Уильям Йейтс - Пьесы (сборник)
ХОР.
Кружите, прыгайте, пляшите,
Как королева Десима, любите.
РЕЖИССЕР. Хватит, хватит. Пришел Септимус.
СЕПТИМУС (у него на лице кровь, но он немного протрезвел). Слушайте меня, ибо я объявляю конец христианской эры и начало нового Божьего Промысла, приход нового Адама, то есть Единорога; но, увы нам, он чист и потому сомневается, сомневается.
РЕЖИССЕР. Сейчас не время рассказывать нам о своей новой пьесе.
СЕПТИМУС. Его нерожденные дети всего лишь образы, и мы играем с образами.
РЕЖИССЕР. Продолжаем репетицию!
СЕПТИМУС. Нет. Пора готовиться к смерти. Толпа лезет на гору. У всех в руках вилы, которыми они хотят продырявить нас, и горящие пучки соломы, которыми они хотят поджечь Замок.
ПЕРВЫЙ АКТЕР (идет к окну). Господи, он говорит правду. Внизу огромная толпа.
ВТОРОЙ АКТЕР. За что они ополчились на нас?
СЕПТИМУС. За то, что мы слуги Единорога.
ТРЕТИЙ АКТЕР (стоит около окна). Боже мой, у них вилы и косы, и они идут сюда. (Многие Актеры подходят к окну.)
СЕПТИМУС (нашел бутылку и пьет из нее). Одни умрут, как Катон, другие – как Цицерон, третьи – как Демосфен, побеждая смерть звучными речами, или как Петроний Арбитр, который рассказывал смешные и дерзкие истории. А я буду говорить, нет, я буду петь, как будто нет никакой толпы. Я взберусь на Единорога, потому что он чистый и целомудренный. Я заставлю его затоптать до смерти всех людей, чтобы на земле воцарилась новая раса. И буду шутить в стихах, чтобы толпа бежала весело, весело, потому что, даже взорвав Замок, толпа остается всего лишь толпой.
На круглом голубом глазу качусь,
Проклятье на молочно-белом роге.
Надо найти рифму, чтобы была приятна слуху – рвусь, борюсь, гусь, мчусь – Господи, я слишком трезв для рифм! (Он пьет, потом берется за лютню) Надо придумать мелодию, чтобы убийцы запомнили мои последние слова и передали их своим внукам.
Некоторое время он занят подбором мелодии.
Здешние актеры ревнуют. Разве нас не предпочли им, потому что мы самые знаменитые во всем мире? Это они накрутили толпу.
ВТОРОЙ АКТЕР. Они ревнуют ко мне. Им известно, что было в Ксанаду Когда закончилась много раз игранная пьеса «Падение Трои», Кубла-хан послал за мной и сказал, что он отдал бы свое королевство за мой голос и мою стать. На мне был костюм Агамемнона, и я стоял перед ним, как в той великой сцене в конце, в которой я обвиняю Елену в принесенных ею несчастьях.
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Боже мой, вы только послушайте его! Да если кто и нужен толпе, так это комедийный актер. Мне приснилось или меня и впрямь вызывали шесть раз? Ответь мне…
ВТОРОЙ АКТЕР. Пусть даже тебя вызывали шестью десять раз! Здешние актеры не ревнуют к аплодисментам толпы. Им тоже аплодируют. Жгучая мысль, мысль, которая рвет им сердце, мысль, которая внушает им убийство, заключается в том, что только я из всех актеров, один я на всем белом свете как равный смотрел в глаза Кубла-хану РЕЖИССЕР. Хватит вам. Лучше послушайте, что творится снаружи. Там кто-то говорит речь, и толпа становится все злее и злее, и не знаю уж, к кому они ревнуют, но, похоже, они сожгут Замок, как когда-то сожгли Трою. Делайте, как я скажу, и, может быть, спасетесь.
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Нам остаться в костюмах?
ВТОРОЙ АКТЕР. Нет времени на переодевания, и, кроме того, если гора окружена, мы можем собраться где-нибудь в лещине и будем видны лишь издалека. Пусть они подумают, что мы стадо или стая.
Все уходят, кроме Септимуса, Десимы, Ноны. Нона собирает костюм Ноя – шляпу, плащ – и прочий театральный реквизит. Десима наблюдает за Септимусом.
СЕПТИМУС (пока Актеры уходят). Я буду умирать один? Что ж, правильно. Храбрость есть в красном вине, в белом вине, в пиве, даже в разбавленном пиве, которое продает туповатый парень в разорившейся таверне, но ее нет в человеческом сердце. Когда мой господин Единорог купается в свете Большой Медведицы под стук барабанов, он пьянеет даже от сладкой речной воды. Как же холодно, холодно, ужасно холодно!
НОНА. Этот мешок ты понесешь на спине. Остальное возьму я, и мы спасем все вещи.
Она начинает привязывать большой мешок на спину Септимусу.
СЕПТИМУС. Правильно. Принимаю твой упрек. Необходимо, чтобы мы, последние актеры, так как остальные переметнулись на сторону толпы, спасли образы и принадлежности нашего искусства. Мы должны унести в безопасное место плащ Ноя, высокую шляпу Ноя, маску сестры Ноя. Она утонула, потому что думала, будто ее брат говорит неправду; конечно же, нам надо спасти ее розовые щеки и розовые губы, которые утонули, ее развратные губы.
НОНА. Слава Богу, ты еще можешь стоять на ногах.
