Юрий Лорес - Поминки по Арлекину
Дьявол
Есть решенье одно всех проблем бытия,
Пред которым вопрос отступаст любой.
Мы оценивать жизнь можем только собой
И отмеривать мир только собственным я.
Так поставь же себя в самый центр всего.
Лишь отсюда дано непредвзято взглянуть
И решить безошибочно, что и кого
От себя оттолкнуть и к себе притянуть.
Что один не возьмешь, мы осилим вдвоем.
Остается постичь, опыт жизни копя,
Что мы любим в других отраженье свое.
Что любовь — это лишь узнаванье себя.
Ах, как жаждем мы видеть везде и всегда
Отраженье свое в отражепьи своем.
Так же в двух зеркалах возникает объем
Только, как ни стремись, не проникнуть туда.
Крикнешь в душу чужую: «откройся, сим-сим!»
А уверен, найдешь ли дорогу назад?
Отраженье свое мы увидеть хотим,
Лишь каким в своих собственных видим глазах.
Что нам души чужие! Зеркала, зеркала…
Словно в комнате смеха, себя не узиать.
Искажаемый пляской кривого стекла,
Ты смеешься, хоть что-нибудь силясь понять.
И, в себе не уверен, глядишь на себя,
Неумелой походкой плохого актера
Отыскать ты пытаешься место, в котором
Отраженья твои не пугают тебя.
Ерунда! Будто выход тебе неизвестен:
Не скитаться как тень в разношерстой толпе,
А всегда самому оставаться на месте,
Чтоб одни — от тебя, а другие — к тебе!
В этом мире уместнее преображаться,
Чем пытаться хоть что-нибудь преображать,
Не гадая, как будешь в других отражаться,
А по собственной воле других отражать.
И неважно, ничтожен ты или велик,
Если помнишь, что мера всему — ты один,
Отраженьям своим только ты господин
И безличен не более, чем многолик.
Но, как школьник, в рюкзак напихав безделушек.
От незнанья, куда их девать, оробев,
Ты чужих отражений вобрал в свою душу,
Непосильною ношей влача на горбе.
Жизнь одна! Горевать — хуже, чем веселиться.
Отраженьям стареть, зеркалам увядать.
Но попробуй представь, каковы будут лица,
Отражения в зеркале не увидав.
Если б ты не родился? Вот было бы мило!
Где тогда твои дружбы, знакомства, любовь?
Кто их взял бы? Никто? А быть может, любой?
Но ты есть, так иди и владей этим миром!
Поэт открывает окно, через которое в комнату проникают маски.
Песня масок
Мы снег.
Мы кружимся покуда дует ветер.
Во сне
В деревья, в окна, в стены головой.
С небес
По лесенке спускаясь винтовой.
Свой блеск
Навек теряем в отраженном свете.
Мы снег.
И наша жизнь лишь взмах крыла над пропастью.
Мы — снег.
И взлеты — это все равно падения.
Нас нет —
Мы просто чье-то белое видение.
На свет,
Как будто ночью мотыльки, торопимся.
Мы — снег.
Мы друг от друга закрываем звезды.
Мы — снег.
Но кто-то верит вто, что звезды есть.
И мы,
И мы их замерзающие слезы —
Зимы
Мерцание, смятение и месть.
Мы — снег.
Что любим мы, во что мы верим слепо?
Мы — снег.
И разве перед звездами в ответе?
Мы — снег.
Наш вечный скорбный дух — холодный ветер.
Мы — снег.
Увы, мы слишком тяжелы для неба.
Поэт
Когда в бескрайнем шествии зимы
Скрывают сумасшествие умы,
Как место отыскать и в том и в этом?
Не быть поэтом или быть поэтом —
Как будто в этом воля есть моя!
На окнах нарисованная вязь
Имеет ли логическую связь
Помимо той, что мы ей придаем?
