Юрий Оболенцев - Океан. Выпуск двенадцатый
— О, с юмором у вас толково.
Голованов понял, что это и есть его сосед по каюте, матрос, о котором сказал штурман.
— Но на правах последнего займу верхнюю полку. — Он бросил туда спортивную сумку и протянул руку: — Чичулин Юрий. Или просто Чуча из Одессы.
— Голованов.
— По дрожащему голосу понимаю, что новичок, кодекса не знаешь. — Чичулин беспардонно сел на его койку. — Так слушай, советую запомнить. Любое судно не терпит людей двух категорий: пьяных и дураков. Те и другие могут все: во время шторма прыгнуть за борт, посадить судно на мель и выкинуть сотню-другую непредвиденных фортелей. Как понимаешь, я не из таких. Имею трезвый ум и здравую рассудительность. Поблажек от жизни не жду. Пока голову не свернул. — Матрос хлопнул по коленям. — И тебе советую, потому как на такой посудине все возможно.
Однако пророческие советы матроса не сбылись. Голованов успешно прошел преддипломную практику в качестве штурмана-дублера и был переведен в штат штурманом, но уже на другое судно. Когда он прощался с экипажем, пожимая руку матросу Чичулину, тот с заметной грустью в голосе напомнил:
— Про кодекс не забывай.
Парней с неспокойным характером, как у Чучи, он встречал в своей жизни немало. Вот и матрос Бойко. Неуспокоенный, пижонистый. Голованов уже знал, что из таких вырастают хорошие люди, им лишь в жизни необходимо всего один раз помочь. Упусти этот момент — и человек запетляет по жизни, как река.
Прошла вахта. Замигали буи. От воды струился прохладный ветерок. Голованов вышел на правое крыло, облокотился на поручни. С кормы послышался смешок матроса Бойко. Огонек папиросы высвечивал его собеседника — моториста Юрку Свечникова.
Юрка читал стихи, и Голованов поразился, с каким вдохновением в этой тихой ночи плыли строки неизвестного ему поэта.
— Чье это, Юр? — Бойко хлопнул по щеке, отгоняя комара.
— Нашего брата-речника, — пояснил Свечников. — Только, говорят, он потом бросил реку, осел в городе. — Моторист вздохнул. — Он где-то там, а стихи я его знаю, потому что писал он про нас от души.
Бойко лишь вздохнул.
— И еще скажу я тебе, сейчас на флоте совсем иные порядки. Вспомни, ты меня раньше мог уговорить туман шваброй разгонять, веником радиоволны от антенны отмахивать.
— Да брось ты, ведь это же шутки.
— Кому шутки, а кому и горе. Ведь я же думал, что так и надо, ты наблюдал за мной и укатывался от смеха, верно же?
— Что с тобой, Юр? Когда это было? — Бойко положил руку на плечо друга.
— Вот именно — когда? А что в тебе изменилось? Ничего, какой был неисправимый, такой и остался. Не будь Голованова, выгнали бы тебя с треском.
— Тут ты прав, — согласился Бойко. — Выручил он меня.
— А копни тебя чуть поглубже, — продолжал Свечников, не обращая внимания на сказанное, — так ничего в тебе нет.
— Брось, Юр.
— Да что ты все Юр да Юр. Скажи, ты хоть рубль матери отослал?
— Не-ет, — растерянно произнес Бойко.
— Вот. А она, бедная, все окна проглядела, ожидая тебя, а ты штурману загибаешь про шумные города, такси Эх ты! — Свечников бросил папиросу в полоску воды, отсвечивающую за кормой.
— Откуда ты знаешь об этом? — удивился Бойко.
— Ты же на судне работаешь, тут не может быть никаких секретов. Ты меня плоскими шуточками пичкал когда-то, а сам ничему не учился. Похохмил — и ладно. Тебе, как мне кажется, все безразлично: сегодня плавать, завтра канавы рыть.
Бойко молчал. Голованову показалось очень странным, что обычно молчаливый моторист Свечников сейчас допекает Бойко.
— У меня же все не так, — вновь заговорил Свечников. Если уж связался с рекой, то навсегда. А разве виноват я, что меня капитан за водкой посылает? Как мне отказаться, а?
Голованов насторожился.
— Не выполни — спишет он меня, и все. А куда мне? Стыдно мне в этом признаваться. Очень стыдно. Но так дальше продолжаться не может. Согласись!
— Я и сам знаю — не может. И знаешь, после чего? После того, как Голованова увидел. Знаешь, он за человека борется, за нас с тобой. Вот бы мне такой смелости…
— Скажи мне, откуда у людей появляется смелость? Знаю, не ответишь, потому что не у каждого она. Страх — совсем иное дело, он всю жизнь с нами под ручку бредет. Вот, к примеру, мне в первый раз сказали: «Иди, Свечников, тебя боцман уже ждет». Боцман!.. Я аж вздрогнул. Слово-то какое — ого-го! Глаза закроешь, и перед тобой встает эдакий человечище с бугристыми мышцами, короткой бычьей шеей и вечно полусогнутыми руками. От его сурового взгляда простыть можно. Матросы шарахаются при одном его появлении на палубе. Я еще не видел этого боцмана, а уже трясся. Вышел, а ко мне подходит симпатичный худенький парнишка. Здоровается.
