Уильям Йейтс - Пьесы (сборник)
Тронная зала в Замке. Между колоннами позолоченные резные двери, кроме одной стороны, где находится большое окно. Утреннее солнце светит в окно, но между колоннами темно. По мере того, как идет время, свет, поначалу сумеречный, становится более ярким, и тени исчезают. В резные двери видны длинные коридоры, один из которых ведет из Замка на улицу. В конце этого коридора открытая дверь и виден начинающийся солнечный день. Посреди залы на возвышении со ступенями стоит трон.
Премьер-министр, пожилой человек с нетерпеливыми движениями и речами, разговаривает с Актерами, среди которых Нона, красивая, приятная, спокойная женщина лет тридцати пяти, по-видимому, она главная среди Актеров.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Вам не обмануть меня. Пьесу я выбрал сам и помню, что она называется «Трагическая история Ноева потопа», потому что, когда Ной бьет свою жену, чтобы заставить ее войти в ковчег, все всё понимают, все довольны, все узнают своих упрямых жен, любовниц, сестер. А теперь, когда для государства так важно, чтобы все были довольны, пьесу видите ли, нельзя поставить. Ведущая актриса, видите ли, пропала, но вы не приводите ни одного разумного довода, почему ее не может заменить другая актриса. Но я-то знаю, в чем дело – вы не хотите играть пьесу, которую я выбрал. Вам хочется скучную поэтическую пьесу с длинными монологами. Нет, мне нужна моя пьеса – и никакая другая. Репетиция должна начаться немедленно, а представление начнется ровно в полдень.
НОНА. Сэр, мы искали всю ночь и не нашли ее. Кое-кто слышал, как она сказала, что скорее утопится, чем будет играть женщину старше тридцати. А ведь Ноева жена совсем старуха, и мы боимся, как бы она и вправду не утопилась.
ДЕСИМА, очень привлекательная женщина, высовывает голову из-под трона, где она прячется.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Чепуха! Вы просто сговорились. Почему нет режиссера? Он за все отвечает. Можете ему передать, что, если пьеса не будет поставлена, я упрячу его в тюрьму на год, а вас всех вышвырну из страны.
НОНА. Ах, сэр, он ничего не может сделать. Она вертит им, как хочет.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Вертит им, как хочет. Я знаю таких, как она. Весь мир готова разорвать в клочья, лишь бы не уступить мужу или любовнику. Я знаю таких. Пустоголовая нахалка с высохшим горохом вместо мозгов. Конечно же ему с ней не справиться, но мне-то какое до этого дело? (Десима убирает голову) Он пойдет в тюрьму – кому-то ведь надо идти в тюрьму. А теперь идите и кричите всюду ее имя. Зовите нахалку. Громче. Громче. (Актеры уходят, крича: «Где ты, Десима?») Ох, Адам, ну зачем ты заснул в саду? Тебе бы надо было знать, что, пока ты лежишь там и ни о чем не подозреваешь, Старик обязательно сыграет с тобой какую-нибудь шутку.
Входит Королева. Она юна, на лице у нее выражение аскетизма и робости. Одета она в плохо сидящее на ней парадное платье.
КОРОЛЕВА. Я выйду к разгневанному народу и скажу ему, как вы обращаетесь со мной. У меня нет сомнений, что я готова к мученичеству. Всю ночь я провела в молитвах. Да, я почти уверена.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Ах!
КОРОЛЕВА. Мне уже столько же лет, сколько было моей покровительнице, святой Октеме, когда она приняла мученичество в Антиохии. Вы помните, что ее единорог был так доволен ее аскетизмом, что стал крутиться от восторга. Тогда она выпала из седла, и толпа затоптала ее до смерти. Правда, если бы не единорог, толпа убила бы ее еще раньше.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Вы не станете мученицей. У меня есть план. Я могу усмирить их гнев словами. Кто шил это платье?
КОРОЛЕВА. Это платье моей матери. Она надевала его на коронацию. Зачем мне новое? Я не заслужила новых платьев. У меня столько грехов.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Неужели есть грехи у яйца, которое не было снесено и не было согрето?
КОРОЛЕВА. Мне хочется во всем походить на святую Октему.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Ну и платье! Впрочем, уже поздно. Ничего не поделаешь. Некоторым, может быть, даже понравится. Но других надо завоевать очарованием, достоинством, королевскими манерами. Ну, а насчет платья я что-нибудь придумаю, какое-нибудь объяснение. Помните, они никогда не видели ваше лицо, и вы произведете на них плохое впечатление, если выйдете с опущенной, как сейчас, головой.
КОРОЛЕВА. Хотела бы я вернуться к моим молитвам.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Пройдитесь! Позвольте мне, ваше величество, посмотреть на вашу походку. Нет, нет и нет. Вы должны показать, что вы КОРОЛЕВА. Ах! Если бы видели королев, которых видел я – они умели себя подать. Сущие драконихи, но манеры, манеры! У вас должен быть соколиный взор, взор хищницы.
