Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Не ходит дерево. Оно
Растет в том месте, где упало
Покорное ветрам зерно.
Здесь корня розовое жало
Свой первый совершило труд.
Меж скал, в таинственный сосуд
Расщелины проник язык березы.
Он влагу пьет, и возникает ствол,
И кормят каменные слезы
Того, кто в недрах их обрел.

Березу солнечное пламя
Зовет под купол голубой,
И время нежными руками
Ее подъемлет над землей,
Но дереву добыть не просто
Воды для жизни и для роста —
Недаром облачком медали
Шуршащие на ней растут.
О, если б только люди знали
Какой березе нужен труд,

С каким упорством должен корень
Раздвинуть скалы и в щели,
Разъятой им на косогоре,
Найти щепоточку земли.
Какая сила в корне змеевидном,
Какою волею завидной
Он в поисках воды ведом!
Неведомый водоискатель,
Всю жизнь в земле, всю жизнь ползком —
Березы ласковой создатель!

С вершины к вершине, по острым вершинам,
Над угольным лесом почти невесомо
Полночное солнце скользит.
Прозрачное облако огненным дымом
Касается крыши уснувшего дома
И церковь в Кижах серебрит.

На севере, здесь, соловьев не бывает,
Но явственней шелест и ласковый шорох:
В бессонном болоте трава
Цветет, точно рыбы, плеснув, возникают
Над розовым озером в зыбких просторах
Всплывающие острова.

И белая ночь раздражающей негой
Пронизана так, что душа поневоле
С душою ночной заодно
Трепещет и бьется, и дышит Онегой
И хвойной настойкой, и небом, и полем,
Языческим крепким вином, —

Всем этим прекрасным и светлым наследством:
Узором наличников, серою дранкой,
Святым серебром куполов,
Бессмертным, и ночью не гаснущим детством,
Звенящим над росной грибною полянкой
Славянскою музыкой слов…

Еще в невинности первоначальной
Жила земля, еще морской простор
Не изменял своей души хрустальной
И бурь не знал, еще отроги гор
С лучистым краем небосвода
В одно сливала солнечная мгла,
Когда нетерпеливая природа
Тебя из легкой пены создала,
И ты, как светлый взрыв очарованья,
Священною одета наготой,
— Морской воды и неба сочетанье —
Возникла в раковине золотой.

…И стала жизнью жизнь, гроза грозою,
И молнией — огонь, и болью — свет,
И стало нам доступно все земное
И то, чему названья в мире нет.
В тот грозный миг все то, что было скрыто,
Открылось нам — и вот живет в крови
Рожденное бессмертной Афродитой
Слиянье ветра, боли и любви.

Беспамятному жить легко и просто:
Его, как без грузила поплавок,
Несет, несет до самого погоста
Теченье иль случайный ветерок.

И жизнь его не станет полновесной —
Что ждать от «завтра», если нет «вчера»?
Он не костер, он только дым древесный,
Оторванный ветрами от костра.

Нас память соком прежних дней питает
И старит нас, и обновляет вновь
Ведь сказано: вполне упоевает
Нас только первая любовь.

Ничто, ничто не должно быть забыто.
Пускай вонзится в землю острие,
И вдруг — из-под тяжелой глыбы быта —
Забьет источник — наше бытие.

С тех пор, как вырубили лес,
И лишь по склонам гор растут дубы и кедры,
Вода ушла во тьму, в ночные недра,
Прочь от обугленных небес.

От сухости стал хрупким воздух,
Горчит насыщенная зноем тишина,
И по ночам бездомная луна
Стирает с неба злые звезды.

Идти зверью на водопой —
Куда? Давно иссяк последний омут,
Лишь только сухокрылым насекомым
Доступен этот желтый зной,

Да паукам — они в колодцах
Пустых свой серый занавес упрямо ткут,
И сквозь него течет горячий жгут
Лучей расплавленного солнца.

На край надвинулась беда
С тех дней, как срублены деревья-старожилы,
И больше не течет в незримых жилах
Святая кровь земли — вода.

Я рыл колодец, но ушла вода
глубоко вниз, под землю. Звонким ломом
мне не пробить окаменелый пласт:
давным-давно, в минувшие года,
нагромоздились камни здесь, изломом
гряды спускаясь вглубь. — Кто мне воздаст,
— подумал я, — за долгий труд, за смелость
тревожить землю? Вдруг у самых ног
увидел я необычайный камень.
Я поднял грубую окаменелость
и разглядел на ней — помилуй Бог —
крыло, похожее на тонкий пламень
костра, когда огонь на краткий миг,
оторван от углей, виясь, взлетает
изогнутым, как желтый серп, крылом.
И в то же время был похож на крик
тот отпечаток. Кто же нынче знает,
кричала как в безумии ночном
прижатая к траве обвалом птица,
когда огонь возник из-под земли
и друг на друга шли войною горы?
Кто может знать, что в мире совершится,
на что мы наши судьбы обрекли,
каким нас стронций одолеет мором, —
но может быть, когда-нибудь, в веках,
потомок мой найдет на грубом камне
прозрачный отпечаток мысли той,
которая сквозь мой предсмертный страх
внезапным озарением пришла мне,
и поразится этой красотой.

Нет даже на аптекарских весах
Не взвесишь груз неблагородной мысли,
Какою кибернетикой ни числи,
Не вычислишь рожденный ею страх,

Беспомощность перед самим собою.
Как ни виляй и как ни лицемерь,
Ты приоткрыл неосторожно дверь,
Она теперь с тобой, теперь вас двое.

Как книжный червь, она сверлит страницы
Всех дел, всех книг твоих за томом том.
Глядишь — и жизнь уже идет бочком
От небылицы к новой небылице.

Стол, стул — предмет коротким звуком
Очерчен, как отточенным карандашом.
Наш голос — он тому порука,
Что мы искомый клад на дне земли найдем,

Что будет крепкий дом построен,
Что вырастут в лесу столетние дубы,
Что мы пройдем по жизни с боем
Не позади, а впереди своей судьбы, —

Лишь только б помнить — слово зримо,
И что не скрыть его, в тюрьме не устеречь,
Что, как бы ни была гонима,
Она всего непобедимей — наша речь!

Не изгнан был Адам из рая. Сам,
Взяв за руку растерянную Еву,
Оставил он родные полунебеса,
Где Бог взрастил таинственное древо.

Он стал участником добра и зла,
И творческая сила обладанья
Его возвысила, низвергла и сожгла,
И рай померк — от первого лобзанья.

А мы, неся наш первородный грех
И смертных семь грехов, рожденных жизнью,
Мы будем помнить, что сильнее всех
Страданий, всей тоски о той отчизне —

Туман, встающий утром над рекой,
И запах скошенной травы над полем,
Свиданье за плетнем и — Боже мой! —
Мечта о том, что есть свобода воли…