 О мать, мне дом — твоя утроба!
Жена, сестра и дочь — у гроба,
Над паутиной жизни, вам без слов
Рыдать и в сны вплетать борьбу полов.