Эдуард Асадов - Стихотворения о любви

Париж. Бужеваль. Девятнадцатый век.

В осеннем дожде пузырятся лужи.

А в доме мучится человек:

Как снег, голова, борода, как снег,

И с каждой минутой ему все хуже…

Сейчас он слабей, чем в сто лет старик,

Хоть был всем на зависть всегда гигантом:

И ростом велик, и душой велик,

А главное – это велик талантом!

И пусть столько отдано лет и сил

И этой земле, и друзьям французским,

Он родиной бредил, дышал и жил,

И всю свою жизнь безусловно был

Средь русских, наверное, самым русским.

Да, в жилах и книгах лишь русская кровь,

И все-таки, как же все в мире сложно!

И что может сделать порой любовь —

Подчас даже выдумать невозможно!

Быть может, любовь – это сверхстрана,

Где жизнь и ласкает, и рвет, и гложет,

И там, где взметает свой стяг она,

Нередко бывает побеждена

И гордость души, и надежда тоже.

Ну есть ли на свете прочнее крепи,

Чем песни России, леса и снег,

И отчий язык, города и степи…

Да, видно, нашлись посильнее цепи,

К чужому гнезду приковав навек.

А женщина смотрится в зеркала

И хмурится: явно же не красавица.

Но рядом – как праздник, как взлет орла,

Глаза, что когда-то зажечь смогла,

И в них она дивно преображается.

Не мне, безусловно, дано судить

Чужие надежды, и боль, и счастье,

Но, сердцем ничьей не подсуден власти,

Я вправе и мыслить, и говорить!

Ну что ему было дано? Ну что?

Ждать милостей возле чужой постели?

Пылать, сладкогласные слыша трели?

И так до конца? Ну не то, не то!

Я сам ждал свиданья и шорох платья,

И боль от отчаянно-дорогого,

Когда мне протягивали объятья,

Еще не остывшие от другого…

И пусть я в решеньях не слишком скор,

И все ж я восстал против зла двуличья!

А тут до мучений, до неприличья

В чужом очаге полыхал костер…

– О, да, он любил, – она говорила, —

Но я не из ласковых, видно, женщин.

Я тоже, наверно, его любила,

Но меньше, признаться, гораздо меньше. —

Да, меньше. Но вечно держала рядом,

Держала и цель-то почти не пряча.

Держала объятьями, пылким взглядом,

И голосом райским, и черным адом

Сомнений и мук. Ну а как иначе?!

С надменной улыбкою вскинув бровь,

Даря восхищения и кошмары,

Брала она с твердостью вновь и вновь

И славу его, и его любовь,

Доходы с поместья и гонорары.

Взлетают и падают мрак и свет,

Все кружится: окна, шкафы, столы.

Он бредит… Он бредит… А может быть, нет?

«Снимите, снимите с меня кандалы…»

А женщина горбится, словно птица,

И смотрит в окошко на тусклый свет.

И кто может истинно поручиться,

Вот жаль ей сейчас его или нет?..

А он и не рвется, видать, смирился,

Ни к спасским лесам, ни к полям Москвы.

Да, с хищной любовью он в книгах бился,

А в собственной жизни… увы, увы…

Ведь эти вот жгучие угольки —

Уедешь – прикажут назад вернуться.

И ласково-цепкие коготки,

Взяв сердце, вовеки не разомкнутся.

Он мучится, стонет… То явь, то бред…

Все ближе последнее одиночество…

А ей еще жить чуть не тридцать лет,

С ней родина, преданный муж. Весь свет

И пестрое шумно-живое общество.

Что меркнет и гаснет: закат? Судьба?

Какие-то тени ползут в углы…

А в голосе просьба, почти мольба:

– Мне тяжко… Снимите с меня кандалы…

Но в сердце у женщины немота,

Не в этой душе просияет пламя.

А снимет их, может быть, только ТА,

В чьем взгляде и холод, и пустота,

Что молча стоит сейчас за дверями.

И вот уж колеса стучат, стучат,

Что кончен полон. И теперь впервые

(Уж нету нужды в нем. Нужны живые!)

Он едет навечно назад… назад…

Он был и остался твоим стократ,

Прими же в объятья его, Россия!

13 октября 1996 г. Красновидово – Москва

Она идет задумчиво по улице,

Стройна, как синеглазый василек.

Но все сейчас в ней словно бы сутулится,

Сутулится душа, и взгляд сутулится,

И даже чувства съежились в комок.

Идет она, как в проклятое царство.

Где нет ни звезд, ни пищи, ни воды.

И нет на свете, кажется, лекарства,

Чтоб вдруг ее избавить от беды.

Но есть лекарство прочих посильней,

Которое помочь всегда готово,

Чтоб человек, известный только ей,

Который всех важнее и нужней,

Сказал одно-единственное слово…

3 июня 1998 г. Москва

О любви не надо, милый.

