Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Нет! Не целил стихи свои в вечность!
Не рисуюсь я в этом, не лгу,
Я хотел, чтобы только сердечность
В них росла, как трава на лугу.

Не хотел я себе хрестоматий.
Пусть вольнее гуляет строка!
Я хотел, чтобы стих мой с кроватей
Подымался по зову гудка,

Шел на стройку в своей телогрейке
Класть бетон в угловые торцы,
Или где-нибудь струйкою в лейке
Опрокидывался на огурцы.

Я хотел, чтобы он пробирался,
Как спаситель, в гнездовье беды,
Чтобы он под плотами плескался
У днепровского края воды.

Я не знал ни почета, ни славы,
Знал лишь бури, волненье в крови.
Полновесное жито державы
Тяжелило ладони мои.

Мне могучие сосны по росту,
Стих мой тонет по шею в хлеба,
И влюбленно ласкают колосья
Бороздящие прорези лба.

Мну слова, как глину, как тесто,
На кирпичи и на калачи.
Каждое слово не минет ареста,
Если не будет острей, чем мечи.

Сколько с утра у стола их толпится,
Возле скрипящей биржи труда.
Каждому слову на полке не спится,
Каждое слышит: — Туда! — Не туда!

Нежное слово, как нерест налимий,
Грубое, как рукава кузнеца,
Яркое, как переспевший малинник,
Горькое, как аромат чабреца.

Слуги мои! Я — ваш царь! Не покиньте!
Врезался крест мой в покатости плеч.
Самое свежее слово мне выньте!
Правду глаголить, истиной жечь!

Три метра дороги накатанной, санной
Весенняя льдина на Каспий несет.
А лебедя — вот непонятный и странный! —
От теплого юга на север влечет.

За что он так любит его? Непонятно!
Как жаворонок и как скромный скворец,
Он каждую вёсну обратно, обратно
На Устюг, на Вологду, на Повенец.

Он пищи особой в озерах не просит,
Гусям признается: — Что мне, то и вам! —
Он даже рубаху отбельную носит,
Чтоб нравиться северу, белым снегам.

О лебеди! Милые птицы! Летите
Изведанной вами дорогой большой,
И дивные песни на север несите,
Я тоже, как вы, северянин душой!

Я сегодня облюбую,
Как отраду обрету,
Эту речку голубую
И черемуху в цвету.

Эту розовую кашку
И мохнатого шмеля,
Что рассказывает сказку
Про тебя, моя земля.

Это облако над полем
С золотым шитьем боков,
Эту жажду пить запоем
Из гремучих родников.

Этот тихий полустанок,
Где за тыном огород,
Где знакомый полушалок
Целый день пилотку ждет!

Эскалатор подымает на́верх
Озабоченность рабочих лиц.
Почему же я, чтоб землю славить,
Не про них пою, а про синиц?

Им железо надоело в цехе,
У мартеновских печей.
Пусть услышат радость в детском смехе,
В разговоре галок и грачей.

В этот ранний час я с вами.
Прочь заботы! Утром ли грустить?
Хорошо бы с рук над головами
Голубя пустить!

Дождь горстями крыжовника в крышу,
Конопатчиком и колотушкой в пазы.
О, с каким упоеньем, с восторгом я слышу
Голубой разговор первомайской грозы.

Тра-та-та!
И клинки из ножон уронила,
И ударила в камень, в карьер, где ломы,
Мягкой пахотой огненно проборонила
И исчезла, и только полынь и дымы.

Я калач изо ржи,
Я, канатами тертый,
Знаю скрипы лебедок
И вскрики цепей..
О, греми и выбрасывай
Воздух наш спертый
И веди к нам живое
Дыханье степей!

Пушкин на паперти слов со слепцами,
Лермонтов с ревом Дарьяла в строке,
Фет под усадебными чепцами,
Тютчев в ученом своем клобуке.

Блок с утонченным лицом херувима,
Милый Есенин в траве до пупа,
Уличный лирик, Владимир — громила,
И Пастернак, рассыпной, что крупа.

Все подключились ко мне. как к МОГЕСу,
Звездочку дали свою: — Ты герой!
Катят меня, ветродуя, повесу
Благоволящей к поэтам Курой.

Слава вам, воины лиры! И в стремя
Ногу вдел, ободрав до колен.
Вижу, как тужится жалкое время
Расколдовать, обезвредить ваш плен.

Руки умеют и все же робеют,
Рядом великие образцы.
Слов не хватает, губы немеют.
Лоб в испаринах мук от росы.

Здравствуй, верстак мой! В сторону робость,
Дайте досок с терпким запахом смол.
Льется из жил моих звонкая радость,
Стих родился и без нянек пошел!

То в долинах живу,
То в былинах слыву,
То струной балалаечной звонюсь,
То с колдуньями знаюсь,
То пишу, то пляшу,
То пасу, то пою,
То пчелою теряюсь
В пчелином рою,
То пью чай у соседа —
Вот какой непоседа!
Я признаюсь тебе, как писатель,
Поверь мне, читатель,
Что не трудно перо обмакнуть,
Очень трудно тебя обмануть!

Мой письменный стол,
Он — двуногий,
Он — сам я.
Отлички в нем нет
От ветвей соловья.
Накрыт он не крышкою,
А небесами,
А скатерть —
Лесная дорога моя.

Бумаги не надо!
Есть сердце и память.
А перья —
Колосья, остры и прямы!
Я ригу свою набиваю снопами,
Зерно молочу
В закрома для зимы.

Я весь на ходу.
И словесные злаки
Во мне прорастают
От встречи с людьми.
Где песня — я в песне,
Где драка — я в драке,
Где руки любовно хрустят —
Я в любви!

Иду и свищу
Наподобие пташек.
Мне муза,
Как нищему сумка, верна.
А кто-то во мне
Целину мою пашет,
Готовя глубинный мой пласт
Для зерна.

Как у моря в Коктебеле
Нрав сердитый, когти белы.
По песку скребет, по гальке,
Просит жалобно: — Подайте! —
Неотступно душу гложет:
— Помогите кто чем может! —
Что подать скитальцу морю,
Чтоб на мир пошло со мною?
Сердце вынуть? Душу кинуть?
Мне без них не жить, а стынуть!
Подарю ему стихи я,
Как оно, они — стихия!

Омка,
Омск.
А в речи, как в ручье!
— Чо да чо! —
Город
   поднял
       легко
Коромысла дымов
На плечо.

За глухою
Тюремной стеною
Иртышского льда
Улеглась,
Успокоилась
Желто-речная вода.

Вмерзли баржи,
На трубах судов —
Вороньё.
В гулкий
     колокол
         бьет
В этом городе
Сердце мое.

По тропе,
Что идет за реку,
Наступая на грудь
Иртыша,
Я иду, как ничей,
Как никто,
Никуда,
Ни к кому не спеша.

Люди — мимо.
Сороки — нырком.
Иней — прочь,
Искры снега — вразлет.
И одно лишь
Незыблемо здесь,
Это — лед!

Лед метровый,
Лед синий,
Лед кованный
В кузнях зимы,
Лед, который хватает
Сибирских девчат
За пимы!

О, великий полон!
Снеговое стояние круч!
Сквозь белесую мглу
Пробирается
Северный луч.

А мороз,
Запахнув арестантский армяк,
Прижимает шатры
К Иртышу,
Как Ермак.