Иван Бахтин - Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1

Пусть горит, горит ладонь шершавая,
Спину трет походный котелок —
Это бродит молодость кудрявая
Колеей проселочных дорог.
По весне легко поется, любится,
Бродится утрами по росе,
И парнишка навек приголубится
К шелковистой девичьей косе.
Но тогда уйдут и не оглянутся
Спутники веселые твои.

Утешением тебе останутся
Котелок, любовь да соловьи.
А ушедших не догонишь с гончими.
Ни к чему, да и не хватит сил!
Это значит:
молодость окончена
И суровый возраст наступил.
Стало быть, теперь уже по-новому,
По-особенному надо жить —
До зари работать и обновами
В праздники любимую дарить…

Но пока горит ладонь шершавая,
На спине походный котелок —
Бродит моя молодость кудрявая
Колеей проселочных дорог.

Друзей я ценю по поступкам,
По теплому слову в беде,
По долгим, по творческим суткам,
Прошедшим в совместном труде.
Как радостно другу поведать
За тихой беседой сердец,
Что многим мученьям и бедам
Как будто приходит конец.
Я шел через бури, тревоги,
И звонкие песни вязал,
И в самом начале дороги
Себе самому приказал:
По всем недоступным тропинкам,
Где смелые раньше прошли,
По крохам сбирай, по крупинкам
Суровую правду Земли.
В труде неустанном усердствуй,
Усилий своих не жалей,
Из чувств, наполняющих сердце,
Веселую песню отлей.
И знай:
          этот долг неминуем.
Вставай и борись до конца,
Чтоб песня,
Зовя и волнуя,
Светло зажигала сердца.
Но если, и в этом переча,
Мне скажут:
Трудился я зря,—
На это
Спокойно
Отвечу:
«И мне
Улыбалась
Заря.
Платил я немалой ценою,
Пусть песен векам не сложил,
Весь мир был открыт предо мною,
Я верил —
          и, стало быть,
                              жил!»

Поэма о девичьем счастье должна
Начаться с примет,
                    по старинке знакомых.
Ну, скажем, хоть так:
                    вечер, луг и луна.
Тальник придорожный. Дыханье черемух…

В тиши зажурчал бы певучий родник,
Лесок зазвучал бы мелодией старой
Плаксивых кукушек. К напевам Сакмара,
Овеянным нежной и страстной тоской,
Прислушался б месяц над спящей рекой.

Явился б джигит
                     и, легонько касаясь
Плеча (так притрагиваются к хрусталю!),
Сказал бы:
— Немало я видел красавиц,
Но только тебя я люблю и хвалю!

Смутилась бы девушка, тронута лаской,
Покрылись бы щеки нежданною краской,
А после — надолго бы губы слились,
Чтоб ивы плакучие подняли ввысь
Свои безнадежно поникшие ветви,

Чтоб радость в листве прошумела, как ветер,
Чтоб радостной нежности были полны
Вершины горы в своем гордом величье,
Родник неумолчный, говоры птичьи
И медное сердце полночной луны!

Сказала бы девушка:
   — Милый, не надо!
Вставал бы туман предрассветной поры,
Влюбленные не ощущали б досады,
Хоть жалили б яростно их комары…

Тут подал бы голос предутренний кочет.
   — Прошла уже ночь? — тихо скажут они.
С рукою рука расставаться не хочет.
   — Ты под вечер снова сюда загляни!

Они разошлись бы поближе к рассвету,
Вставало бы солнце среди синевы.
Об этой любви рассказали бы ветру
Примятые стебли зеленой травы…

Вот надо бы как!..
Все тут есть, все на месте:
Тальник есть, и вечер,
                          и луг, и луна,
Есть ветер черемух,
                    кукушечья песня,
Сакмаром разбуженная тишина.
Но только ни девушки нет, ни джигита:
Читатели, вы их не сыщете тут!
Так где же они? Почему не пришли-то?
Быть может,
           лишь полночь настанет,
                                          придут?