Ну зачем нам болтовня!

Это я тебя любила,

А не ты любил меня!

И волнений наших повесть

Каждый разно прочитал:

Это я теряла гордость,

А не ты ее терял!

И когда другим, бывало,

Ты объятья раскрывал,

Это я тебя прощала,

А не ты меня прощал.

Если ж там, где пела лира,

Спор тяжелый назревал,

Это я искала мира,

А не ты его искал!

И когда вдруг я болела

Или ты порой болел,

Это я к тебе летела,

А не ты ко мне летел.

Ну а в дни разлук, бывало,

Кто страдал и тосковал?

Это я тебе писала,

А не ты ко мне писал!

И когда с холодной силой

Нам разрыв навек грозил,

Это я с ума сходила,

А не ты с ума сходил!

Нынче все уже простыло,

Хватит душу унижать!

Это я порвать решила.

А не ты решил порвать!

Жгу сама все чувства. Дабы

Не мешать тебе в пути.

Уж такой характер слабый:

Не могу быть жалкой бабой,

Будь же счастлив. И прости!

15 октября 1998 г. Москва

Не надо отдавать любимых,

Ни тех, кто рядом, и не тех,

Кто далеко, почти незримых,

Но зачастую ближе всех!

Когда все превосходно строится

И жизнь пылает, словно стяг,

К чему о счастье беспокоиться?!

Ведь все сбывается и так!

Когда ж от злых иль колких слов

Душа порой болит и рвется —

Не хмурьте в раздраженьи бровь.

Крепитесь! Скажем вновь и вновь:

За счастье следует бороться!

А в бурях острых объяснений

Храни нас, Боже, всякий раз

От нервно-раскаленных фраз

И непродуманных решений.

Известно же едва ль не с древности:

Любить бессчетно не дано,

А потому ни мщенье ревности,

Ни развлечений всяких бренности,

Ни хмель, ни тайные неверности

Любви не стоят все равно!

Итак, воюйте и решайте:

Пусть будет радость, пусть беда,

Боритесь, спорьте, наступайте,

Порою даже уступайте

И лишь любви не отдавайте,

Не отдавайте никогда!

8 июля 1999 г. Красновидово

Я прошу: никогда не ревнуй меня к прошлому.

Ну зачем нам друг друга зазря терзать?!

В прошлом было и вправду немало хорошего,

Но довольно и злого и тошно-претошного,

Вспоминать о котором – как хину глотать!

Я мечтаю дела сопрягать с желаньями,

Ты пойми, моя трепетная звезда,

Жить на свете одними воспоминаньями

Не умней, чем по кругу ходить всегда.

А еще я заметил, сама суди:

Чем живем мы и дышим на свете дольше,

Тем прошедшего больше у нас и больше

И все меньше того, что еще впереди….

Вот поэтому надо сказать заранее,

Что любой, кто изведал невзгод вполне,

Хочет именно только на новизне

Сфокусировать больше всего внимания.

Пусть еще не легла нам на души тень,

Но уже мы давно не в телячьем раже.

И транжирить на мелочи новый день

И нелепо, и просто обидно даже!

И покуда нам мыслится и хохочется

И сердца, как и встарь, не хандрят в груди,

Еще многое видится впереди,

А назад постоянно смотреть не хочется.

И, шагая все к новым и новым дням,

Мы, надеюсь, немало еще увидим.

А ревнуя друг друга к былым годам,

Мы же попросту сами себя обидим!

15 февраля 1999 г. Москва Сретение. Масленица

Ты спешишь на свиданье. И в сердце твоем

Все, пожалуй, смеется. А как иначе?!

Все весенним, наверно, горит огнем!

Только мне как-то стыдно признаться в том,

Что тебе не могу пожелать удачи…

Ревность хуже, наверно, чем едкий дым.

Надо жить в доброте и высокой радости.

Но чтоб милой любви пожелать с другим —

Нужно быть ну пускай не совсем святым,

Но хотя бы стоять на пороге святости…

Коль судьба в них друг к другу любовь пробудит,

Что ж прикажете, петь или звать музыкантов?!

Только нету подобных во мне талантов

И навряд ли когда-нибудь это будет!

Но коль счастье не вспыхнет в ее дому

И удачи не будет от тех свиданий —

Все равно запоздалых потом признаний

Я, наверно, не вынесу, не приму!

Нет, все это не глупые словоблудии,

Не тщеславьем набитая голова,

Просто трудно как в праздники, так и в будни

Знать, что ты там всего только номер два!

В чувствах странными часто бывают люди:

Спорят, мирятся, кто-то порой схитрит.

Где-то зло, где-то мягко друг друга судят,

Но когда вдруг серьезно и крепко любят —

То уже не умеют прощать обид!