— Вы Свечников?
— Да.
— А я ваш боцман, будем знакомы… Вот и теперь — Голованов совсем не похож на прежних штурманов. А я сейчас напоминаю себе дикую глыбу, которую завезли в мастерскую скульптора. И вот он, вооружившись зубилом и молотком, прохаживается вокруг, приглядывается ко мне, думая, где какой кусок отхватить. Он еще совсем не знает, что получится из этой глыбы, но отсекает ненужное. Так вот Голованов, друг мой Бойко, отсекает от каждого из нас всякие наросты. И я чувствую: что-то должно получиться. А что — сказать не могу. Уверен только в одном: хуже он нас не сделает, лучше — да.
ВОСПОМИНАНИЕ О ПЕРВОМ РЕЙСЕ
Плот растянулся по реке мехами брошенной гармони… Это не просто «кошели». Добротный, сплоченный в расчете на дальний и долгий путь. Сколько времени теряется, когда суда простаивают из-за неподготовленности плотов к сплаву!
Трудная работа по связке, учалке плотов. Еще весной, когда на реке только начинает «стрелять» лед, сплавщики стараются не упустить «большой воды», стараются продвинуть срубленный лес с протоков к берегу. То и дело слышится: «Эх, взяли! Ра-аз, взяли!» Бородатые, сильные, с баграми, крюками, люди скатывают бревна.
Хороший плот делают долго. И для всех будет великой бедой, если сплавляемый плот или по халатности, или при шторме разобьется. Освобожденные бревна угрюмо и неудержимо будут напирать друг на друга, топить. Река тогда словно в страхе замирает, течение ослабевает, вода от берега до берега перекрывается бревнами. Это залом, бедствие для судоходства.
«Бревна на реке, что айсберги в море», — говорят речники. Разбитый плот — это стихия, и с ней очень трудно бороться. Река вся взбурлит от буксировщиков, растаскивающих бревна. Едкий дым покроет ее, сколько будет послано проклятий в адрес тех, кто допустил аварию.
В рубку вошел бородатый радист Костя. Протягивая радиограмму капитану, пояснил:
— Штормовое предупреждение, четыре балла.
— Этого нам только не хватало, — произнес Трегубов. Разминая крючковатыми пальцами сигаретку, он задумался. — Шабаш, приплыли, пора на длительный перекур.
Капитан вышел на мостик.
— Боцман! Приготовиться к швартовке!
Сколько теперь придется стоять у берега, никому не известно: шторм на реке — беда для плотоводов.
Голованов, молча наблюдавший за помрачневшим капитаном, вспомнил преддипломную практику на рудовозе. Вспомнился тот рискованный рейс по реке, по которой и днем в штилевую погоду без лоцмана никто не отважился с грузом продолжать рейс. Капитан рудовоза решил пройти в тумане, густом тумане. И повел судно смело, без колебаний.
Капитан послал тогда матроса на бак, который уже с мостика был из-за тумана не виден, и приказал смотреть в оба и сразу же подавать сигналы, если что-то будет впереди.
— А вы, штурман, — обратился он к Голованову, хотя он был всего-навсего практикантом штурмана, — становитесь к штурвалу. Все мои команды выполнять сразу же. — И сам прильнул к локатору, поставив ручку на «малый вперед».
Судно вздрогнуло всем корпусом и медленно вошло в туман. Капитан ни на секунду не отрывался от локатора, отрывисто подавая команды:
— Вправо на полрумба. Малый ход! Стоп! Одерживай!
Шли целую ночь, и только потом, когда вышли на чистую воду, он, улыбаясь, оглядел всех и произнес странное слово «опцион». Голованов потом узнал, что оно означает «право выбора».
Что хотел доказать капитан? Очень многое. И главное — что можно сделать для того, чтобы выполнить поставленную цель.
Руда, которую везло судно, была необходима срочно, и ее доставили. Никто ранее не мог даже подумать, что их капитан способен на такое. Но он искусно, мастерски прошел весь фарватер в сплошном тумане. Он меньше всего думал о возможных опасностях, потому что все подчинил цели…
— Сергей Михайлович, который год вы ходите с плотами?
Капитан удивленно пожал плечами:
— Кажется, девятый, а что?
— А вы помните обращение ко всем речникам? К чему там нас призывают? — Голованов решил говорить откровенно, как равный с равным. — Нас призывают к досрочному выполнению навигационного плана. Так? Нас призывают к этому, рассчитывая на таких опытных капитанов, как вы, учитывают даже движение в тумане. Понимаете — в тумане, с закрытыми глазами. Но нас призывают, понимая, как дорого время навигации.
