Лидия Аверьянова - Vox Humana: Собрание стихотворений

Что мне посох, если насмерть ранен
Бредом я, и песнь моя хмельна:
Ведь кругом от грани и до грани –
Алым маком зацвела страна.

Широки поля твои, Россия,
Колокольни тонкие остры —
И горят, горят в глаза сухие
Неуемным пламенем костры.

Ах, зови, звени, пылай – доколе
Не придет орда сыновних рук
Медный голос этих колоколен
Перелить в густой машинный стук?

И пока любовь моя, скитаясь,
Горько чует верную тропу –
Стой, тихонько на ветру качаясь,
Лучший колос в мировом снопу.

Не глухое былье и не лобное место под теми,
Что когда-то певали – и божий нам славили страх.
Слушай, стоило жить, чтоб узнать наше бурное время,
Наше острое время на старых кремлевских часах.

Здесь у царских саней, надрываясь, скрипели полозья
И на башенный голос послушно вставала заря.
Но проходят года – и тяжелые зреют колосья
Сквозь суровые зимы, и весны, и дни Октября.

А Европа в петле, а Америка – в пытке, и гулко
По издерганным нервам ударил Московский набат. —
Да, желанною целью – за сетью кривых переулков –
Пилигримом свободы когда-нибудь станет Арбат.

Пять лучей не сочтем, как нагнется над миром комета,
Заметая обломки в костер, а часы на Кремле
Широко пропоют в наступившее красное лето
Колокольною песней торжественный полдень земле.

Неровный ветер, смутный свет,
Знамен внезапное веселье –
И стойкий город на Неве
Качнулся красной колыбелью.

Тогда невиданной зарей
Над золотыми куполами, –
Москва, в тяжелый полдень твой
Вошло ликующее пламя.

И над тревогою Кремля,
Над мертвым сном Замоскворечья,
В просторы, в просеки, в поля
Мелькнул и канул вольный кречет.

Нам мнилось, пули счет сведут —
И пулями была расплата.
Горсть неприкрашенных минут
Рвалась столетьем циферблата…
…………………………………………..

Не голосом печальных книг
Расторгнутые трогать цепи:
Мы соты – солнечные дни –
На творческом досуге лепим.

Но поступь – тверже, глаз – острей,
И, за вожатыми словами,
Ступени медных Октябрей
Хранит размашистая память.

И город, пестовавший весть,
Еще хранит следы глухие,
Как билась судорожно здесь
В капкане времени Россия.

Не раскольница в огненном стонет плену –
Красный ветер качает большую страну;

Красный ветер метет озаренную пыль, –
В самых дальних степях полыхает ковыль.

Нам дремучей любви не дано превозмочь,
Любо кинуться вместе в мохнатую ночь –

И летим, наклоняясь в скрипящем седле,
По изодранной, пламенной, гулкой земле.

Я не знаю, зачем, и не знаю, куда, —
Только слово «товарищ» мне хлеб и вода,

Только зарево пляшущим дразнит кольцом,
Только дым пеленает и нежит лицо.

Много верных встает в опаленной траве,
Но не каждый знамена крепил на Москве,

И не каждому выпал обугленный клад –
Слышать ленинский клич сквозь московский набат.

Еще мы помним четкий взмах руки,
Вожатый голос с пламенной трибуны….
Вот почему заводские гудки –
В мохнатой мгле натянутые струны.

Еще горят заветные слова,
Как и при жизни лучшие горели,
Но леденеет медленно Нева
В своей большой гранитной колыбели:

Но мерной дробью не стучит станок,
И темногрудые котлы не дышат:
Так самый первый, самый горький срок,
На пленном Западе острее слышен.

И дата смерти, как тугая нить,
Связует страны с неостывшим делом:
Нам бьют в глаза московские огни,
Нам красный флаг захлестывает тело.

Оттого ты упорно заносишь науку в тетрадь,
Оттого ты сумел перелистывать плотные книги,
Что когда-то ходил города, словно ягоды, брать,
Что когда-то усталость в подхваченном плавилась крике.

Ты качался в седле, измеряя винтовкой страну,
Знаешь запах земли и смертельную речь пулемета,
А из жизни запомнил веселую повесть одну:
Как малиновый флаг был иглою рабочею сметан.

Ты стрелой отозвался на бурный Кремлевский набат,
Ты широкою памятью предан железным страницам. –
Если сорваны нити с гудящего вестью столба,
Эту весть разнесут красногрудые легкие птицы.

Будем только вперед неуклонно и просто смотреть:
Нарастают, звенят напоенные славою годы,
И тускнеет, дрожа, колокольная в воздухе медь,
И стальное весло рассекает зацветшую воду.

Ах, тебя ль обратною дорогой
И путем окольным обойду! –
Всё растет привычная тревога
В колокольном, каменном саду.

Череде далеких новолуний
Слышен плеск уже окрепших крыл. –
Старый город, ты ли накануне
Башнями о боге говорил;

Во хмелю, блаженный и увечный,
Припадал к соборному кресту,
Золотым своим Замоскворечьем
В синюю тянулся пустоту,

Царской плетью хлестанный до крови,
Лишь веригами звенел в пыли
А теперь ты – в памяти и слове —
Красный угол дрогнувшей земли.

Звон колокольный, звон неровный
Над затуманенной Москвой
И шелест яблонь подмосковных
Сквозь муть, и посвист, и запой.

И, словно горький сад осенний,
Выветриваясь и гния,
Мне открывается, Есенин,
Москва тяжелая твоя:

Недобрый хмель с полынью смешан,
Тоска дорогою легла….
Но всё размеренней, всё реже
У нас звучат колокола:

Нас, младших, солнце в лоб целует
И ломится от нови клеть….
А ты – ты мог Москву Вторую
В Москве Кабацкой проглядеть!

Пусть сердце-ключ на дне стакана –
Ржавеет медленно, и пусть
Тебя из проруби стеклянной
Зовет утраченная Русь. –

Не вековая тронет слава
Страницы гибели твоей:
Так тающий, медвяный саван
С высоких облетит ветвей;

Так наглухо задунет память,
Проводит воронье, кружа,
С последними колоколами –
Есенина неверный шаг.

Едва вступив в широкий круг свободы,
Страна, как колос, солнцем налита,
Как жернова, перевернулись годы. –
Моя Москва, – и ты уже не та:

Пришла пора – недаром в полдень сирый
Добром народным наливалась клеть –
Рублем чеканным о прилавок мира
Раскатисто и буйно зазвенеть.

И вот крутая, новая дорога,
Ложась, сметает полусгнивший дом. –
Москва-часовня на ладони бога,
Москва, годам врученная на слом!

Ты помнишь день, когда, не чуя страха,
Мозолистая шарила рука –
За ситцевою лучшею рубахой
На самом дне большого сундука.

А там, вверху, с глухим и древним граем
Зловещее кружило воронье
И медь рвалась, отрывисто скликая,
Как на беду, на торжище свое.

Но празднично молчит Смоленский рынок.
Через плечо – гармошка на тесьме –
И мать крестила, на прощанье, сына,
Ходынским полем называя смерть.