Николай Алл - Русская поэзия Китая: Антология

Остановится сердце… И поезд
под размерные стуки колес
опояшет рассчитанный пояс,
поднимаясь на длинный откос.

Остановится сердце… И странно,
на краю светлозарных небес
из обрывков седого тумана
замаячит знакомый разъезд.

И тогда, в этот радостный вечер,
по дороге знакомой — назад! —
разогнутся сутулые плечи,
прояснится опущенный взгляд.

Пусть ничего и не было на свете;
          Но вечер был.
          И тьма была.
          И — ты.

Пусть ничего. Пусть это только ветер
Шумит, пригнув осенние цветы.

Пусть ничего. Пусть это только снится,
Поэтам часто снятся по ночам
Над горизонтом редкие зарницы
И голубые розы у плеча.

Глухая полночь вовсе не ответит.
Не шелохнутся крылья темноты…

А ничего и не было на свете,
         Лишь вечер был.
         Лишь тьма была.
         Лишь — ты.

Солнце?.. — что нам солнце!
Сердце? — все равно
Сердце не проснется
Умерших давно.

Разве вспомянутся
Тропы в старый сад…
Только — не вернуться
Никогда назад!

Где-то люди спорят
О своей борьбе.
Где-то гибнут в море,
Покорясь судьбе…

Вычищенной пустошью
Мир вокруг меня.
И одно искусство
Не на что менять.

Волки и медведи,
Черти и яги —
Самые на свете
Страшные враги.

Снег летит. С деревьев
Виснет, грусть тая… —
А Иван-царевич
Это — будто я.

За ваше холодное имя,
За ваши холодные плечи
Закатную чашу подымет,
Наверное, завтрашний ветер.

И мальчик — немудрый и юный —
Уйдет в безутешное море
И в топкие, влажные дюны
Зароет последнее горе.

И будет светиться в тумане
Вода голубым перламутром,
И ночь промелькнет, и настанет
Веселое летнее утро.

А вас уже кто-то отнимет,
А после, любя, искалечит
И ваше холодное имя,
И ваши холодные плечи.

Ничего: веселись и безумствуй,
Ничего, если ты для стихов,
Если ты для святого искусства
Не чернила изводишь, а кровь.

Ничего, если даже смешон ты,
Ничего, что в душе кочевой
Только светлая память о ком-то,
Ничего, что крадут Джиоконду:
Ничего.

Сегодня утро рыжекудрое
горит на солнечной реке,
и что-то радостно-немудрое
поет китаец вдалеке.

Переливаясь — валик к валику, —
вода струится так легко,
а я слежу за красным маленьким
задумавшимся поплавком.

От камышовой гибкой удочки
в воде — колеблющийся след…
Вот так, не думая о будущем,
я просидел бы сотни лет,

смотря, как облачное кружево
дробится в медленной реке…
…А имя ваше — как жемчужина,
потерянная на песке.

Освободилась душа от пут
Годами накопленной боли.
Не замечается бег минут,
Слишком ценимых дотоле.

В молниеносном полете строк
Вычерчиваются герои
И в недоступное, в свой мирок
Мне двери откроют.

Там — неизведанная страна,
В нее — без оглядки — слепо!
Сумасшедшая тишина.
Звезды. Небо.

Ты — юная, ты — стройная, как ель,
Ты — грозная, как туча громовая,
Ликуй, о Русь, о Родина святая,
Моих отцов родная колыбель.
О, кто с Тобой осмелится сразиться?
Души Твоей кто снизит вышину,
Кто дум Твоих измерит глубину,
С красой Твоей, скажи мне, — кто сравнится?
Великая, к Тебе все вновь и вновь
Мечты моей невольное стремленье,
Тебе одной души моей моленье,
И жизнь, и крест, и вера, и любовь!

В селе Зо-Сэ, у вод канала,
Где зеленеет юный рис,
Где почва глиниста и ала,
Вознесся гордый кипарис.
За ним кустарник и поляны
Вели к далекому холму;
Тропа, ведущая к нему,
Покрылася травою пряной
И редко кто ходил по ней
К его тенистому подножью.
Там, в гуще вековых ветвей,
Спала кумирня. Слову Божью
Угодно было там создать
Обитель для сердец забытых,
Но чудно охраняли быт их
Познание и Благодать.

