Владимир Шилейко - Пометки на полях
Утра зловещее начало:
Так этот страшный мне примчало?
Какою дикою судьбой
Мрак этот страшный мне примчало?
И на звенящие весы
Восходит полдень мерным кругом
А ты подумаешь с испугом:
Вторую полночь бьют часы...
1915
18.
* * *
Распался в прах перед огнем
И тем упорней остываю,
Тем с каждым годом, с каждым днем
Всё миротворней забываю.
И только, сердце, помнишь ты
В том вешнем небе, в синей буре
Неомраченные цветы,
Стократ бездоннее лазури.
1916
19.
* * *
Ты замечал, как в вечер строгий,
Прощальной ласкою Харит,
Горючий камень при дороге
Огнями красными горит?
Так мне былое возвращает
Неповторимые черты,
Так память искренней мечты
Меня всё чаще посещает.
1916
IV
20.
* * *
"...Мы живем торжественно и трудно"
Живу томительно и трудно,
И устаю, и пью вино.
Но, волей грозной, волей чудной
Люблю - сурово и давно.
И мнится мне, - что, однодумный,
В подстерегающую тень
Я унесу - июльский день
И память женщины безумной.
1916
ДОПОЛНЕНИЯ
21.
* * *
Кровавость губ, накрашенных кармином,
Какой pedant к напудренности щек!
В кадансе слов - ритмический смычок,
Соблазны ног - под пышным кринолином.
Глаза горят в менисках темных арок,
И строгих плеч так серебрист отлив,
Но - вырез груди слишком прихотлив,
И пьяный зной улыбки слишком ярок.
Изыскан тонкий запах Rose d'Orsay;
В изгибе бедр живет античный мрамор...
Зеркал эпиграфический музей
И над альковом надпись: "Vincit Amor".
22.
ВЕЧЕРНЕЕ
...И когда вечерние тени
Совсем золотыми станут
Неужели мои сирени
В бокале завянут?
За любовью всегда печали,
Уходящий отмечен следом...
Для тебя ли они дышали
Взволнованным бредом?
Весна 1913. Петербург
23.
* * *
"И дал мне три гвоздики,
Не поднимая глаз..."
Ужель "не поднимая глаз"?
Уж он и глаз поднять не смеет!
На этой строчке каждый раз
Душа покойно вечереет.
Какая солнечная грусть,
Какая буря в мире малом!
И, улыбаясь, наизусть
Твержу об этом даре алом;
Я чудо милое сберег
Среди иных воспоминаний,
Как ты засушивал цветок
В угрюмых томах без названий.
24.
* * *
Я думал: всё осталось сзади
Круги бессмысленных планет,
Страницы порванных тетрадей,
Я верил: будущего нет.
Так я темно и слепо верил,
Так обручил себя судьбе,
Сказал обет и запер двери,
А ключ, Господь, вручил Тебе.
Ты видел все мои года
За Книгою о Беспредельном,
Все ночи страшного труда,
Все слезы о труде бесцельном.
Господь, Ты знаешь, сколько раз
В моих дверях томился кто-то,
Я верил: не придет Суббота,
И не отвел от книги глаз.
Так верил. Но она пришла,
И было это так: весь вечер
Над Иовом я теплил свечи
И пел священные слова.
И вдруг забыл последний стих,
И вот упал в крови и в поте,
Вот в криках бился, вот жених,
Жених во сретенье Субботе!..
Безумие поет, звеня
Неистовыми голосами.
Теперь конец. Убей меня
Неумолимыми глазами.
1 января 1914.
Петербург
25.
ТРИОЛЕТЫ
I
Михаиле Леонидыч, где ты?
Ко мне твой Гуми пристает.
Он не пустил меня в поэты
(Михаиле Леонидыч, где ты?),
Он посадил меня в эстеты,
Еще и снобом назовет!
Михаиле Леонидыч, где ты?
Ко мне твой Гуми пристает!
II
Нет, Николай Степаныч, дудки!
Своей фортеции не сдам.
Так ты решил, что это - шутки?
Нет, Николай Степаныч, дудки!
Теоретической погудке
Найдется вторить Мандельштам.
Нет, Николай Степаныч, дудки!
Своей фортеции не сдам.
III
Меня Сергей Маковский любит,
Готовый даже на аванс!
Пускай Гум-гум, что хочет, трубит,
Меня Сергей Маковский любит,
Венец надежд во мне голубит,
И жизнь моя - сплошной роман-с!
Меня Сергей Маковский любит,
Готовый даже на аванс!
IV
О чем же думать, в самом деле?
Живу просторно и тепло,
Имею стол, и сплю в постели,
О чем же думать, в самом деле?
А если солнце мыши съели
И с электричеством светло!
О чем же думать, в самом деле?
Живу просторно и тепло.
26.
* * *
Уста Любви истомлены,
Истончены ее уборы,
Ее безвинной пелены
Коснулись хищные и воры.