СЕПТИМУС. Всё вяжи мне на спину, а я поведаю тебе великую тайну, которая открылась мне со вторым глотком из этой бутылки. Человек ничто, если нет образа. Вот Единорог – и образ, и зверь, поэтому только он может быть новым Адамом. Когда все успокоится, мы отправимся на высокие плато Африки, найдем Единорога и споем свадебную песню. Я встану перед его ужасным голубым глазом.
НОНА. Вот так, вот так, вот так хорошо.
Она принимается за второй тюк для себя, но забывает о маске сестры Ноя, которая лежит рядом с троном.
СЕПТИМУС. Ты напоешь ионическую мелодию – его взгляд будет устремлен на сластолюбивую Азию – дорический камень утвердит его в его чистоте. Одна дорическая нота может погубить нас, но, самое главное, нам ни в коем случае нельзя говорить о Дельфах. Оракул чист.
НОНА. Всё. Пора идти.
СЕПТИМУС. Если нам не удастся пробудить в нем страсть, ему придется умереть. Даже единорогов убивают. Больше всего на свете они боятся удара ножа, обагренного кровью змея, который умер, глядя на изумруд.
Нона и Септимус направляются к выходу, и Нона ведет за собой Септимуса.
ДЕСИМА. Стойте. Дальше ни шагу.
СЕПТИМУС. Прекрасная, как Единорог, но жестокая. ДЕСИМА. Я заперла двери, чтобы мы могли поговорить.
Нона в страхе роняет шляпу Ноя.
СЕПТИМУС. Отлично, отлично. Ты хочешь говорить со мной, потому что сегодня я необыкновенно мудр.
ДЕСИМА. Я не отопру дверь, пока ты не обещаешь мне выгнать ее из труппы.
НОНА. Не слушай ее. Отбери у нее ключ.
СЕПТИМУС. Если бы я не был ее мужем, то мог бы сделать это, а так как я ее муж, она ужасна. Единорог тоже ужасен, если любит.
НОНА. Ты боишься.
СЕПТИМУС. А ты не могла бы сделать это? Она не любит тебя, поэтому не будет так ужасна.
НОНА. Если ты мужчина, ты отберешь у нее ключ.
СЕПТИМУС. Я больше, чем мужчина. Я необыкновенно мудр. И я отберу у нее ключ.
ДЕСИМА. Сделай шаг, и я брошу ключ в дырку в двери.
НОНА (оттаскивает Септимуса). Не подходи к ней. Если она выбросит ключ, нам не удастся сбежать. Толпа найдет и убьет нас.
ДЕСИМА. Я отопру дверь, когда ты поклянешься самой страшной клятвой, что прогонишь ее из труппы, что никогда не будешь разговаривать с ней и глядеть на нее.
СЕПТИМУС. Ты ревнуешь. Ревновать плохо. Обыкновенный мужчина пропал бы, даже я еще недостаточно мудр. (Вновь пьет из бутылки) Все ясно.
ДЕСИМА. Ты был неверен мне.
СЕПТИМУС. Я могу быть неверным, только если трезв. Никогда не доверяй трезвому мужчине. Они-то и предают. Никогда не доверяй мужчине, который не купался в лучах Большой Медведицы. От всего сердца я предостерегаю тебя насчет трезвых мужчин. Сегодня я необыкновенно мудр.
НОНА. Обещай. Ведь это всего лишь обещание. Дай любую клятву, какую она пожелает. Если ты промедлишь, нас всех убьют.
СЕПТИМУС. Я понимаю тебя. Ты хочешь сказать, что клятву можно нарушить, особенно клятву, данную под давлением, но нет, я говорю тебе, нет, я говорю тебе, ни за что. Неужели я похож на трезвых мошенников, насчет которых предостерегал тебя? Неужели я дам ложную клятву на глазах Дельфов, так сказать, на глазах холодного каменного оракула? Если я обещаю, то исполню обещание, поэтому, милая малышка, я ничего не буду обещать.
ДЕСИМА. Тогда подождем тут. Они войдут в эту дверь со своими вилами и горящей соломой. Они подожгут крышу, и мы сгорим.
СЕПТИМУС. Я умру верхом на звере. Настал конец христианской эре, но из-за мошенничества Дельфов он не станет новым Адамом.
ДЕСИМА. Я буду отомщена. Она морила меня голодом, а я убью ее.
НОНА (крадучись, зашла за спину Десимы и выхватила у нее ключ). Ключ у меня! Ключ у меня!
Десима пытается отобрать ключ, но Септимус держит ее.
СЕПТИМУС. Я не давал ложных клятв, поэтому я сильный – жестокое целомудренное существо, как сказано в «Великом бестиарии Парижа».
ДЕСИМА. Ну и уходи. А я останусь и умру.
НОНА. Пойдем. Еще полчаса назад она предлагала себя всем мужчинам в труппе.
ДЕСИМА. Если бы ты был верен мне, Септимус, я бы ни одному мужчине не позволила дотронуться до меня.
СЕПТИМУС. Изменчивая, но прекрасная.
Нона убегает.
СЕПТИМУС. Я последую за прекрасной плохой легкомысленной женщиной, но последую не спеша. И возьму с собою сию благородную шляпу. (С видимым усилием поднимает шляпу.) Нет, это пусть лежит. Что мне делать с утонувшими развратными губами – прекрасными утонувшими неверными губами? Мне нечего с ними делать, а вот благородную шляпу с высокой тульей, принадлежащую Ною, я спасу. Я понесу ее с достоинством. И пойду медленно, чтобы все видели – я не боюсь. (Поет.)