Их ищет луна под березкою каждой,
И луг по ним тоже соскучился, влажный.
О месяц и ночь, вы друзей не ищите!
Сакмар предрассветный, по ним не скучай!
Да, девушки нет, и джигита не ждите
Вблизи камышей, погруженных в печаль!

Они не придут.
Ни к чему ваши слезы.
Немало у них есть путей и дорог.
Они не повесят на ветви березы
Фуражку и белый платок.

Тридцать лет эти стрелки
                                  бегут и бегут…
Убавляют они время жизни моей
И не знают:
             чем больше проходит минут —
Не короче становится жизнь, а длинней.
День за днем
                    я
                      иль камни для стройки тесал,
Или в стену укладывал прочный кирпич,
Иль поэму, горя увлеченьем, писал,—
Я старался во всем совершенства достичь.
Право, собственной жизни не хватит часам,
До конца чтоб измерить срок жизни моей.
Все, что дал
              и что впредь я создам,
Продолжением будет
                           мной прожитых дней.

Выхожу на улицу ночную,
А трехдневный месяц в высоте
Золотым серпом висит на небе.
Что сравнится с ним по красоте?

Я остановился и любуюсь.
Юный месяц мысль мою увлек:
Молот взять бы в кузнице да в небо —
Пусть бы он с серпом крест-накрест лег!

Айно красива. Всех своих подружек
Красивее. Проворна и ловка,
Гибка и черноглаза. И к тому же
Слывет в селе за лучшего стрелка.

Наденет шубку заячью, косички
Под беличью ушанку подберет,
На лыжи встанет и летит, как птичка:
   — А ну-ка, ветер, кто из нас вперед?

Ее сноровке старики дивятся,
Мол, до всего дошла она сама.
А девушки завидуют и злятся,
Что от Айно все парни без ума.

Вот как-то раз приходят к ней два брата,
Два молодых лихих богатыря,
Косая сажень, и ума палата,
Белы как снег, румяны как заря.

Эйдером хитрым старшего прозвали,
Мардан-храбрец — так звался брат
                                                  меньшой.
На славу братья пели и плясали,
Коль веселились — значит, всей душой.

Конь раскуется — подкуют на славу,
Закинут сети — так, поверь, не зря.
Срубить избу — для них одна забава,
А выйдет так, что впору для царя.

И вот они к Айно явились вместе
И говорят ей ласково: — Поверь!
О лучшей не мечтаем мы невесте.
Кому же сердце ты отдашь теперь?

— Не утаю, вы по сердцу мне оба,
Но только стану я женой тому,
Кто Уй-Пери убьет, шайтана злого,
Повергнувшего родину во тьму.

Могуч волшебник. Смельчаков немало
Сложило в битве голову свою.
Гнездо его за снежным перевалом,
В далеком, хмуром северном краю.

Кругом воздвиг он стены ледяные,
Они, как змеи, вьются в сто колец,
Подножьем в недра уходя земные,
Неся на спинах облачный свинец.

А в глубине, где лед вовек не тает,—
Дворцы, подвалы, тюрьмы под горой.
Там сам Пери-волшебник обитает
С Омрой-колдуньей, младшею сестрой.

Когда-то с неба лился свет могучий
И горизонт был ясен и велик.
Но зубья льдов остановили тучи,
А толща туч закрыла солнца лик.

Весенним днем и то едва сочатся
Его лучи, белесы и робки,
А стоит только осени начаться,
Не разглядишь и собственной руки.

Распашешь поле, чуть теплом повеет,
Потратишь сколько силы и труда,
А что в том толку? Колос не созреет,
Один пырей взойдет да лебеда.

— Ну что же вы, богатыри, молчите?
Иль рты у вас наполнены водой,
Боитесь, что ли? Ну, так уходите,
И чтоб сюда отныне — ни ногой!

Вы думаете, что же — я согласна
Рожать для тьмы и стужи сыновей
И прозябать рабынею несчастной,
Не видя счастья до скончанья дней?

И вот они, чтобы поправить дело,
Пошли домой и снарядились в бой,
Достали луки, навострили стрелы
Да прихватили палицы с собой.