КОРОЛЕВА. Там булыжники. Если бы я могла пройтись там босиком, то была бы благословенная епитимья. Единорогу особое удовольствие доставили окровавленные ступни святой Октемы.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Всё сон Адама! Босиком! Босиком – вы сказали? (Пауза.) Нет времени снимать башмаки и чулки. Если вы выглянете в окно, то увидите, что толпа с каждой минутой теряет терпение. Пошли! (Он подает руку Королеве.)
КОРОЛЕВА. У вас есть план, как справиться с нею, чтобы я не стала мученицей?
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Я открою свой план только перед тобой и ни минутой раньше.
Они уходят. Входит Нона с бутылкой вина и вареным омаром, оставляет их посреди залы на полу. Приложив палец к губам, становится в дверях лицом к зрительному залу.
ДЕСИМА (крадучись, выбирается из своего тайника и напевает).
«Ушел тайком, – так пела мать, —
Зазвав в постель меня», —
Пока узор вела златой
Проворная рука.
Она склонялась над шитьем,
Сверкавшим златом,
В слезах мечтая для меня
О короле богатом.
Едва она протягивает руку за омаром, как подходит Нона, подавая ей платье и маску жены Ноя, которые прежде висели у нее на левой руке.
НОНА. Слава Богу, ты нашлась! (Становится между Десимой и омаром.) Нет, сначала надень платье и маску. Я тебя отыскала, и больше тебе не убежать.
ДЕСИМА. Хорошо, хорошо, только дай мне поесть.
НОНА. Не дам ничего, пока ты не оденешься для репетиции.
ДЕСИМА. А ты знаешь песню, которую я только что пела?
НОНА. Ты всегда ее поешь. Это песня Септимуса.
ДЕСИМА. Это песня сумасшедшей дочери шлюхи. Ее единственная песня. Отцом девушки был пьяный моряк, ожидавший выхода в море, но она верила, будто мать предсказала ей выйти замуж за короля и стать великой королевой. (Поет.)
«Когда тебя я зачала,
Был слышен чайки крик
И волны пеною меня
Озолотили вмиг».
Мне не могла она помочь,
Лишь косы заплела
И о короне золотой
Мечту мне отдала.
Минуту назад, когда я лежала там, мне показалось, что я смогла бы сыграть королеву, великую королеву. Единственная роль, которую я могу играть, – это роль великой королевы.
НОНА. Ты – королеву? Не ты ли родилась в придорожной канаве, и не тебя завернули в украденную с плетня простыню?
ДЕСИМА. Королева совсем не может играть, а я смогла бы. Я умею склоняться до земли и умею быть суровой, когда надо. О, я знаю, как изобразить взглядом летний зной и тотчас придать голосу зимний холод.
НОНА. Низкая комедия – вот твое дело.
ДЕСИМА. Как раз когда я это поняла и сказала себе, что рождена сидеть на троне в окружении солдат и придворных, приходишь ты и трясешь у меня перед носом маской и платьем. Да еще говоришь, что мне не положен завтрак, пока я не сыграю старую каргу со сморщенным подбородком и сопливым носом, которую злодей-муж бьет палкой, потому что она не желает лезть вместе со скотиной в его ковчег. (Бросается к омару.)
НОНА. Нет! Не получишь ни кусочка, пока не наденешь платье и маску. Подумай, если ты не сыграешь, Септимуса посадят в тюрьму.
ДЕСИМА. Его будут кормить сухарями?
НОНА. Да.
ДЕСИМА. И поить одной водой?
НОНА. Да.
ДЕСИМА. И спать он будет на соломе?
НОНА. Да. Но, может быть, ему и соломы не дадут.
ДЕСИМА. И будут звенеть железные цепи?
НОНА. Да.
ДЕСИМА. И так целую неделю?
НОНА. Может быть, месяц.
ДЕСИМА. И он скажет тюремщику: «Я здесь из-за моей красивой и жестокой жены, из-за моей красивой и ветреной жены». Так он скажет?
НОНА. Может быть, и нет, если не будет пьян.
ДЕСИМА. Но он будет так думать. И каждый раз, когда он почувствует голод, каждый раз, когда он почувствует жажду, каждый раз, когда он замерзнет на каменном полу, он будет так думать, и с каждым разом я буду казаться ему еще и еще прекраснее.
НОНА. Ну нет. Он возненавидит тебя.
ДЕСИМА. Плохо ты разбираешься в мужской любви. Если Святой Образ в церкви, где ты на Пасху ставишь свечи, так мил и приветлив, почему же ты возвращаешься домой с ободранными коленками?
НОНА (в слезах). Я поняла! Ты жестокая, плохая женщина! Ты не будешь играть эту роль, чтобы Септимуса забрали в тюрьму, а ведь он настоящий гений и не может позаботиться о себе.
Заметив, что Нона заливается слезами, Десима делает еще одну попытку завладеть омаром и почти достигает цели.
