Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Ты видишь — небо расцвело,
Бежит за окнами дорога,
Но вот ложится понемногу
Твое дыханье на стекло.

Вот так невольные мечты
Всю ясность жизни затуманят,
И мир земной тебя обманет,
Едва его коснешься ты.

Как ящерица дышит тяжело,
Мучительно меж пальцами моими,
Но судорогой тело мне свело,
И руки сделались чужими.

Оставь и не зови теперь меня:
Тебе, земной, я больше не отвечу —
Не знаю, как, но превратился я
В того, кто вышел мне навстречу.

Бывает так — чуть слышно скрипнет дверь,
Связующая нитка оборвется
Меж тем, что было прежде и теперь, —
И вот пойдет, завертится, начнется,

Все полетит в тартарары, к чертям.
Вскочил, бежишь, охвачен дрожью мелкой,
Спеша, рывком откроешь дверь, а там
Столовая — и на столе — тарелки.

Просеивает ночь в незримом сите звуки,
И на землю летит уже не шум, а пыль, —
Но взвизгнет шинами автомобиль,
Иль поезд закричит на дальнем виадуке,

И я почувствую сквозь полусон,
Что мир земной, увы, уже совсем непрочен,
Что он, как яблоко, где много червоточин,
К высокой ветке еле прикреплен.

Как крепко стул стоит на четырех ногах,
А мне на двух стоять уже куда труднее.
Трепещущим и мраморным крылом Психея
Сверкает и дрожит и бьется впопыхах.

Пыльца осыпалась, и пестик набухает, —
Ведь даже смертный сон лишь разновидность сна,
Но как бы ни был прочен здешний мир, она,
Душа моя, о том едва ль подозревает.

Мудрее всех прекрасных слов
Простое это слово — ожиданье:
Ведь состоят из четырех слогов —
Тобой еще не данное лобзанье,

Строка, которая придет ко мне
И будет лучшею моей строкою,
Тот день, когда в смертельной тишине
Я ту — большую — дверь открою.

Полна веселым шорохом дождинок
Тяжелым зноем пахнущая мгла.
Спросонок, кажется, — со всех тычинок
Она пыльцу и влагу намела,

Она подбросила, как мяч, зарницу,
Прогрохотала вдалеке, и вновь
Летит на запрокинутые лица,
Как дождь, — с веселым шорохом — любовь!

Густая прядь скользнула вдоль щеки
К твоим губам, запачканным черникой,
Прозрачный луч вокруг твоей руки
Обвился золотою повиликой,

Среди кувшинок, в заводи ручья,
Купалось облако в воде по пояс.
Нас было трое в мире — ты да я,
Да облако, как ты и я, — живое.

Я помню — неба синий водоем
И фейерверк, и круглый треск хлопушек,
На запрокинутом лице твоем
Коричневые звездочки веснушек,

Плакучий водопад ракетных слез,
Миндальный запах тающего дыма, —
Я все прекрасное с собой унес:
Как хорошо, что жизнь неповторима!

Сухая ветка слабо хрустнет под ногой,
И снова, как вода, течет молчанье.
Оно полно, полно тобой, одной тобой,
Тобою, не пришедшей на свиданье.

Что из того, что не было тебя и нет?
Ты здесь, как бы ты ни была далече.
Проверь — и ты в душе своей увидишь след
Несостоявшейся, но бывшей встречи.

Туман рассеялся. Сгущаясь, влага
Впитала солнца утреннего свет.
Лохматый склон глубокого оврага
Серебряными бусами одет.

Но ярче всех, подвешенная к ветке,
Любуясь собственной своей игрой,
Сияет паутиновая сетка,
Воздушной ставшая звездой.

Речной паук, как будто на коньках,
Скользит, легко касаясь влаги плотной,
За ним летит вдоль заводи болотной
Листок ольхи на желтых парусах.

Полдневный зной совсем не говорлив,
Но к вечеру от края и до края,
Все ширясь в тростниках и нарастая,
Звенит лягушечий речитатив.

Был вырезан ножом глубокий шрам
На темном серебре коры древесной:
Твоей начальной буквы круг чудесный,
Отчетливый — наперекор годам.