Три дня, три ночи шли они все прямо
И верст прошли так много, что не счесть,
И вот решили у истоков Камы
Воды напиться, отдохнуть, поесть.

И вдруг, внезапно, увидали оба:
В снегу — старик, сам белый словно снег,
Не в силах он подняться из сугроба,
Ну, словом, замерзает человек.

— Поднимем деда, унесем отсюда, —
Храбрец Мардан Эйдеру говорит.
— Тащи, а я возиться с ним не буду,
И без того спина моя болит.

— Ну что ж, — вздохнул меньшой, — твое,
                                                         брат, дело,
А я в беде не брошу старика.
Он привязал к спине его умело
И потащил, хоть ноша не легка.

Старик очнулся, зашептал: — Спасибо!
Без вас, сынки, не выбрался бы сам.
Моя избенка рядом. Вы могли бы
Пожить со мной. Хватило б места нам.

Старик на стол сарбу большую ставит
И рядом с ней кладет блестящий меч.
— Быть может, это радость вам доставит,
А старику на что добро беречь?

Мардан клинком отточенным играет,
Дескать, оружье всякое годно.
Эйдер сарбу лениво открывает
И замирает: золото одно!

— Ну что ж, — он брату говорит
                                         небрежно,
Сарба осталась, так сарбу возьму,
В пути сгодится для водицы свежей,
А не сгодится, подарю кому.

Им на прощанье дед твердил сердечно:
— Опасное задумали, сынки!
Пери проведал обо всем, конечно,
Но отступать теперь вам не с руки.

В борьбе сердца богатырей мужают,
И силы прибавляются в бою.
Пусть вам Пери свирепый угрожает,
Вы только верьте в правоту свою.

Чуть отойдя, Эйдер сказал Мардану:
— Пожалуй, порознь выгодней идти.
Я этой речкой пробираться стану,
Ты той иди, и встретимся в пути.

Мардан ушел, а хитрому Эйдеру
Блуждать в чащобах вовсе ни к чему.
Зачем спешить навстречу смерти верной,
Когда удача выпала ему!

А той порой Мардан шагал на север,
Спеша пробраться к логову в горах.
Он побеждал гонцов Пери и сеял
Среди врагов смятение и страх.

А дальше степь глазам его открылась —
Мертва, гола, закутана в туман.
Земля промерзла, в камень превратилась,
От жажды силу стал терять Мардан.

Мардан в сердцах схватил свой меч
                                                блестящий
И прочь швырнул с размаху. И когда
Рассек он землю, вдруг струей свистящей,
Как кровь из раны, вырвалась вода.

«Эге! — Мардан подумал, — меч-то, значит,
Могуществом волшебным одарен!»
И второпях припал к воде прозрачной
И снова стал, как прежде, сильным он.

Вдруг слышит писк, и свист могучих
                                                    крыльев,
И карканье над самой головой,
И горностай-малютка, обессилев,
Бежит с детьми, от страха чуть живой.

Три ворона, зловещих черных птицы,
Вот-вот настигнут бедного зверька.
Но в грудь врага стрела спешит
                                             вонзиться:
Ведь у Мардана верная рука.

   — Ну, ты меня еще попомнишь лихом!
Тебе отплатят братья за меня,—
Прокаркал хрипло ворон, и затих он,
На землю клюв железный уроня.

А два других, страшась стрелы летучей,
Покаркали зловеще в высоте
И, сто несчастий посулив на случай,
За черной тучей скрылись в темноте.

— Ну, богатырь, великое спасибо! —
Сказал Мардану крошка-горностай.—
Ведь без тебя мы все пропасть могли бы.
Теперь любой награды пожелай.

Когда тебе придется в жизни худо.
Одно словечко вспомни ты — «Адаш».
Уж я, поверь, тебя не позабуду,
Примчусь на помощь, только знак подашь.

— На помощь? Мне?! — Как от забавной
                                                      шутки
Развеселясь, Мардан пошел быстрей.
А горностай, детишкам вымыв шубки,
Улегся спать в большой норе своей.