Но в мире пребывающий своем,
Иные контуры в окне увижу я.
Как будто чистые тетрадные листы,
Покуда не исписаны пусты?
Как будто ей, бумаге, все равно
Какое слово — например «окно» —
И где и как начертано оно?
Возьмем «окно» напишем на окне.
Где, на поверхности оно или на дне?
Что более окно, само окно иль слово,
Которое мильоны окон отразить готово,
А это, настоящее, одно?
Возможно ли поверить в то, что где-то
Пересекаются мир слов и мир предметов,
Где слово превращается в предмет,
Где беспредметных слов в помине нет,
А так же бессловесных нет предметов?
Как страшно начертанье слова «Я»!
В котором из миров искать себя?
Один черкнет — не поведет и бровью,
Другой папише г собственною кровью,
И кровь его пойдет бродить по свету.
Дьявол
Ну вот и мы до сути добрались.
А суть не в том, каков тетрадный лист,
И даже более того — не в слове,
А только в том, что написалось кровью
На камне, на бумаге, на окне —
Уже имеет отношение ко мне.
Кто кровью пишет — только ли стихи! —
И отделяет чепуху от шелухи,
Неужто сам не замечает риска
Не отличить поэмы от расписки
И договор со мною заключить?
При этом ничего не получить.
Но я хочу открыть тебе глаза,
Чтоб ты, со мной судьбу свою связав,
Знал, что гораздо больше обретешь,
Чем потеряешь и вовеки не найдешь.
О да! Вот это будет договор.
Каких никто не видел до сих пор!
Я дам свободу образам твоим,
До дна попятным только нам двоим.
Кто, как не я, способен оценить,
Как стих поет и как строка звенит,
Как вязь тонка значений точных слов
И как ярка потраченная кровь!
Песня масок
Полночный алый глаз совы
И звезд кровавое смешение,
Наш мир заверчен на крови —
Пролитии, проклятии, смешении.
За хлеб спасибо и за кров, Что родились мы и рожаем
И пашу плоть питает кровь
Горячая, чужая.
Каким богам отдать поклон
За то, что мы живем по правилам,
За этот праведный закон:
Кровь проливай да и проваливай!
Твой век решит судьбу твою
Не разгадать с какою целью.
Быть может, кровь отдашь в бою,
А может быть, в постели.
Война и плотская любовь
Тебя научат с детства,
Что всех иных ценнее кровь
Из собственного сердца,
Что можно заслужить покой
И камень к изголовью.
Навеки в памяти людской
Лишь тот, кто пролил много крови!
Поэт в кресле. Маски пляшут вокруг него.
1-я маска. Это моя койка! Освободите немедленно!
2-я маска. Вся ваша грамматика, извиняюсь, проституция!
3-я маска. Кто ты такой? Кто произвел тебя на свет?
4-я маска. Отнять у него надежду! Он не приносит пользы!
5-я маска. Все наши мысли — глупость, если не преступление.
6-я маска. Самый большой недостаток всех времен — собственное достоинство.
7-я маска. Примитив! Рядовой экземпляр!
8-я маска. Пока он среди нас, он — в аду.
9-я маска. Сей человек, возомнивший себя духовным, предастся суду толпы!
Маски с визгом бросаются на Поэта.
10-я маска. Сорвать! Сорвать с него маску!
Поэт вырывается из круга масок на авансцену.
Поэт
Что ценного осталось в этом мире?
Все покупается не деньгами, так лестью,
Не лестью — так обманом. Хлам престижен!
Кто мнением толпы затравлен и пристыжен,
И как меняется понятие о чести
От уровня дохода, службы и квартиры!
И, перейдя в разряд вещей никчемных,
Обожжена брезгливостью, презреньем,
Душа моя другую ищет душу.
Но все спешат, никто не хочет слушать.
И одиночество мое — проклятье и спасенье,
Ведь душу людям продавать страшней, чем черту.
Сцена II