По рытвинам коры остроконечным
Бежит большеголовый муравей,
Не зная в торопливости своей
О том, что круг был создан бесконечным.

…Все бренно, жалко и темно,
И жизнь в словах не выразима…
Еще ничто не свершено,
Но все уже — непоправимо…

Постой, мы проглядели жизнь.
Ужель Вседневное вокруг и возвращаться поздно?
И за окном, стрелой, кладбищенская ель
Одна, без нас, стремится в воздух звездный?

Да, жизнь темна не так, как прежде —
Тебя воспоминания спасут:
Так в роще солнце обжигает вежды
Сквозь листьев шаткий изумруд.

Здесь был большой костер. В траве зеленой
Чернеет ровный круг — давным-давно.
Как он пылал! В душе во время оно
Ты выжгла вот такое же пятно.

Как просто все и как непостижимо!
Свеча, перо, какой-нибудь предмет…
Казалось бы… И вдруг, неотвратимо,
Раскроет вещь себя — и смерти нет.

Не бойся встречной темноты —
Ее ты верно превозможешь:
Еще сиять не смеешь ты,
Но не гореть уже не можешь.

Душа молчит, и ночь тиха,
Но даже спящих жизнь тревожит:
Чужого в мире нет греха,
Чужого счастья быть не может.

1

Ты город или городок,
Ты узловая станция — на запад,
На юг, на север, на восток
Тобою начинаются этапы.

Лучами рельс пронизаны поля —
Сужающееся сиянье,
Певучая, стальная колея:
«Мы уезжаем, до свиданья!»

Мы уезжаем, и в окне
Струится, как вода, перрон вокзала,
Поток кончается, на дне
Лежат рядком, зарывшись в гальку, шпалы.

По этой лестнице — куда, куда?
Быть может, попросту на небо
Увозят пассажиров поезда
Полями зреющего хлеба,

Все ближе к солнцу. К сорока
Подтягивает красный столбик Цельсий,
Но не кончается строка
Под гулким поездом — певучей рельсы.

2

С размаху, вдруг, опустит семафор
Предупреждающую руку,
И вот прислушивается простор
К изнемогающему звуку.

Кто знает, на какой версте
Ненадолго остановилось сердце,
Но, пользуясь мгновеньем, степь
К нам входит, открывая настежь дверцу.

И вместо стукотни больших колес,
Скажи, что может быть чудесней?
Мы слышим — созревающий овес
Шуршащую заводит песню,

И золотом и серебром
Звенят-звенят кузнечики, и птицы
Кричат во ржи, и в небе голубом
С прозрачным плеском серый зной струится.

Но вот опять вздохнет локомотив,
И в такт с вагонами, все вместе
Они начнут выстукивать мотив
Дальнедорожных путешествий.

3

Все та же степь, но южный край
Ее уже по-новому струится —
Как будто небо невзначай
Не облаком задумало сгуститься,

А чем-то синим, плотным и тугим,
Таким таинственно-глубоким,
Таким прохладно-синим и таким
Непоправимо синеоким,

Что сердце замедляет стук,
Как бы захлебываясь ожиданьем
Того, что, как большой недуг,
Пронзает мукою и обаяньем,

Того, что морем называем мы.
Сперва лиловою полоской
Над краем камышовой бахромы,
Чуть затопляя берег плоский,

Оно струится и потом,
Сгибая волн широкие завой,
Шурша податливым песком,
К ногам бросает лепестки прибоя.

4

В предчувствии грозы — темней восток,
Темней, угрюмей, лиловее.
Покрылся коркой холода песок,
Но жар еще под коркой тлеет.

Вдали застыли облака,
Приплывшие — откуда неизвестно,
Откуда-то издалека,
Флотилией тяжелой и чудесной.

Как броненосцы, став на якоря,
Подняв над горизонтом днища,
Они кострами дымными горят,
А ветер, нарастая, свищет.

И вот, все море обыскав,
Срывая рубище соленой пены,
Он в низкий берег свысока
Бросает черных волн нагие стены.

Вдали, в дыму, в пожаре водяном,
Как будто радуясь пожару,
Косым и острым чайкиным крылом
Белеет лермонтовский парус.