И больно видеть, что она
В пирах ликующего света
Глухим вином напоена
И ветхой ризою одета.
Поет и тлеет злая плоть.
Но знаю верой необманной:
Свою любимую Господь
Возвысит в день обетованный
И над огнями суеты
Она взойдет стезей нестыдной,
Благословеннее звезды
В сияньи славы очевидной.
27.
МУЗА
Ты поднимаешься опять
На покаянные ступени
Пред сердцем Бога развязать
Тяготы мнимых преступлений.
Твои закрытые глаза
Унесены за край земного,
И на губах горит гроза
Еще не найденного слова.
И долго медлишь так - мертва,
Но в вещем свете, в светлом дыме
Окоченелые слова
Становятся опять живыми
И я внимаю, не дыша,
Как в сердце трепет вырастает,
Как в этот белый мир душа
На мягких крыльях улетает.
4 сентября 1914. Псков
28.
ПАМЯТЬ СЕРДЦА
На сердце опять захолонуло
Жуткою, знакомою прохладой;
Это ты незримыми взметнула
Крыльями за белою оградой.
Это ты, Невидящие Очи,
Полыхнула пыльными шелками;
- Призрак! не дождавшись даже ночи,
Взмыла лебедиными руками.
Даже ночи, призрак! не дождавшись,
На пути настигла, на дороге,
И звенишь, звенишь, в углу прижавшись,
Голосом таинственным и строгим.
Он вернется к твоему покою,
Он тоскует в сумраке невнятном...
- Хорошо мне говорить с тобою
Языком, тебе одной понятным!
16 сентября 1914. Петербург
29.
1914
Лети, летящая, лети!
Ее теперь не остановишь,
И на подкупленном пути
И в Чермном море не изловишь.
Уже не тщитесь! Ей одной
Дано от Бога быть летучей,
И перед грозною войной
Беременеть грозовой тучей.
Она избыла свой урок:
То вещего раскаты грома
Ее терзали в страшный срок
Четырехлетнего разгрома.
Отцы, спаленные в огне,
Теперь искуплены детями.
О сердце! Ты ступаешь не
исповедимыми путями...
Не говорите ни о чем!
Священный враг уже заколот,
Уже архангельским мечом
Низринут в вековечный холод.
Она к последнему идет,
Судьба вершится роковая,
И бездна бездну наведет,
Звериным голосом взывая.
16 сентября 1914. В вагоне
30.
"Есть кто-то черный; он догонит"
О. Мандельштам
DELIRIUM
Еще не порываю нить,
Меня скрепляющую с вами;
Еще умею говорить
Обыкновенными словами;
Но чувствую уже недуг,
Уже речам внимаю странно,
И непонятно, бездыханно
Глаза остановил испуг...
26 сентября 1914. Петербург
31.
* * *
Опять, опять ты появился!
Деревянный старый дом!
Здесь Пушкин в древности родился
И написал стихов здесь том!
Ведь я такой же одинокий
Как и Пушкин я поэт!
И упаду я в гроб жестокий!
В поединке в двадцать лет!
32.
ВЕЧЕРНЕЕ
Глаза, не видя, смотрят вдаль,
Знакомой болью ноет тело,
Какая острая печаль,
Тоска какая налетела!
И что случилось? - Всё равно,
Сам позабыл... Плывет дремота...
Но только знаю, что давно,
Еще вчера, томило что-то.
Не вспомнить, нет! А день к концу:
Уже слуга приносит свечи,
И теплый сумрак льнет к лицу...
Сегодня будет длинный вечер!
4 октября 1914. Петербург
33.
* * *
"Nam castum esse decet pium poetam
Ipsum, verslculos nihil necesse est"
Catulli Carm. XVI
Все вечера томительны и жгучи
Этот горел упоеннее всех...
Разве я знал, что даже пафос мучит
Горьким соблазном стыдных утех?
Разве я знал, что мы - уже не дети?
Страшно смотреть на твое торжество...
Сердце болит сильней всего на свете
Сердце устало больше всего.
4 октября 1914
34.
СОФОКЛ
В смягченном стиле Парфенона
Он - тоже дорика, Софокл!
Он озарил пути Закона
Огнями разноцветных стекл.
Когда уходит Антигона
Прах Полиника хоронить
Никто не знает, что Креона
Решили боги погубить.
6 октября
35.
САФО
- Затяните мне котурны туже!
Женщина, единственная здесь!
В этом доме, ведающем мужей,
И тебе, я вижу, место есть.
И тебе, я вижу, будет место
У стола героев и богов;
Человеку сладкая невеста,
Здравствуй, Огорченная Любовь!
6 октября 1914. Петербург
36.
ЭТОЙ ОСЕНЬЮ
Каким еще заговорю с тобою
Особенным, нездешним языком,
Каких миров какую весть открою,
Другой судьбы пленительный закон?
...А посмотри: в осенней светлой луже
Как бы движенье, трепет и круги;
