Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Дайте скатерть-самобранку,
Самоварчик-самолей!
Накормлю я спозаранку
Всех колхозных косарей.

Выйду сам и брошу в травы
Разудалое плечо,
Поработаю на славу,
Отдохну, потом — еще!

Дайте гусли-самогуды,
Самоплясы сапоги,
Выбивать я искры буду
Каблуком из-под ноги!

Сердце стукает мотором,
Быть на месте не хочу,
Дайте коврик, на котором
С Василисой полечу!

Раскрывай, природа, тайны,
Все теперь в тебе — мое!
…Самоходные комбайны,
Самолучшее житье!

Тысячи белок на тонких ветвях,
Тысячи варег на теплых руках,
Тысячи узеньких троп соболиных,
Тысячи вылетов соколиных!

Милая родина в инее белом,
Где ни посмотришь, ты занята делом.
Там, где деляна, — стук топора,
Там, где контора, — скрипенье пера,
Там, где карьеры, — гудит аммонал,
Там, где депо, — паровозный сигнал.
Плавлюсь в любви к тебе доменной плавкой,
Не осуди, если вздумаю плакать!
Нервы мои оголенно прошиты
Током Куйбышева и Каширы,
Ленинским словом врезаны в даль,
В поле с пшеницей, в железо и сталь.

Нет весны без весеннего веянья,
Без густого гудения пчел.
Нету дня, чтобы жил я без Ленина,
Где бы ни был, куда бы ни шел.
Речи Ленина знаю на память,
Все в них правда, они нам не лгут.
Каждое слово на крыльях летает,
Каждая мысль пашет землю, как плуг.
Взгляд нацелен в тысячелетия,
В звонкое завтра, что смело идет.
Первые слезы мои — это смерть его,
Первая радость — во мне он живет.
Доброта и хитринка лукавая
Полюбились мне с детства еще.
По-отцовски ложилась рука его
Не однажды ко мне на плечо.
В бой звала и в колхозные борозды,
Чтобы мирным колосьям цвести.
И любые невзгоды и горести
Помогала с дороги смести.
Сколько зерен на хлеб перемолото!
Сколько поднято новых знамен!
Если я и сберег в себе золото,
Как беречь, мне подсказывал он!
Ленин!
Слово весеннее, юное,
С очистительным пламенем гроз.
С полной верой в него,
За Коммуною,
Распрямляясь,
Иду в полный рост!

Ребята, есть работа!
Нелегкая притом.
Охота, неохота —
Вы скажете потом.

В глухой тайге, в Сибири,
В горах, за пихтачом,
Такой ларец открыли,
Что сказка ни при чем!

Теперь ребенок скажет,
Что чудо-чудеса
Ушли из старых сказок
В Сибирь, на Томуса.

Там уголь вышел наверх,
Залег глубоко вниз.
Его нам хватит навек,
На нас, на коммунизм.

Там руки крепнут крепью,
Там всюду комсомол,
Там все дела конкретны,
Там не слова, а тол.

Там по три смены эхо
Дрожит взрывной волной.
Желаете поехать?
Поедемте со мной!

Не бойтесь, не вербовщик,
Ни в чем не обману.
Я от стиха рабочий
И строю всю страну.

Оставьте дом и кухню,
Галдеж и примуса.
Нам ветр споет попутный:
— Вперед, на Томуса!

Ребята, есть работа:
Двухсотметровый пласт,
И ждет он не кого-то,
А нас — и только нас!

Край наш — лес, да вода,
Да морошка.
Да висят невода
У окошка.

Да носами ладьи
В берег тычут,
Да тоскливо вдали
Чайки кличут.

Пахнет хвойным, лесным,
Черемшою
Да брезентом речным
С чешуею.

У реки, у весла,
У мережей
Из травы поднялся
Край медвежий.

Синева у осок
Гуще меда,
Так и льет на песок
С небосвода.

Где блеснет серебро —
Это рыбы.
— Эй, за сеть, за весло,
Неулыбы!

Край наш! Руки в смоле
И в рябинах!
Хлеб на нашем столе
Рос в глубинах!

Осенью
Первоначально
Тянет
В закусочную и в чайную,
Не на вино и квасы —
На созерцанье красы.

Там,
Среди этикеток с наклейками
И бурлящего в горлышках зелья,
Ходит, как по лесу солнышко летнее,
Молодая, тридцатилетняя
Геля.

Геля?
Русская?
Даже крестили?
Это сверх пониманья!
Сколько имен появилось в России,
Кроме Ивана и Марьи!

Геля.
Гелиос.
Роза в простенке.
Русский
Равнинно-лесной самоцвет.

Она, как светило, сияет в райцентре,
Потому что электричества нет!
Вы напрасно ей улыбаетесь,
Тешитесь тайною мыслью: «А может?»
Нет! Она не из тех,
Ошибаетесь,
Сердце свое кому зря
Не предложит.

Писали ей письма, объяснялись на слове,
Сватали, даже грозили убить,
А она глядела глазами прекрасными
И говорила: — Мне двух не любить!

Кто же он?
Балалаечник тихий,
Святой чудачок, виртуоз на струне.
И звать-то его по-чудному — Епифий,
И ходит-то он не в пальто — в зипуне.

— За что ты его полюбила? — пытают
Районные дуры, глядя в ридикюль.—
Зачем ты с ним ночи свои коротаешь?
Что значит он, твой балалаечник?
Нуль!

Она заступаться не думает даже,
Слова бережет в узелке своих уст,
Лишь скажет им робко: — А мне он гораже,
Больнее, чем погнутый бурею куст!

Торговля скомпрометирована дельцами,
Кто ее не пробовал клясть!
Но разве можно с такими глазами
Красть?

Стою у стойки, не пьющий спиртного,
Не знающий водочной азбуки,
Хотя переулками мира блатного
Водила судьба меня за руки.

Веселье из горлышка льется,
Кричат со столов во весь рот:
— Кто это возле буфетчицы вьется?
Скажите: пустой номерок!

Она как не слышит:
— Огурчик в рассоле.
Хотите семги? Кусочек сига?
Халва, холодец, колбаса, патиссоны! —
Все продает она, кроме себя!

Изо всех текучих рек России
Воду пил я и поил коня.
На крыльцо хлеб-соль мне выносили
И встречали песнями меня.

И сажали в угол под иконы,
И несли с капустою пирог,
И глядел сурово мой знакомый,
Древний, окривевший с горя бог.

Пристани, разводья, полустанки,
Лапти, лыки, валенки и хром,
Молнии, прибои и раскаты —
Все срослось навек во мне самом.

Вся моя душа — пехтень и короб,
Песен в ней — что осенью опят,
Все они, как бабы у задворок,
Радуются, плачут и вопят.

Я стою, как мастер корабельный,
Паруса чиню всю ночь в порту.
И звенит восторг мой беспредельный,
И слова колотятся во рту.

Лесное волхование
Само собой творится,
Здесь нет согласования —
Природа не боится!

Захочет — закукует,
В зобу ручьем забьет.
Захочет — затокует.
И кровью бровь нальет.

Захочет — онемеет,
Все закует во льды.
Напрасны, современник,
Тогда твои мольбы!

То опрокинет спектры
Над чащей голубой,
То горстью бросит ветры
Вдоль заводи рябой.

А ты пошто робеешь
В своих ветвях, поэт?
Или не умеешь?
Иль силенки нет?

Ударь крылом апреля,
Встань громом на дыбы,
Пусти такие трели,
Чтоб ветер гнул дубы.

Чтобы дождем в ладони
Твой звук ловил народ
И думал: «Ах, разбойник,
Как хорошо поет!»