Вокруг кумирни молчаливой
Росли платаны, бамбуки,
И ветер солнечный под ивой
Лениво шевелил ростки;
Порою веяло сиренью
И легким ароматом роз,
И все кругом, в тени мимоз,
Сдавалось горнему смиренью.
Как будто бы Господний Дух
Струился сквозь листву лучами
И реющею тайной двух
Роднил кумирню с небесами;
Как будто луч одушевлен
И полн неизреченной славы,
И Царство неземной державы
Как будто возвещает он.

В прозрачный час, когда светило
Пронзало голубой эфир
И знойно с высоты струило
Потоки золотых рапир;
В тот час, когда в сознаньи новом
Для жизни пробуждался мир
И животворный эликсир
В сердцах преображался Словом —
Монах молитвой вековой
Творил обет с душою мирной,
И дерево своей листвой
Склонялось тихо над кумирней,
А ветер, устремляясь ввысь,
Молитву уносил на небо
И очарованное небо
Лазурью одевало высь.

До полудня монах забытый
Пред бронзой Гаотамы пел;
Он пел о мощи Божьей свиты,
О благости Господних дел,
О том, что светел мир незримый.
Что в час последнего суда
Утихнет грешная вражда
И заликуют серафимы.
Его великие слова
В святой тиши не умирали:
О, нет, ловила их молва
Сквозь двери сердца в час печали!
Слова великие его,
Летая в океане духа,
Касалися святого слуха
Уверовавших в Божество.

Да, чудно вырастали Братства
Во всех концах седой земли,
И гнет разврата и богатства
Затмить лампады не могли;
Неуловимыми путями
Святая близится пора,
И солнце нового утра
Горит духовными лучами!
Ничто не остановит их,
Избранников Креста и Слова,
Победоносен Божий Стих,
И день восторжествует снова!
Ни блеск церковных куполов,
Ни стоны смерти и мучений,
Ни гордый возглас лжеучений
Не затемнят Господних Слов!

Смотри: лишь осень наступила,
Лишь пожелтел покров ветвей,
Лишь снова солнечная сила
Для отдыха своих лучей
Легла на пасмурные тучи —
К холму явился гордый гость:
Великий Инквизитор! Злость
Промчалася молвой летучей
По всем окрестным деревням:
«Католик хочет на вершине
Построить золотистый Храм.
Католик бродит по долине!
На холм возносит он гранит!
С рабочими пришел ученый,
И скоро купол золоченый
Вонзится царственно в зенит!»

О, славный холм! Ты волей Рока
Два храма мирно приютил:
Внизу, у ног — алтарь Востока,
Вверху — твердыня чуждых сил!
Один вознесся горделиво,
Горя короной золотой;
Другой, и кроткий, и простой,
В листве покоится стыдливо.
Один — бедняк, другой — богат
И смотрит гордо в глубь вселенной;
Один, как милосердный Брат,
Другой — Наставник Дерзновенный!
Вверху — блестит, звенят слова,
Но веет строгостью мороза;
Внизу — тепло, растет мимоза
И вечно юная трава…

…Промчался век. Вокруг кумирни
Все так же тихо. Как тогда,
Несется к небу голос мирный;
В канале плещется вода.
Другой монах другого века
Поет, что дед его певал,
И так же радостен хорал
Надежд святого человека.
Лишь розы будто бы нежней.
Лишь тень прозрачней и живее,
И ветер кажется дружней,
Отрадной ласковостью вея.
Как будто ясный небосклон
Спустился ближе к ветхой крыше,
И льется звонче, льется выше
Весенний птичий перезвон!

Но что чернеет за оградой?
Большие глыбы здесь и там
Лежат разрушенной громадой.
Прижавшись к вековым стволам!
Кто их занес сюда? Откуда?
Где возвышалися они?
В какой стране, в какие дни
К зениту возносилась груда?
Вот здесь, под саваном теней,
Лежат, блистая позолотой,
Осколки сброшенных камней
И утварь мастерской работы;
А дальше — статуи лежат
И колокол блистает гладкий,
И все — лишь жалкие остатки
Когда-то царственных громад.

Печален был рассказ монаха.
Он молвил: «Раньше на горе,
Не чуя перед Буддой страха,
Католик жил в монастыре.
Он нас топтал. Да, но однажды
Раздался ночью страшный гром,
И почва затряслась. Потом
Огонь небес ударил дважды,
И глыбы сокрушенных груд
Мгновенно сорвались с вершины
И, сталкиваясь там и тут,
Скатились с грохотом в долины.
Как видишь, наш любимый храм,
В ту полночь не задели груды,
И мы, как встарь, пред ликом Будды
Возносим славу Небесам!»